Айдол-ян. Часть 4. Смерть айдола - Андрей Геннадьевич Кощиенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ДжунХо снова оценивающе смотрит на меня, но уже с явно видимым оттенком уважения во взгляде.
– У нашей семьи нет острой необходимости менять дядю на деньги. – подвожу итоги нашей беседы. – Я достаточно зарабатываю.
– Рад за вашу семью.
– Спасибо.
– Но раз так, наверное, – пришло время отблагодарить государство, которое создало все условия, чтобы вы и ваша семья чувствовали себя уверенно и благополучно? Проявить свои патриотические чувства и пойти навстречу его просьбе?
Смотрю с подозрением на собеседника. Пытаюсь понять – прикалывается он, или действительно – «отчизнолюбец»?
– То, что моя семья и я вместе с ней чувствуем себя уверенно, – это исключительно моя заслуга. – отвечаю я капитану. – Государство тут ни причём. Наоборот, – к нему полно вопросов, на которые никак не получу ответы.
– На какие именно вопросы вы ждёте ответы, сангса?
– Мне хочется узнать, кто разрисовал стены нашего семейного кафе. Кто напал на мою маму и онни? Кто в «Кирин» светил мне в глаза лазером? Почему какие-то придурки могут швырять мне в лицо гнилые фрукты, оставаясь безнаказанными? Я заплатила уже целую гору налогов, а полиция не спешит защитить ни меня, ни моих близких, от слова – вообще. Я честно веду дела с государством, а вот оно куда-то тратит заработанные мною деньги, ничего не давая взамен!
– Государство тратит деньги на то, что считает необходимым и важным. – помолчав, нравоучительно произносит ДжунХо. – Например, на оплату медицинских услуг лицам, не достигшим совершеннолетнего возраста. Вы тоже получали бесплатную медицинскую помощь, когда находились в больнице с амнезией. Не так ли, сангса?
Задав вопрос, контрразведчик смотрит на меня, ожидая ответа. Ну да, было такое дело.
– Я уже вернула всё, что на меня было потрачено. – говорю я, желая оставить последнее слово за собой, хотя понимаю, что стою на скользком пути, на котором можно легко проиграть.
– Вполне возможно, что это так. – не споря, кивает капитан. – Но есть ещё тысячи подростков, которые никогда не смогут сделать подобного. Как вы предлагаете поступить с ними? Отказать в помощи?
– Создаётся впечатление, что полиция вообще денег не получает. Всё уходит на медицину. – продолжаю я вредничать, не желая сдаваться.
Не, ну а чего? Если собирается этим подвести меня под «патриотизм», то ничего у него не получится.
– То есть, сангса, вы хотите, чтобы полиция нашла и покарала ваших обидчиков. Тогда вы готовы пересмотреть уровень своей лояльности к государству. Так?
– Нет, не так. Просто хочу, чтобы все выполняли свою работу как положено. Например, – я работаю в области музыки. Стала первой в истории Кореи номинанткой на премию «Грэмми». Претензии к моей работе есть?
– Нет. – помолчав, отвечает капитан. – Претензий нет.
– А у меня претензии есть. Если я хорошо выполняю свою работу, результатами которой пользуются другие, – тогда почему я не могу требовать от полицейских того же? Почему какая-то сволочь смеет кидать в меня гнильём?
– Вас так сильно задел этот эпизод?
– Я акцентируюсь на нём, поскольку считаю, что его решение не стоит скорлупы выеденного яйца. Всё происходило в международном аэропорту, увешанном видеокамерами, как новогодняя ёлка – игрушками. Потом, наверняка, кто-нибудь похвастался о своём «подвиге» в фанатских чатах. Разве полиция не в состоянии пересмотреть запись видео и организовать мониторинг открытой переписки? Что они тогда могут вообще? Я уже не прошу найти виновников нападения на мою семью, поскольку понимаю, что в тот момент вечерело и, возможно, было мало камер. Я смирилась, решив, что для полиции сработать в таких условиях – это космос. Но в Инчхоне-то, можно уж было найти виновных? Однако до сих пор никто даже пальцем не пошевелил! И вы взываете к моим патриотическим чувствам в отношении страны, которая ничего не делает для меня?
– Вы настолько сильно злопамятны? – помолчав, интересуется капитан.
Чёт я «раскочегарился». – с чувством лёгкого раскаяния думаю я. – Какой-то беспредметный разговор. То ли меня профессионально раскручивают на проявление эмоций, то ли месячные скоро… Пфф…
– Не знаю. – отвечаю я на вопрос. – Не помню, какая я была раньше. Возможно, причина в улучшившейся памяти. Я не забываю.
– Понятно. – коротко произносит капитан и возвращается к началу беседы. – Как я понимаю, – в результате нашего разговора компромисс с вами достигнут не был. Так?
– Я не стремилась ни к какому компромиссу. Я сразу ясно и чётко выразила своё несогласие с полученным от вас предложением.
– Хорошо. – кивнув, произносит ДжунХо, подводя итог. – Вы действительно ясно и чётко выразили своё мнение. Ещё я узнал много нового о вашей личности. Такого, что скажу, не скрывая, меня удивило.
Скрещиваю взгляд со взглядом собеседника. Некоторое время смотрим друг другу в глаза.
– Я уже не трени-ян, а человек с мировой известностью. – холодно произношу я, отвечая капитану на «удивление» открывшимися ему гранями моего характера. – Выбранные мною исполнители, вместе с написанными мною песнями, – попадают в ТОП международных чартов. Поэтому, по корейским понятиям, имею право требовать к себе соответствующего уровня уважения.
ДжунХо молча смотрит на меня.
– По музыке, – в Корее мне равных нет. – добавляю я. – И если государство действительно намерено следовать объявленным им курсом на величие «Халлю», то оно должно делать из этого факта соответствующие выводы и принимать соответствующие решения, а не предлагать мне своими же руками избавиться от родственников.
– Что за ерунду вы затеяли – обвинить меня в шпионаже? – продолжаю высказывать всё так же молчащему капитану то, что думаю. – Какая я вам шпионка? И мой самчон, уверена, этим не занимался. У него на руках две семьи, за которые он принял ответственность. Вот и крутился, зарабатывал там, где можно было заработать больше. А теперь вы приходите ко мне с предложением «забыть и вычеркнуть его из моей памяти навсегда»! Вы вообще, – в своём уме?!
Уже конкретно разозлившись, смотрю на продолжающего молчать офицера. Не, ну а чего?
– Есть порядок процедур, определённый законом. – наконец, разлепив губы, произносит
