Рукопись, найденная в Сарагосе - Ян Потоцкий

Мои жены подарили мне двух дочерей. Тут я стал больше прислушиваться к голосу совести. Я был свидетелем терзаний Мануэлы, которые свели ее в могилу. Я решил, что мои дочери не будут ни магометанками, ни язычницами. Надо было их воспитывать, вопрос был решен: я остался на службе у Гомелесов. Мне доверяли очень важные дела и несметные суммы денег. Я был богат и ни в чем не нуждался, но, с разрешения моего начальника, творил, сколько мог, добро. Часто удавалось мне выручать людей из большой беды.

В общем, я продолжал вести под землей ту жизнь, которую вел на ее поверхности. Я снова стал дипломатом. Не однажды ездил в Мадрид, несколько раз – за пределы Испании. Этот деятельный образ жизни вернул мне утраченную бодрость. Я все сильней втягивался в него.

Между тем дочери мои подрастали. В последнюю поездку свою в Мадрид я взял их с собой. Двум благородным юношам удалось завоевать их сердца. Семьи этих юношей имеют связь с жителями наших подземелий, и мы не опасаемся, как бы дочери мои не рассказали им о наших долинах. Как только я выдам обеих замуж, так сейчас же удалюсь в святую обитель и буду спокойно ждать там конца жизни, хоть и не вполне свободной от заблуждений, но и не заслуживающей названия порочной…

Вы просили, чтобы я рассказал вам о своих приключениях, и, надеюсь, не пожалели о своем любопытстве.

– Мне бы только хотелось знать, – промолвила Ревекка, – что сталось с Бускеросом.

– Сейчас скажу, – сказал цыган. – Порка в Барселоне отбила у него охоту шпионить, но так как он подвергся ей под фамилией Робусти, то считал, что она нисколько не может повредить славе Бускероса. Поэтому он смело предложил свои услуги кардиналу Альберони и стал в его правление заурядным интриганом, по примеру своего покровителя, который был интриганом незаурядным.

Впоследствии Испанией стал управлять другой авантюрист – по фамилии Рипперда. Под его властью Бускерос пережил еще несколько счастливых дней, но время, которое кладет конец самым блестящим судьбам, лишило Бускероса ног. Разбитый параличом, он велел, чтобы его относили на Пласа-дель-Соль, и там пытался продолжать свою обычную деятельность, останавливая прохожих и по мере сил вмешиваясь в их дела. Последний раз я видел его в Мадриде рядом с забавнейшей фигурой, в которой я узнал поэта Агудеса. Время отняло у него зрение, и бедняга утешался мыслью, что Гомер тоже был слепой. Бускерос рассказывал ему городские сплетни, Агудес перелагал их в стихи, и порой его можно было слушать не без удовольствия, хотя у него осталась только тень прежнего дарования.

– Сеньор Авадоро, – в свою очередь, спросил я, – а что сталось с дочерью Ундины?

– Об этом ты узнаешь поздней, а пока займись, пожалуйста, приготовлениями к своему отъезду.

Мы тронулись в путь и после долгой езды прибыли в глубокую долину, со всех сторон окруженную скалами. Когда разбили шатры, цыган подошел ко мне и сказал:

– Сеньор Альфонс, возьми свою шляпу, шпагу и ступай за мной.

Пройдя сто шагов, мы оказались перед отверстием в скале, сквозь которое я увидел длинную темную галерею.

– Сеньор Альфонс, – сказал мне цыган. – Мы знаем твою отвагу; к тому же ты пойдешь по этой дороге не в первый раз. Войди в эту галерею и, как в первый раз, углубись в недра земли. Прощай, тут мы должны расстаться.

Помня первый поход, я спокойно шагал несколько часов впотьмах. Наконец заметил огонек и подошел к гробнице, войдя в которую увидел того же самого молящегося дервиша. Услышав легкий шум, дервиш повернулся ко мне со словами:

– Привет тебе, юноша! Радуюсь от всей души, видя тебя здесь. Ты сдержал свое слово относительно одной части нашей тайны – теперь мы откроем тебе всю ее, уже не требуя молчания. А пока отдохни и подкрепись.

Я сел на камень, и дервиш принес мне корзинку, в которой я нашел мясо, хлеб и вино. Когда я поел, дервиш толкнул одну из стенок гробницы, повернул ее на шарнирах и указал мне на витую лестницу.

– Спустись по ней, – сказал он мне, – ты увидишь, что надо будет делать.

Насчитав около тысячи ступеней в темноте, я оказался в пещере, освещенной несколькими светильниками. Я увидел каменную скамью, на которой лежали стальные долота и молотки из того же металла. Перед скамьей блестела золотая жила в толщину человека. Металл был темно-желтый и, кажется, без всякой примеси. Я понял, чего от меня ждут. Хотели, чтоб я выдолбил столько золота, сколько смогу.

