Лавр Корнилов - Александр Ушаков

Наконец, тело было привезено на городские бойни, где его сняли с повозки и, обложив соломой, стали жечь в присутствии высших представителей большевистской власти. Языки пламени охватили со всех сторон обезображенный труп; подбежали солдаты и стали штыками колоть тело в живот, потом подложили еще соломы и опять жгли. В один день не удалось окончить этой работы: на следующий день продолжали жечь жалкие останки, жгли и растаптывали ногами.

Через несколько дней по городу двигалась какая-то шутовская процессия ряженых; ее сопровождала толпа народа. Это должно было изображать похороны Корнилова. Останавливаясь у подъездов, ряженые звонили и требовали денег «на помин души Корнилова».

Гражданская война отличалась крайней жестокостью. Но, даже учитывая это, описанная выше картина поражает своей чрезмерностью. Первое, что приходит на ум, когда читаешь описание всего этого кошмара, — расправа с телом самозванца во время майского восстания в Москве 1606 года. Триста лет — это, конечно, слишком большой временной отрезок для того, чтобы проводить прямые аналогии. Однако какое-то объяснение в этом сходстве найти можно.

Для современников первой Смуты самозванец был не столько человеком, сколько материализованным фантомом, мифом, обретшим плоть. Точно так же мифом еще при жизни стал Корнилов. Человека можно убить, убить миф гораздо сложнее, отсюда и выходящая за рамки жестокость и ритуализированный характер самого действа. Корнилов воспринимался как символ (добра или зла — не важно) и в качестве такового имел все шансы восстать после смерти, как это произошло с самозванцем.

Любая смута — это смута не только в государстве, но и в умах. Особенно это заметно в отсутствии информации, компенсацией чего становятся самые фантастические слухи. Кубанский поход Добровольческой армии был настолько яркой и трагичной эпопеей, что как бы подразумевается — вся Россия, затаив дыхание, следила за подробностями происходящего. Это не так, большая часть страны об этом знать не знала. Читатель газет потерял Корнилова из виду. Потерял, но не забыл. 14 апреля по новому стилю (1-го по старому) 1918 года московское «Наше слово» в редакционной статье писало: «Судьба генерала Корнилова все еще продолжает занимать широкие обывательские и, пожалуй, некоторые общественные круги. От него чего-то ждут. Обыватель не верит, что генерал Корнилов может затеряться в современном сумбуре жизни, как иголка, и совершенно исчезнуть с поля зрения»{665}.

Обратим внимание на дату. Газета сдавалась в типографию в ночь накануне. Значит, написаны эти строки были в день гибели Корнилова, о чем их автор, разумеется, не знал. Только 20 апреля 1918 года на страницах «Известий ВЦИК» была опубликована телеграмма из Екатеринодара, сообщавшая, что генерал был убит «революционной мортирой». Однако в том же номере была помещена информация о том, что Корнилов «убит двумя чеченцами своего отряда».

На следующий день в газете появились подробности: «В последнее время в корниловские отряды привлекались люди, ничего общего с убеждениями Корнилова не имевшие, и они являлись элементом чисто случайным. Среди них было много казаков и чеченцев, людей, искавших случая пограбить и разбогатеть… По-видимому, они намеревались выдать Корнилова советским войскам живым, чтобы этим снискать себе снисхождение со стороны советских властей. Но так как выдать живым, по-видимому, представлялось невозможным, то они решили его убить».

По сообщению «Известий»: «…В отряде Корнилова, в его походе на Ростов, принимали участие горцы за хорошее вознаграждение. Горцы поставили непременным условием, чтобы им была дана полная свобода действий. Ночью, когда советские войска подошли вплотную, в рядах Корнилова произошло смятение. Горцы рванулись вперед, но были отброшены советскими войсками. Тогда сам Корнилов со словами: “Вы меня погубили”, — приказал горцам вновь пойти в наступление. Горцы отказались, заявив, что не согласны наступать и что они сами понимают, что нужно делать. Корнилов вспыхнул и, назвав горцев предателями и бросив несколько бранных слов по их адресу, сам бросился во главе своего отряда в бой. Но тут же был убит подскочившими к нему двумя горцами. Эта сцена во время грандиозного боя ошеломила войска, и они бросились врассыпную».

Обстоятельства смерти Корнилова даны здесь, как мы видим, абсолютно не верно, но зато вполне в духе мифа. Герой, погибающий в тот момент, когда он ведет свой отряд в бой, выглядит гораздо более романтично, чем жертва случайного снаряда. Самое интересное, что в данном случае создателями мифа выступают не сторонники, а враги убитого главковерха. Свою роль в распространении этой легенды внес и Ленин. Выступая 23 апреля 1918 года на заседании Московского совета, он упомянул «первого по смелости из наших контрреволюционеров» Корнилова, убитого своими же солдатами{666}. Как известно, Ленин был скуп на похвалы, в особенности по адресу политических противников. В данном случае эту оценку, прозвучавшую вполне в духе мифа о герое, можно объяснить только радостью от полученного известия.

Однако не успел Корнилов умереть, как тут же восстал из гроба. Через несколько дней пресса заявила, что в Екатеринодаре будто «убит не он, а какой-то другой генерал». Газеты «Наше слово» и «Раннее утро», ссылаясь на осведомленное лицо, приехавшее с Северного Кавказа, сообщили, что «Корнилов жив, находится в одном из аулов под охраной горных племен и формирует новые отряды». Это заставило «Известия» вновь вернуться к этой теме и в качестве доказательства факта смерти Корнилова опубликовать интервью члена Кубанского областного ЦИК Скворцова газете «Знамя труда» от 15 мая 1918 года. В нем говорилось: «После соединения Корнилова с кубанскими контрреволюционерами 8 апреля Корнилов, имея в своем распоряжении 15-тысячную армию, совместно с Бычем и Филимоновым повели постепенное наступление от станицы Елизаветинской, тесня советские войска. 9 апреля он приблизился к Екатеринодару, 10-го была сильная перестрелка. 11-го, заняв передовые окопы, находился в 5 верстах от Екатеринодара. Корнилов со своим штабом занял ферму, находившуюся в 8 верстах от Екатеринодара. Ферма эта называется “научным полем”. 12 апреля один из удачных снарядов легкой батареи попал в домик “опытного поля”, где находился Корнилов со штабом. Разрывом снаряда в лицо Корнилов был смертельно ранен и, не приходя в сознание, через несколько минут умер. 15-го после осмотра пленными, которые удостоверили, что это генерал Корнилов, пригласили тех, кто его знал. При осмотре трупа Корнилова присутствовал и я, так как Корнилова я знал еще в Петербурге, работая в военной секции Центрального] исполнительного] комитета. Несколько раз беседовал с ним лично, затем, когда его произвели верховноглавнокомандующим, мы, солдаты, сильно негодовали. Кроме того, 1 июля 1917 года я видел его на Московском совещании, когда его офицеры несли на руках со станции. Вот почему я говорю: “Сомнения в сторону, Корнилов убит, и труп его сожжен, а пепел развеян по ветру”».