Моммзен Т. История Рима. - Теодор Моммзен

Римляне только тогда поняли, с какими трудностями было для них сопряжено ведение войны. Если правда, что карфагенские дипломаты, как рассказывают, советовали римлянам не доводить дело до разрыва, потому что ни один римлянин не посмеет без дозволения карфагенян даже только вымыть свои руки в море, то эта угроза не были лишена основания. Карфагенский флот господствовал на море без соперников и не только держал в покорности прибрежные города Сицилии, снабжая их всем необходимым, но угрожал высадкой Италии, вследствие чего еще в 492 г. [262 г.] там пришлось оставить одну консульскую армию. Хотя дело и не доходило до вторжения в широких размерах, но небольшие карфагенские отряды высаживались на берегах Италии и разоряли римских союзников, а что было хуже всего — торговля Рима и его союзников оказалась совершенно парализованной; если бы это продолжалось еще несколько времени, то Цере, Остия, Неаполь, Тарент и Сиракузы были бы совершенно разорены, между тем как карфагеняне с избытком вознаграждали себя сбором контрибуций и захватом торговых судов за то, что не сполна получали дань с сицилийцев.

Только тогда римляне сами убедились, как убедились в этом на опыте Дионисий, Агафокл и Пирр, что карфагенян было так же легко разбить на поле сражения, как было трудно окончательно победить. Тогда стало ясно, что необходимо создать флот, и потому было решено соорудить его в составе 20 трехпалубных и 100 пятипалубных кораблей. Но исполнить это энергичное решение оказалось нелегко. Правда, ведущий свое начало из риторских школ рассказ, будто римляне в то время в первый раз погрузили весла в воду, есть не что иное, как ребяческий вымысел; италийский торговый флот, без сомнения, уже был в то время очень значителен, и в италийских военных кораблях также не было недостатка. Но все это были военные барки и трехпалубные суда, похожие на те, какие были в употреблении в более раннюю эпоху; в Италии тогда еще вовсе не строили пятипалубных кораблей, которые по новейшей, распространившейся преимущественно из Карфагена, системе ведения морской войны почти исключительно составляли боевую линию. Поэтому принятая римлянами мера была отчасти похожа на то, как если бы в наше время постройка линейных кораблей была предпринята морской державой, прежде того довольствовавшейся фрегатами и катерами; и как в наше время был бы принят в таком случае за образец иностранный военный корабль, так и римляне дали своим кораблестроителям в качестве модели севшую на мель карфагенскую пентеру. Конечно, римляне могли бы скорее достигнуть цели, если бы захотели воспользоваться содействием сиракузян и массалиотов; но их государственные деятели были достаточно предусмотрительны, чтобы не вверять защиту Италии неиталийскому флоту. Напротив того, италийские союзники были привлечены к деятельному участию в этом предприятии путем пополнения кадров как морских офицеров, которые большею частью брались с италийских торговых судов, так и матросов, уже одно название которых (socii navales) доказывает, что они в течение некоторого времени поставлялись исключительно союзниками. Кроме того, впоследствии стали употреблять для работ во флоте рабов, которые поставлялись государством и богатыми семьями, а вскоре также и самых бедных граждан. При таких условиях и принимая в соображение отчасти тогдашнее сравнительно низкое положение кораблестроительного искусства, отчасти энергию римлян, нетрудно понять, почему эти последние смогли выполнить в один год задачу превращения континентальной державы в морскую, что не удалось Наполеону, и уже весной 494 г. [260 г.] спустить на воду свой флот в составе 120 парусных судов. Конечно, этот флот не мог равняться с карфагенским ни по числу судов, ни по быстроходности, а этот последний недостаток был тем более важен, что морская тактика того времени заключалась главным образом в маневрировании. Хотя в тогдашних морских битвах также участвовали тяжеловооруженные солдаты и стрелки из лука, сражавшиеся с палубы, и хотя также с последней действовали метательные машины, но самый обыкновенный и самый решительный способ борьбы заключался в том, чтобы нагнать и потопить неприятельский корабль, ради чего переднюю часть кораблей вооружали тяжелым железным носом; сражавшиеся корабли обыкновенно кружились один около другого, пока какому-нибудь из них не удавалось нанести своему противнику решительный удар. Поэтому приблизительно из 200 человек, обыкновенно составлявших экипаж греческого трехпалубного корабля, было не более 10 солдат, тогда как гребцов было 170, т. е. по 50 или по 60 на каждую палубу; экипаж пятипалубного корабля состоял приблизительно из 300 гребцов и из соответствующего числа солдат. Ввиду того, что при неопытности морских офицеров и гребцов корабли их не могли маневрировать так же искусно, как карфагенские, римлянам пришла счастливая мысль восполнить этот недостаток, снова уделив солдатам значительную роль в морских битвах. С этой целью к передним частям кораблей были приделаны подъемные мосты, которые можно было опускать и вперед и в обе стороны; они были снабжены с обеих сторон брустверами, и на них могли помещаться по два человека в ряд. Когда неприятельский корабль приближался к римскому с целью нанести ему удар или когда эта попытка не удавалась и он становился к римскому кораблю бортом, тогда подъемный мост опускался на его палубу и зацеплялся за нее посредством железных шипов; это не только избавляло римский корабль от опасности потонуть, но и доставляло находившимся на нем римским солдатам возможность перебраться по мосту на неприятельский корабль и взять его приступом. Для морской службы этого рода не было сформировано особой морской милиции, а употреблялись по мере надобности сухопутные войска; так, например, в одной большой морской битве, когда одновременно римский флот переправлял десант на отдельных кораблях, сражалось до 120 легионеров. Таким образом, римляне создали флот, который был в состоянии помериться с карфагенским. Те, которые делают из истории сооружения римского флота какую-то волшебную сказку, впадают в заблуждение и, сверх того, не достигают своей цели; надо прежде всего понять, в чем дело, а потом уже удивляться. Сооружение римского флота было не чем иным, как великим национальным подвигом, который благодаря гениальной изобретательности и энергии как в замыслах, так и в их выполнении вывел отечество из такого положения, которое было еще более бедственным, чем это могло казаться на первый взгляд.

