Затворник - Сергей Волков

Все опешили, и не знали что думать. Но если бы князь с боярами, или Рассветник с товарищами, или кто-нибудь в малом полку, могли хотя бы подумать, что произошло вслед за их делом у Волихиного Хутора, то удивились бы еще больше.

Ыкуны, бежавшие из побоища, загоняя насмерть лошадей, мчались к большому стану под Черновым Городищем, что на каильской стороне. И первые из беглецов достигли лагеря еще дотемна. Если бы их сразу встретил кто-то из злыдней, то все могло бы обернуться иначе. Но из двоих бывших тогда при войске быръя-ирек-каган, один находился в отдаленном полку, а второй - за какой-то нуждой отлучился в восходную часть становища. Не успел этот второй злыдень вернуться и тогда, когда один из тысячников, не спрашивая ни чьего разрешения, взбежал мимо стражи на холм каганской ставки, и влетел в юрту повелителя. Оттуда, едва отворился полог, раздались пронзительный женский визг и ругань. Через миг две голые женщины, с охапками одежды в руках, вылетели наружу стрелами. Еще спустя мгновение из юрты выбежал невысокий упитанный ыканец с круглыми полными щеками и комочком шерсти на месте усов. Рот человечка был широко распахнут от испуга и удивления, глаза - и того шире. Задергивая на бегу халат поверх голого тела, и крича по ыкански на все стороны, он ринулся вниз с холма. Следом переваливался на кривых ногах тысячник.

А лагерь уже гудел и выл на все голоса. С заката приносились все новые всадники на взмыленных конях, и орали в голос, что передовой полк истреблен, что откуда не возьмись на них обрушилось неведомое ратайское войско. Что мудрый, непобедимый и всем страшный быръя, могуществом которого вознесся чуть ли не до небес сам великий каган - этот самый богатырь сражен сегодня днем, и лежит где-то в пыли, как лежит всякий обычный мертвец.

И еще - что за ними, спасшимися чудом, по пятам мчится огромное полчище ратаев, и сию минуту будет здесь!

Ыкуны бросали все - кибитки, волов, взятую в Каили добычу, юрты, бунчуки и оружие. В одном том, что было надето на себя, они вскакивали в седло - а иные и без седла - и мчались в поле, куда глаза глядели. Множество бойцов в войске Ыласы были с Тыр-Саем на броде Кульят, когда громом среди ясного неба на них обрушился князь Тур. Были и такие ветераны, кто помнил резню у Порога-Полуденного - еще при Затворнике. А кто не был ни там, ни там, те знали оба дела по рассказам, которыми полнилась Степь. Пережитый тогда страх был слишком памятен всему Дикому Полю. Тревога разливалась по стану волной, от западной окраины к востоку, слово превращалось в десяток слов, крик одного подхватывали сто человек. Страшная весть о побоище у Волчихиного Хутора передавалось из уст в уста, но звуча с каждым разом все громче и страшнее. Восемь тысяч ратаев мигом превращались в шестнадцать, а шестнадцать - в четырежды шестнадцать. Каждый прибавлял к общей панике свою толику страха, и набираясь его с каждым мгновением, обрастая испугом сотен людей, паника росла, как растет, обрастая снегом, спущенный с горы снежный ком!

Заслышав шум и крики, быръя оставил свои дела и выглянул из шатра. Он увидел, как кругом мечутся и орут толпы людей, конных и пеших, как носятся напуганные криком лошади. Злыдень подбежал к первому попавшемуся ыкуну, схватил его за грудки, встряхнул и приказал отвечать: что твориться?

- Беда! Беда, могучий герой (а именно так - "могучий герой" переводится слово "быръя") Стреженские полки кругом!

- А!? - воскликнул могучий герой - Говори, что ты видел!

- Ничего не видел! Ратайское войско разбило сторожевой отряд и идет сюда!

- Чт-о-о-о-о!? - заревел злыдень - А ну беги к барабанам, пусть бьют тревогу! Быстро!

Быръя швырнул табунщика в ту сторону, в которой должны быть барабаны, поддал ему для скорости ногой под зад, но ждать, пока тот выполнит приказ, было нельзя. Кругом творилось что-то неимоверное.

- Всем стоять! Всем стоять! - кричал колдун - Всем приказываю стоять!

Но бесполезно! Силы, которую хозяин давал колдуну-маре для всяких поручений, сейчас у него не было, собственная власть злыдней днем умалялась. А главное - страх поразил и его.

Даже злым демонам ведом страх, а в человеческом облике - и подавно. А уж память у них тем более хорошая. Кем бы злыдень не был - возрожденным ли к жизни слугой Ясноока, или заново вызванным с той стороны духом, или человеком, душу которого темные силы превратили в призрак, но он помнил все. Какая-то общая память соединяла всех злыдней, старинных, вчерашних и нынешних, словно общая память Цариц волшебной долины - только извращенная и изуродованная; как память самой Земли, что доступна величайшим мудрецам, но обезображенная, обугленная, искалеченная великой Тьмой. Злыдень сохранил воспоминания - свои, или своих предшественников - о том утре, в которое закончились Позорные Годы. Пережитый тогда ужас был для колдуна-мары знаком и жив - и снова завладел им.

Потому-то злыдень не был сейчас тем грозным повелителем, которого знал ыканцы - он был лишь человеком, которого охватил страх. Он бегал взад и вперед, крича бессмысленные призывы, отдавая бесполезные приказы. Если теперь кто-то из ыкунов и слушал его - то лишь когда быръя хватал пробегавшего мимо за шиворот, но вырвавшись - тут же забывал, и бежал дальше. Никто не обращал внимания на повеления, еще полчаса назад бывшие для всех непреложным законом!

Еще была возможность - садиться в седло, и мчаться в другой лагерь, к другому злыдню, чтобы тот успел принять меры у себя, и не дать панике поразить оставшееся войско. Это еще могло бы изменить многое - но быръя был слишком испуган и растерян. Он решил, что предан хозяином, как тот предавал, рано или поздно, всех, кем повелевал. Как степняки, вместе с их каганом, были обречены оказаться преданными и оставленными, но в свой срок. Демон не подозревал, что срок этот настанет так скоро, и тем более, что его самого, злыдня, хозяин принесет в жертву вместе с остальными слугами...

Злыдень выхватил из орущей бестолковой толпы одного степняка, отхлестал его по бледным щекам, и закричал:

- Коня мне! Приведи коня!

- А... - крикнул ыканец

- Коня!

Два испуганных взгляда встретились глаза-в-глаза. Мгновение двое стояли, замерев, второе мгновение, третье... Потом табунщик сбросил со своих плеч руки злыдня, и попятился назад, неотрывно глядя на великого полководца, мага и мудреца, грозу Великой Степи. Злыдень с хрипом выдохнул. Из-под его ребер, из самой печени, торчала кинжальная рукоятка. Ноги быръя подкосились, и он, будто сворачиваясь в падении в комок, осел на землю. Степняк глянул на него еще раз, пробормотал охранную молитву, и побежал прочь.

В полчаса стан вблизи разгромленного Чернова Городища опустел. Брошенные быки ходили между пустых юрт и кибиток. Потрескивали недогоревшие костры. Аромат баранины, который разлетался от них, быстро сменялся вонью горелого мяса.