1937 год: Элита Красной Армии на Голгофе - Николай Черушев

Отсюда совершенно очевидно, что следственное дело по обвинению Покус А.Г. – Осининым, Хорошилкиным и Альтгаузеном – создано провокационно»[429].

Самое же главное в данном документе – это вывод, его постановляющая часть, в которой записано, что следственное дело по обвинению А.Г. Покус направляется в секретариат Особого совещания при НКВД СССР для возбуждения ходатайства о пересмотре его решения от 18 июля 1938 года и освобождения осужденной от отбытия наказания.

Однако вынесенное следователем Ворониным постановление не являлось протестом в его чистом виде, вносимом в Особое совещание для рассмотрения – требовалось подготовить и этот документ, или, как сказано в названном постановлении, «возбудить ходатайство». Поэтому особый отдел 2 ОКА хоть и принял очень важное решение, но оно было только половиной того дела, которое необходимо было сделать для освобождения и реабилитации А.Г. Покус. Поэтому вторую часть задач – внесение протеста по делу А.Г. Покус – пришлось выполнять аппарату Главной военной прокуратуры. Датирован он началом июня 1940 года. В протесте содержалась просьба отменить решение Особого совещания в отношении А.Г. Покус и прекратить дело о ней[430].

Как видно из содержания приведенных документов, освобождение из-под стражи и реабилитация Я.З. Покуса способствовали тому, что и в отношении его жены «лед тронулся». Однако реалии жизни были таковы, что отменить постановление Особого совещания оказывалось многократно сложнее, нежели приговор Военной коллегии. Дело А.Г. Покус этому наглядная. демонстрация. Казалось бы, чего еще нужно – имеется аргументированный протест Главного военного прокурора, т.е. чисто формальная сторона вопроса строго соблюдена – и никаких проволочек не должно быть. Однако пока суть да дело – время, выгодное для освобождения Александры Григорьевны, было безвозвратно упущено: ее муж вторично подвергся аресту. А раз так, то и вопрос о невиновности А.Г. Покус, содержащейся в лагере под Карагандой, на заседании Особого совещания отпадал как бы сам собой. На копии протеста имеется помета: «По справке военного прокурора т. Колосовой в протесте по делу Покус при рассмотрении на Особом совещании отказано». И дата: 27 ноября 1940 года, т.е. спустя почти два месяца после второго ареста Якова Захаровича[431].

Двое маленьких детей Я.З. Покуса, оставшиеся сиротами после ареста их родителей, воспитывались бабушкой по линии матери, испытывая неимоверные лишения и тяготы, приходившиеся на долю членов семьи врага народа. Сам Яков Захарович закончил свои дни в сентябре 1945 года в одном из отделений ГУЛАГа. а Александра Григорьевна, отбыв срок наказания в ИТЛ, до своей реабилитации в апреле 1956 года работала в г. Джамбуле Казахской ССР, согласно предписанному ей ограничению мест проживания. Следует отметить, что решением Особого совещания от 15 мая 1946 года за высокие показатели в работе и хорошее поведение в быту срок наказания А.Г. Покус был снижен на один год[432].

Комдива В.К. Васенцовича, начальника штаба ОКДВА, в первый раз арестовали 1 марта 1938 года. Его предшественником на этом посту был комкор С.Н. Богомягков, уволенный в запас и вскоре арестованный. Надо сказать, что не в пример другим округам, в ОКДВА указанная должность всегда замещалась командирами, хорошо подготовленными в военном отношении. Например, еще раньше, до Богомягкова, на этом месте работали комдив К.А. Мерецков, возглавлявший до того штабы МВО и БВО, комкоры М.В. Сангурский, А.Я. Лапин и другие. Так что Васенцовичу достался при вступлении в должность неплохо отлаженный участок работы. Вот если бы только прекратилось изъятие людей органами НКВД в отделах штаба и управлениях армии…

А занял Васенцович эту должность по настойчивой просьбе командующего войсками ОКДВА маршала Блюхера, высоко оценившего его организаторские способности, инициативу и штабную культуру в бытность последнего начальником штаба и командиром 40 й стрелковой дивизии, а также командиром 18-го стрелкового корпуса. Сюда, на Дальний Восток, Владислав Константинович прибыл в конце 20 х годов после окончания Военной академии имени М.В. Фрунзе на должность командира полка. Так что Блюхер имел полную возможность за десять лет совместной службы всесторонне изучить Васенцовича, все его сильные и слабые стороны, прежде чем предложить ему такой авторитетный орган, как штаб ОКДВА.

