Влюбленный Дракула - Карин Эссекс

Фон Хельсингер предусмотрительно отступил к дверям, взгляд его выпученных жабьих глаз метался от дерущихся на графа. Джонатан сделал несколько шагов по направлению к Квинсу, как видно, намереваясь унять его, но граф бросил сквозь зубы:

— Не суйтесь не в свое дело, Харкер.

— Вы правы. Мое дело — увести отсюда Мину.

Джонатан сжал мою руку, но граф слегка коснулся его плеча:

— Не сейчас.

Я заметила, как Джонатан сморщился и дернул плечом. По всей видимости, ему пришлось собрать в кулак всю свою энергию, чтобы скинуть руку графа.

«Нужно точно знать, когда настает момент для вмешательства в людские дела».

Хотя существовавшая между нами связь прервалась, я по-прежнему слышала его беззвучный голос. Он был исполнен горечи и обиды, и я поняла, что вновь нанесла своему возлюбленному глубокую рану.

Охваченный яростью Квинс, не получая отпора, все сильнее входил в раж.

— Это тебе за Люси, — приговаривал он, пиная ногами врага, который оставил всякие попытки сопротивляться. Квинс, несомненно, превосходил Годалминга физически, к тому же был охвачен ненавистью. Сивард кружил вокруг него, пытаясь выбрать момент и оттащить прочь от жертвы, но американец так яростно размахивал руками, что доктор то и дело боязливо отскакивал прочь.

Мой взгляд был прикован к пистолету в руках у Годалминга. Квинс, казалось, забыл о том, что пистолет может выстрелить. Меж тем пальцы Артура по-прежнему сжимали курок. Я понимала, мишенью случайного выстрела может стать каждый из нас. Оставалось лишь надеяться, что Годалминг выпустит пистолет. Однако он никак не желал расставаться с оружием, проявляя достойную удивления цепкость.

Квинс орудовал кулаками, не давая передышки ни себе, ни врагу. После очередного сокрушительного удара Артур выронил пистолет, тот скользнул по полу и оказался у ног фон Хельсингера. Доктор проворно схватил оружие.

Моррис не обратил на это ни малейшего внимания. Судя по всему, он был полон решимости добить Годалминга.

— Моррис, опомнись! — крикнул Сивард, напрасно стараясь придать своему дрожащему голосу уверенные докторские нотки. — Если ты его убьешь, тебе придется об этом пожалеть.

— Прошу, останови его, — повернулась я к графу.

Артур, погубивший мою лучшую подругу, не вызывал у меня никаких чувств, кроме ненависти, но мне вовсе не хотелось быть свидетельницей того, как человека забивают до смерти.

«Прошу, прекрати это», — повторила я, на этот раз мысленно и подкрепила просьбу взглядом.

Я знала, только граф может остановить избиение. Но в ответ он бросил на меня равнодушный взгляд и ничего не предпринял.

«Это не мое дело», — прозвучал в моем сознании его бесстрастный голос.

Граф повернулся и взглянул на фон Хельсингера, сжимавшего пистолет в трясущихся руках. Я думала, он собирается ударить Квинса пистолетом по голове и спасти Годалминга, но вместо этого он отступил на два шага и начал целиться в графа. Медленно, словно не понимая, что делает, старый немец принялся спускать курок. Похоже, он не ожидал, что курок пойдет так туго. Ему даже пришлось использовать оба пальца. Дуло пистолета меж тем моталось в воздухе. Шанс на то, что фон Хельсингер попадет в цель, был ничтожен, но он мог поразить любого из нас.

— Отойдите в сторону, Харкер, — взвизгнул фон Хельсингер. — Сейчас я пристрелю этого дьявола.

«Смотри на меня, Мина, — раздался в моем сознании беззвучный приказ. — Смотри на меня».

Пистолет в руках фон Хельсингера приковывал мой взгляд, но ослушаться графа было невозможно, и я перевела глаза на него.

По губам его скользнула едва заметная улыбка. В следующее мгновение прогремел выстрел. Джонатан схватил меня за плечи и оттащил в сторону. Я не видела, в кого или во что попала пуля. Когда эхо выстрела стихло, я поняла, что тошнотворные звуки кулачных ударов прекратились. Квинс оставил свою жертву и вскочил на ноги.

Фон Хельсингер дрожал как осиновый лист, глаза его, казалось, вот-вот выскочат из орбит. В руке он по-прежнему сжимал пистолет с дымившимся дулом. Глаза графа сияли так ярко, как никогда прежде.

— Ничего не кончено, Мина, — произнес он, глядя на меня. — Конец никогда не наступит.

«Нам принадлежит вечность», — безмолвно добавил он.

Пуля пробила ему грудь, но на рубашке не было ни единой капли крови. Вместо крови из раны повалил белый пар. Выражение его лица оставалось спокойным и безучастным, взгляд был неотрывно устремлен на меня. Вдруг его тело начало блекнуть, подобно живописным полотнам, выцветающим под действием времени. Разница состояла в том, что сейчас этот процесс проходил с головокружительной скоростью. На наших глазах тело графа лишилось красок и обрело прозрачность. Теперь он выглядел в точности так, как на фотографии, сделанной в доме Гаммлеров. Потом испускавший жемчужное сияние силуэт стал утрачивать четкость очертаний, превращаясь в белое облако, подобное тому, что когда-то проникло в окно клиники. Еще несколько мгновений — и облако бесследно растаяло в воздухе, присоединившись к сонму невидимых человеческому глазу созданий.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем свидетели этого поразительного явления обрели дар речи. Фон Хельсингер пробормотал что-то по-немецки, а Сивард откликнулся: «Аминь». Судя по их потрясенным лицам, они никак не ожидали, что результат выстрела окажется именно таким.

Окаменевшие словно статуи, мы смотрели на место, где только что стоял граф. Никто не решался двинуться с места. Моррис первым шумно вздохнул, напомнив всем прочим о необходимости дышать. Фон Хельсингер, сотрясаясь всем телом, уронил руку с пистолетом, и Артур с неожиданным проворством подскочил к нему и выхватил оружие из его дрожащих пальцев. В следующее мгновение дуло оказалось направленным прямо в грудь Морриса. Артур без колебаний спустил курок.

Моррис рухнул на колени. На лице его застыло удивленное выражение. Годалминг вновь прицелился в грудь своей жертвы. Моррис вскинул руки, умоляя о пощаде. Его убийца не опустил пистолет, однако второго выстрела не потребовалось. С непроницаемым выражением лица Годалминг наблюдал, как глаза Морриса закрылись, а тело, только что исполненное силы, обмякло и распростерлось на земле.

Джон Сивард бросился к Моррису и, опустившись на колени, разорвал на нем жилет и рубашку, обнажив рану, из которой хлестала кровь. Увидев в левой части мускулистой выпуклой груди темное отверстие, Сивард безнадежно присвистнул.

— Господи боже, — пробормотал он, и я поняла, что медицина здесь бессильна.

— Если вы можете извлечь пулю, я закрою рану, — сказала я.