Все же начало борьбы было неблагоприятно для римлян. Римский адмирал, консул Гней Корнелий Сципион, направлявшийся в Мессану с семнадцатью прежде других снаряженными парусными судами (494) [260 г.], попытался дорогой завладеть Липарой, рассчитывая на неожиданность своего нападения. Но отряд стоявшего подле Панорма карфагенского флота запер вход в гавань этого острова, в которой римские корабли стали на якоре, и без боя захватил в плен всю эскадру вместе с консулом. Это, впрочем, не помешало главному римскому флоту по окончании всех приготовлений также направиться к Мессане. Идя вдоль берегов Италии, этот флот повстречался с производившей рекогносцировку более слабой карфагенской эскадрой и имел счастье нанести ей поражение, в избытке компенсировавшее первую неудачу римлян; затем он благополучно и победоносно вступил в гавань Мессаны, где второй консул, Гай Дуилий, принял над ним командование взамен своего пленного товарища. Карфагенский флот, шедший из Панорма под начальством Ганнибала, встретился подле Мильского мыса, на северо-западе от Мессаны, с римским флотом, которому пришлось выдержать там первое серьезное испытание. Карфагенский флот, полагая найти в тихоходных и неповоротливых римских кораблях легкую добычу, устремился на них рассыпным строем, но вновь изобретенные абордажные мосты вполне выполнили свое назначение. Римские корабли прицеплялись к неприятельским, по мере того как эти последние приближались к ним поодиночке и брали их приступом; к ним нельзя было подступиться ни спереди, ни сбоку, потому что грозный мост немедленно опускался на неприятельскую палубу. Когда бой кончился, оказалось, что около 50 карфагенских кораблей, составлявших почти половину неприятельского флота, были потоплены или взяты римлянами, причем в числе последних находился адмиральский корабль Ганнибала, когда-то принадлежавший царю Пирру. Успех был огромен, но еще более важно было произведенное им моральное впечатление. Рим внезапно превратился в морскую державу; теперь он уже располагал достаточными средствами, для того чтобы с энергией довести до развязки войну, грозившую затянуться на бесконечно долгое время и уничтожить италийскую торговлю.

Этой цели можно было достигнуть двумя путями. Можно было напасть на карфагенян на италийских островах и отнять у них одну вслед за другой приморские крепости в Сицилии и Сардинии, что было вполне возможно при помощи искусно комбинированных операций на суше и на море; после того как это было бы доведено до конца, можно было бы заключить с Карфагеном мир с условием уступки тех островов Риму, а если бы это не удалось или оказалось недостаточным, можно было бы перенести второй акт войны в Африку. Или же можно было пренебречь островами и со всеми силами устремиться на Африку, но не в авантюрном духе Агафокла, т. е. не сжигая позади себя корабли и не возлагая всех надежд на победу над доведенным до отчаяния неприятелем, а прикрывая сильным флотом связь высадившейся в Африке армии с Италией; в этом случае можно было или ожидать умеренно выгодных мирных условий от неприятеля, приведенного в замешательство первыми успехами римлян, или же прибегнуть к крайним усилиям, для того чтобы принудить неприятеля к изъявлению полной покорности. Сначала выбор остановился на первом из этих операционных планов. Через год после битвы при Милах (495) [259 г.] консул Луций Сципион взял приступом портовый город Алерию на Корсике — надгробный камень полководца, напоминающий об этом подвиге, сохранился до настоящего времени — и сделал из этого острова морскую базу, откуда можно было предпринимать нападения на Сардинию. Попытка утвердиться на северном берегу этого острова, в Ульбии, не удалась, потому что у флота не было десантных войск. Хотя эта попытка повторилась в следующем году (496) [258 г.] с большим успехом и римляне разграбили находившиеся вблизи от морского берега ничем не защищенные поселения, но им все-таки не удалось прочно там обосноваться. В Сицилии они также не подвигались вперед. Гамилькар вел энергично и искусно войну на суше и на море не только при помощи оружия, но и при помощи политической пропаганды; каждый год некоторые из многочисленных маленьких городков отпадали от римлян, и их приходилось с трудом вновь отнимать у финикийцев, тогда как карфагеняне не подвергались никаким нападениям в своих приморских крепостях, особенно в своей штаб-квартире в Панорме и в заново укрепленной Дрепане, куда Гамилькар переселил жителей Эрикса ввиду ее более легкой защиты со стороны моря. Второе большое морское сражение (497) [257 г.] у Тиндарийского мыса, в котором обе стороны приписывали себе победу, ничего не изменило в положении дел. Таким образом, ничто не двигалось вперед вследствие ли того, что в римских войсках высшая власть делилась между несколькими начальниками и сами начальники часто сменялись, что затрудняло концентрацию руководства целым рядом мелких военных операций, или вследствие общих стратегических условий, которые при тогдашнем положении военной науки были вообще неблагоприятны для нападающих, а тем более для римлян, которые еще только начали знакомиться с научными методами ведения войны. Между тем италийская торговля страдала не намного меньше, чем до сооружения флота, хотя грабежи на берегах Италии и прекратились.