Я взял в левую руку долото, в правую молоток и вскоре стал довольно умелым рудокопом; но долота притуплялись, и их приходилось часто менять. За три часа я выдолбил столько золота, что одному не поднять.

Тут я увидел, что пещеру заливает водой; я поднялся на несколько ступеней, но вода все поднималась, так что пришлось совсем уйти из пещеры. В гробнице я опять встретил дервиша; он благословил меня и указал на витую лестницу, ведущую вверх, по которой мне надо было идти. Я пошел и, пройдя снова около тысячи шагов, оказался в круглой зале, освещенной множеством светильников, блеск которых отражался в слюдяных и опаловых плитах, украшавших стены.

В глубине залы возносился золотой трон, на котором сидел старец с белоснежным тюрбаном на голове. Я узнал в нем отшельника из долины. Рядом с ним стояли мои родственницы в роскошных нарядах. Несколько дервишей в белой одежде окружали его с обеих сторон.

– Молодой назорей, – сказал мне шейх, – ты узнаешь во мне пустынника, у которого был в долине Гвадалквивира, и догадываешься, что я – великий шейх Гомелесов. Ты, конечно, помнишь двух своих жен. Пророк благословил их трогательное благочестие, вскоре обе они станут матерями и смогут продолжить племя, которому предназначено вернуть калифат роду Али. Ты не обманул наших надежд, вернулся в табор и ни одним словом не выдал того, что было с тобой в наших подземельях. Да ниспошлет Аллах росу счастья на твою голову!

Тут шейх сошел с трона и обнял меня, родственницы мои сделали то же самое. Дервишей отослали, а мы перешли в другую комнату, в глубине которой был накрыт ужин. Тут уже не было ни торжественных речей, ни уговоров вступить в магометанство. Мы весело провели вместе большую часть ночи.

ДЕНЬ ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРОЙ

На другой день меня с утра послали в рудник, и я вырубил там столько же золота, сколько накануне. Вечером я пошел к шейху и застал у него обеих своих жен. Я попросил его удовлетворить мое любопытство: мне хотелось бы многое узнать, особенно его собственное прошлое. Шейх ответил, что в самом деле пора уже открыть мне тайну, и начал так.

ИСТОРИЯ ВЕЛИКОГО ШЕЙХА ГОМЕЛЕСОВ Ты видишь в моем лице пятьдесят второго преемника первого шейха Гомелесов – Масуда бен Тахера, построившего Касар, исчезавшего в последнюю пятницу каждого месяца и появлявшегося только в следующую.

Твои родственницы тебе кое-что уже рассказали; я доскажу остальное, открыв тебе все наши тайны. Мавры уже много лет находились в Испании, прежде чем задумали спуститься в долины Альпухары. В долинах этих жил тогда народ, называвшийся турдулами, или турдетанами. Эти туземцы сами себя называли таршиш и утверждали, что жили некогда в окрестностях Кадиса. Они сохранили много слов из своего древнего языка, на котором они умели даже писать. Буквы этого языка называли в Испании десконосидо [desconocido

– неизвестный (исп.)]. Под властью римлян, а затем визиготов турдетаны платили большие подати, взамен чего пользовались полной независимостью и сохранили древнюю религию. Они поклонялись богу под именем Яхх и приносили ему жертвы на горе, носившей название Гомелес-Яхх, что означало на их языке Гора Яхха. Завоеватели-арабы, враги христиан, еще сильней ненавидели язычников или тех, которых считали язычниками.

Однажды Масуд нашел в подземелье замка каменную глыбу, покрытую древними письменами. Отодвинув ее, он увидел витую лестницу, ведущую внутрь горы; тогда он велел принести факел и один спустился туда. Там оказались комнаты, переходы, коридоры, но он, боясь заблудиться, вернулся. На другой день он снова наведался в подземелье и заметил под ногами какие-то отполированные и блестящие частицы. Он собрал их, отнес к себе и убедился, что это чистое золото. Он совершил третье путешествие, и след золотого песка привел его к той самой золотой жиле, которую ты разрабатывал. Он обмер при виде такого богатства. Поспешно вернувшись, он не пренебрег ни одной предосторожностью, какую мог только выдумать, чтоб утаить от света свое сокровище. У входа в подземелье он велел поставить часовню и пустил слух, будто хочет зажить жизнью отшельника, посвященной молитве и размышлениям. А между тем все время разрабатывал золотую жилу, стараясь нарубить как можно больше драгоценного металла. Дело подвигалось вперед медленно, так как он не только не решался взять помощника, но был даже вынужден тайно раздобывать стальные орудия, необходимые для горных работ.

Тут Масуд понял, что богатство вовсе не решает вопрос о власти: ведь у него было теперь больше золота, чем у всех властелинов мира. Однако добыча была связана с неслыханными трудностями; а потом он не знал, что с этим золотом делать и где его хранить.