Пламя зимы - Роберта Джеллис

Вернувшись в постель, Бруно снова ласкал меня и говорил такие экстравагантные вещи, что мне хотелось смеяться, зная, как я несовершенна в сравнении с его словами, но не могла осмелиться. Его лицо и голос были такими сосредоточенными; в это время я была всем его миром. Я отвечала ласками, гладила его волосы и лицо, его плечи и руки и нежно целовала. Но не повторяла его слов любви. Я не солгала бы этому человеку, предложившему мне свою душу, а любить его не осмеливалась.

Я не знаю, как долго мы лежали, обнявшись, давая и принимая утешение. Мое желание его тела постепенно становилось все сильнее, и я могла чувствовать все более настойчивое надавливание Красноголового Господина Джона. Поцелуи, которые были легкими и нежными, стали более долгими и страстными. Я нежно потянулась к телу Бруно, и он неторопливо приподнял себя надо мной и вошел в меня. Сначала движения давались нам с трудом. Я только закрыла глаза, наслаждаясь легким, теплым восторгом, и думая, то же самое испытывал и Бруно, который, казалось, не спеша, расплескивал свое семя. Это продолжалось долго, и каждый медленный толчок прибавлял маленькую частицу наслаждения, пока новый восторг не разошелся по мне медленно катящимися волнами, что заставило меня часто и прерывисто дышать, но не кричать.

Оргазм Бруно был очень похож на мой, или у меня создалось такое впечатление, исходя из того, что он делал. И он поднял голову и улыбнулся мне, а потом соскользнул в сторону и уснул. Обычно он был очень внимателен и после совокупления говорил несколько слов благодарности и любви, но сейчас в этом не было необходимости. Мы уже все сказали целомудренно нежными поцелуями и прикосновениями. Некоторое время я лежала без сна и весь следующий день ничего не делала, только шила – и думала, что никогда не буду ревновать его снова. Возможно, он и совокуплялся с какой-нибудь женщиной теперь, и будут еще не раз возникать плотские потребности. В этом нет ничего особенного, хотя мне никогда не сможет такое понравиться. Важно другое. Важно то, что он никогда не подарит другой женщине такую ночь, как эта.

Вероятно поэтому, почувствовав себя менее скованно, утром я поддразнивала Бруно относительно того, как он удовлетворял себя в течение долгого времени с тех пор, как мы расстались. Я почти ожидала, что он рассердится и скажет мне, что грехи его тела – между ним и Богом. Вместо этого он взглянул на меня так, словно я дала ему сундук с золотом и драгоценностями. Он обнял, поцеловал меня и смеялся долго и восторженно. Потом нахмурился, пытаясь выглядеть сурово (но глаза его все еще блестели от смеха), и сказал, что хорошая жена не задала бы таких вопросов. И снова разразился хохотом, а потом спросил, не хочу ли я посмотреть на пропыленных проституток, которые следуют за армией. Увидев их, уверил он меня, я бы не захотела спрашивать снова, потому что такие женщины скорее вдохновляют на сохранение добродетели, чем на распутство.

– Но среди военных трофеев попадаются лучшие женщины, чем эти, – заметила я, еще дразнясь и вспоминая, что говорил мне об этом Дональд.

Смех Бруно внезапно прекратился, и он обнял меня за плечи.

– Никогда! Никогда в жизни я не взял ни одной женщины, в качестве военного трофея. Я бы не смог, Ме-люзина. Я видел бы тебя и Одрис. Как ты можешь думать, что я использовал бы угрозы или силу? – Он остановился. Его лицо было искажено ужасной болью. – Ты еще ненавидишь меня за нашу брачную ночь, Мелюзина?

– Нет, нет! – воскликнула я, обняв его и прижавшись к нему. – У меня и в мыслях не было ранить тебя, Бруно. Я забыла об этом, действительно забыла, иначе я не смогла бы поддразнивать тебя. Я только пошутила. Я … – я немного ревную.

Раскаиваясь, я открыто призналась в том, от чего отказывалась бы до последнего вздоха, хотя и выдала себя своимя вопросами. Но моя цель была достигнута. Бруно снял мои руки со своей шеи и отодвинул меня от себя, чтобы видеть мое лицо. Его тело расслабилось. А когда он увидел, как я смутилась, он опять стал улыбаться.

– У тебя нет необходимости, – сказал он. – Имея такую мать, как у меня, я никогда не был более чем с одной из женщин…

– Не более чем с одной из женщин! – повторила я возмущенно. – Что я, лягушка? Ты не даешь мне никакого отдыха.

– Ты хочешь этого? – спросил он, снова притянув меня поближе. – Ты никогда не говорила нет.

Я оттолкнула его изо всех сил.

– Чего я хочу, – сказала я резко, – это последнего слова, только раз!

Он взял мои руки в свои, опять улыбаясь.

– Я виноват. Это было и неучтивое, и неумное замечание. Я сказал не подумав, потому что твоя нежная уступчивость делает меня таким счастливым.

Поскольку моя уступчивость чаще была неистово-восторженной, чем нежной, я почувствовала сильное желание дернуть его за волосы. И сделала уже движение в его объятиях, но он не отпустил меня и ласково продолжал.

– По этому поводу за тобой будет последнее слово. Я могу жить без женщин, и, если ты хочешь, чтобы я дал такое слово, я дам его.

Я снова почувствовала, что краснею, а Бруно громко засмеялся, отошел от меня и вскинул руки в виде сигнала, которым, как я видела, пользуются мужчины, чтобы сделать паузу в боевом упражнении.

– Прости меня! – воскликнул он. – Я не знаю, как пришел к тому, чтобы сделать одно за другим два таких глупых замечания. Конечно, тебе не нужно просить. Даже если ты не захочешь, чтобы я был верен тебе, я клянусь, пока ты жива, Мелюзина, у меня не будет другой женщины – ни путаны, ни рабыни, ни прекрасной леди.

Хотя Дональд говорил мне, чего стоят все мужские клятвы на эту тему, я почувствовала определенное удовлетворение. Бруно был мой муж, а не просто мужчина, обещающий достать луну с неба, чтобы добиться любовницы, и у него не было необходимости успокаивать меня, кроме его собственного желания сделать мне приятное. Однако я всего лишь сказала:

– С таким предисловием, я знаю, чего стоит эта клятва.

Он поймал рукой мой подбородок и заглянул мне в глаза:

– Я не даю легко никаких клятв, Мелюзина, даже если улыбаюсь, когда произношу их. А улыбаюсь, потому что поступал так и безо всякой клятвы. Тебе следовало бы знать, с тех пор, как я впервые лег рядом с тобой, я не коснулся ни одной женщины.

Он обнял меня снова, но я засмеялась и оттолкнула его.

– Нам нужно идти. Я не сказала ни королеве, ни Эдне, что отлучусь, и беспокоюсь, где прошлой ночью спали Фечин, Корми и Мервин.

– Они достаточно легко найдут себе место в конюшнях или даже в зале. – Бруно скривил губы. – Этот суд вряд ли будет сверхпосещаемым. Но ты права, нам нужно идти. Я тоже опаздываю.

В голосе Бруно была некоторая нотка безразличия. Это было мне приятно, но и заставило насторожиться. Я подумала, что его обязанности уже не так дороги ему, как бывало раньше, и это сделает меня более важной для него. Однако радость, которую принесла эта мысль, была непозволительной. Я получила представление о том, что Бруно не слишком строго соблюдал нерушимую клятву королю. На то, что казалось непоколебимой скалой, больше нельзя было опереться с полной уверенностью.