В указанной должности Васенцович трудился с октября 1937 года. По продолжительности службы в войсках ОКДВА его по праву относили там к ветеранам-дальневосточникам. Он хорошо знал местный театр военных действий, состояние армии вероятного противника – в оном качестве в первую очередь выступала Квантунская армия Японии, оккупировавшая Маньчжурию и всемерно поддерживающая режим императора-марионетки Пу-И. Одним словом, Владислав Константинович служил добросовестно, как и подобает командиру РККА, добровольно вступившему в ее ряды в 1918 году.

Плодотворная служебная деятельность Васенцовича, его стремление к повышению качества работы в интерпретации особистов ОКДВА были перевернуты с ног на голову. В обвинительном заключении, составленном в Хабаровске следователями особого отдела 2 ОКА говорилось:

«Находясь в 40 сд Васенцович возглавлял подрывную деятельность других заговорщиков и в частях этой дивизии, направляя ее на срыв боевой готовности частей дивизии и Барабашского укрепленного района… Наряду с этим Васенцович сам лично занимался вербовкой новых участников антисоветского военного заговора, которым также поручал проведение вредительской и диверсионной деятельности в дивизии. В антисоветский военный заговор Васенцович, в 40 сд завербовал: Захарченко Я.Я., Ковалева С.Т., Чиркунова И.И., Аксенова Д.А. и Маркова В.И., что подтверждается показаниями указанных участников заговора, а в отношении вербовки Ковалева также очной ставкой ему с Васенцовичем.

После ареста руководителей антисоветского военного заговора в 18 стр. корпусе Васенцович В.К. при содействии ряда неразоблаченных еще в то время заговорщиков, для руководства предательской деятельностью в корпусе был переброшен в 18 стр. корпус, где Васенцович, связавшись с другими участниками заговора, продолжал проводить вражескую деятельность, направленную на срыв боевой готовности частей корпуса…

В 1937 году после перевода Васенцовича на должность начальника штаба ОКДВА, Васенцович вошел в руководящий состав антисоветского военного заговора в ОКДВА и как руководитель этого заговора организовывал вражескую деятельность других заговорщиков на срыв боевой готовности ОКДВА с целью ее поражения в будущей войне с Японией…

Преследуя целью поражение ОКДВА в будущей войне с Японией для отторжения Дальнего Востока от СССР, Васенцович совместно с другими заговорщиками занимался повстанческой работой на ДВК, создавая повстанческие ячейки, через которые… предусматривалось нанесение тыловых ударов по частям Красной Армии в период войны, а также дезорганизацию тыла путем проведения диверсионных актов, направленных на уничтожение воинских складов, нефтебаз, запаса комитета резервов…»[433]

Оказывается, «вражеская» деятельность Васенцовича не ограничивалась только организацией повстанческой, вредительской и диверсионной работы. Следствие установило, что он занимался к тому же и шпионской деятельностью в пользу Германии и Японии, пересылая разведкам этих государств сведения, освещавшие как состояние «…отдельных военсоединений ОКДВА, так и вообще состояние ОКДВА вплоть до сведений, касающихся оперативного плана и плана войны…

Допрошенный в качестве обвиняемого Васенцович В.К. на следствии признал себя виновным в предъявленном ему обвинении и показал, что он:

В антисоветский военный заговор был завербован в 1933 году бывшим командующим войск Приморской группы Путна…»[434]

Итак, следопыты от ЧК «установили» виновность В.К. Васенцовича и эту вину он якобы признал – так проходит по документам, подготовленным особым отделом ОКДВА. Да. действительно, Васенцович часть обвинений признавал вплоть до своей реабилитации, принимая на себя, как нам кажется, явно незаслуженно, значительный кусок не своих прегрешений. В основном это связано с деятельностью бывшего командующего ОКДВА маршала Блюхера, которого Васенцович однозначно считает настоящим врагом народа. Так, по крайней мере, выглядит его точка зрения по материалам следствия. Как он все это понимал, в чем конкретно видел свою вину перед партией и государством, видно из приводимого ниже его заявления на имя И.В. Сталина о пересмотре дела в мае 1951 года.

«Я признавал и признаю себя виновным в неумышленном пособничестве вражеской деятельности Блюхера, б(ывшего) командующего ОКДВА, а также в антисоветском поведении на следствии в 1938 г. Я не привожу причин, объясняющих это позорное поведение, потому что считаю неуместным подобие какого-либо оправдания. 13 й год безропотно я переношу определенное приговором наказание и не считаю себя безвинно наказанным человеком»[435]