Москва-Лондон - Ефим Лехерзак

мокрая и счастливая, подошла к саням и заключила Ольгу в свои железные объятия.

Обе рыдали громко, взахлеб, что-то приговаривая друг другу, но вовсе не слушая самих себя. Счастье и отчаяние так трудно переживаются одновременно…

— Манечка… милая… — прошептала Ольга, полупридушенная объятиями своей спасительницы, — ты бы развязала меня… Ну, будет реветь… Ты хоть слышишь меня?

— Угу… Погоди малость… отойду… Покуда убивала поганца, руки не дрогнули ни разу, а силища во мне бушевала что в том коне боевом! А теперь вот обмякло все во мне… дрожит… пальцем пошевелить силы нету… Поди, Господь за грех мой тяжкий наказывает… Вроде бы человека убила ведь…

— Отец Никодим отмолит! — убежденно заявила Ольга. — Да и какой же это человек? Вор! Душегубец! Сатана! Нелюдь! Всю мою семью погубили такие же! И он с ними был, видела… Господь наградит тебя за избавление от исчадия ада сего!..

— Ой ли…

— Кого же тогда награждать-то ему? Ну, все, все… Не хнычь, у нас дел теперича сверх головы! Ну!

— А чего сейчас делать-то?

— Да жизни наши до конца спасать! Очнись же ты, Манечка! Ай в голове у тебя все еще камнепад?

— Угу… вроде того…

— Тогда бери вожжи и побыстрее гони лошадь!

— А куда?

— Сначала — подальше отсюда. Держись кромки поля, поближе к лесу — снег там пореже, земля поближе. Правь на другой край поля — ведь кто-то ему хозяин… А как доберемся до людей, дорогу до нашей Саватеевки наверняка узнаем… Не дадут люди пропасть нам в беде лютой… Ну, гони!..

Сначала лошадь с большим трудом прокладывала себе дорогу в глубоком и рыхлом снегу, но вскоре пошла заметно легче и ровнее.

— И как же ты, милая, додумалась до такого? — спросила Ольга, когда они были уже достаточно далеко от того места, которое принесло им освобождение.

— Не я — сам Господь Бог надоумил… — проговорила Манька довольно сумрачно: видимо, она до сих пор не могла прийти в себя от совершенного подвига. — Как увидела те бугры, так словно озарение какое наступило. Ведь это что же за бугры-то за такие?

— А что? — пожала плечами Ольга. — Бугры — они и есть бугры…

— Да не всякие — пустые! Энти — из камня, что люди с поля собирают. Орудия знатные — сама, чай, видела…

— Верно! Ах, умница ты моя золотая!

Ольга набросилась на свою подругу-няньку и осыпала горячими поцелуями.

— Ой, берегись, Оленька, полетим под сани!

— Манька, гляди! — закричала вдруг Ольга. — Волки! Волки за нами! Господи, оборони! Эй, чего вожжи-то бросила? Хлещи кобыленку!

По рыхлому снегу поля, утопая в нем и высоко, словно на морской волне, выныривая из снежной пучины, бежали волки. Стая была не слишком велика — шесть больших и матерых зверей и двое помоложе и помельче, — но вполне достаточная, чтобы без особых усилий разделаться с двумя не-

опытными и безоружными женщинами, одной лошадью и всем содержимым саней!..

— Гони что есть мочи! — кричала Ольга.

— Куда тут погонишь? — мрачно проговорила Манька. — Снег ей по брюхо… храпит уж лошаденка-то… Сани тяжелы к тому же… Не пропали

в логове людоедовом, так сгинем в брюхах волчьих… Видать, такую уж судьбину горькую Господь ниспослал нам… за грехи наши…

— Не пела бы за упокой здрав

ым еще покуда! До конца воевать со смертью надобно! Ты гони лошадь, а я покуда подкармливать волков стану…

Она разрезала ножом Изота два больших рогожных мешка и сбросила первый десяток больших замороженных рыбин люто голодным зверям. Волки окружили добычу, но не слишком надолго. Видимо, живая лошадь прельщала их гораздо больше окаменевшей рыбы. И они решили не упускать своей добычи…

Волки неумолимо догоняли слабеющую лошадь…

— Мясо! — закричала Манька, нещадно нахлестывая храпящую лошадь. — Мясо бросай!

Содержимое второго мешка и спасло их на этот раз — это было совсем еще свежее коровье мясо, разрубленное на большие куски и лишь слегка подмороженное.

Ольга сбросила голодным хищникам все мясо.

Волки набросились на добычу, и преследование прекратилось.

— Господи… пронеслось… — троекратно перекрестилась Ольга.

— Миновало… — перекрестилась и Манька.

Лошадь шла теперь едва переставляя ноги. Но все-таки — шла… Девушки сошли с саней и взяли лошадь под узцы с обеих сторон.

Сначала они молчали, долго не в силах прийти в себя от только что пережитого страха. К тому же идти рядом с лошадью было куда как нелегко — они тонули в снегу и только мешали лошади продвигаться вперед. Поняв это, они вновь сели в сани и в знак благодарности за понимание получили звонкое ржание этого преданнейшего из животных…

— Только их нам сегодня и не хватало… — глубоко вздохнув, заметила Ольга. — От страха едва сердце не разорвалось… До сей поры дурно внутри… Экие пасти… Экие клыки… А глазищи-то, глазищи… Так и привораживают…

— Это нас Господь за того мужика наказывает… — глухо проговорила Манька. — Не за что больше казнить-то нас. И без того уж казненные без меры…

После долгого молчания Ольга сказала:

— Напрасно ты его убила…

— Ай пожалела, дитятко?

— Нет, конечно. Но коли довезли бы живьем до нашей Саватеевки, под пыткою лютою выложил бы он все разбойничьи тайны свои: и кто направил воров на обоз государев, и кто такой их воевода да где берлога его кроется, и где городище их воровское хоронится, и где матушку мою с Петрунькою искать следует, и все, все… А уж потом повесить… али еще как казнить вражину того! А так… Чего мы знаем? Что от волков едва отбились… покуда…

— Ахти мне… — горестно вздохнула Манька. — Ненависть да ярость вовсе разума лишили… Что уж теперича со мною делать… И ты могла бы

окликнуть — де не маши-ка чрезмерно каменюкой-то… Может, и дошло

бы до разума моего скорбного…

— И то… Ну да прошлое ворошить что шубейку из воздуха шить… О другом думать нам теперь надобно — как матушку с Петрунькою сыскать!

— Вот-вот! — воскликнула Манька и тут же закричала, вскочив на ноги: — Гляди! Гляди! Дым! Вон там — дым! Люди там! Деревня! О господи! Простил, простил, простил! Да ты чего молчишь-то? Ай не рада?

— Обернись… — глухо проговорила Ольга. — Снова они…

По полю широким полукругом бежала волчья стая теперь уже голов в десять-двенадцать. Еще полторы-две сотни их прыжков и…

— Бросаем лошадь с санями и бежим! — приказала Ольга. — Покуда они с нею разберутся, мы, может, и добежим до деревни. Бежим!

Проваливаясь в снегу, задыхаясь от бега и страха, не оглядываясь назад, где скалила свои страшные зубы их судьба, они пробирались все дальше и дальше вперед, к дыму, к людям, к спасению…