Дьюма-Ки - Стивен Кинг

— О ком вы говорите? — спросил Джек. — О зомби? Я подумал о «Персе» и гниющих парусах.

— Скажем так — о дезертирах.

xi

— Эдгар, ты уверен, что этим вечером хочешь остаться здесь один? — спросил Уайрман. — Потому что, по моему разумению, эта идея не из лучших. Особенно если компанию тебе составят все эти рисунки. — Он вздохнул. — Ты сумел напугать Уайрмана по полной программе.

Мы сидели во «флоридской комнате», наблюдая, как солнце начинает долгий, пологий спуск к горизонту. Я принёс сыр и крекеры.

— Я уверен, что иначе ничего не получится. Воспринимай меня как снайпера, разящего кистью или карандашом. Я рисую в одиночку, дружище.

Джек смотрел на меня поверх стакана с чаем.

— И что вы собираетесь нарисовать?

— Ну… набросок. Я знаю, как это делается. — И, вернувшись мыслями к одной паре садовых рукавиц (с надписью «РУКИ» на одной и «ПРОЧЬ» — на другой), я подумал, что наброска вполне хватит, особенно если сделать его цветными карандашами Элизабет Истлейк.

Я развернулся к Уайрману:

— Вечером у тебя снят зал в похоронном бюро? Уайрман посмотрел на часы, тяжело вздохнул.

— Совершенно верно. С шести и до восьми. И завтра с ней будут прощаться с двенадцати до двух. Родственники приедут издалека, чтобы точить зубы на наглого узурпатора. То есть на меня. Потом завершающий аккорд, послезавтра. Похоронная служба в Унитарианской вселенской церкви в Оспри. В десять утра. Далее кремация в «Эббот-Уэкслер». Гори, гори ясно, чтобы не погасло.

У Джека перекосило лицо.

— Это без меня. Уайрман кивнул.

— Смерть ужасна, сынок. Помнишь, как мы пели в детстве? «Червь заползает, червь выползает, гной вытекает, как мыльная пена».

— Класс, — вставил я.

— Это точно, — согласился Уайрман. Взял крекер, пристально его осмотрел, потом так сильно бросил на поднос, что крекер, отскочив, упал на пол. — Безумие какое-то. Вся эта история.

Джек поднял крекер, уже собрался съесть, потом всё-таки отложил в сторону. Возможно, решил, что есть крекеры, поднятые с пола «флоридской комнаты», — нарушение другого мужского закона. Возможно, так оно и было. Мужских законов хватало.

— Когда этим вечером будешь возвращаться из похоронного бюро, загляни сюда и проверь, как я, хорошо? — попросил я Уайрмана.

— Да.

— Если я скажу тебе, что всё в порядке, ты просто поедешь домой.

— Чтобы не мешать тебе общаться с твоей музой. Или с духами.

Я кивнул, потому что он не очень-то грешил против истины. Потом я повернулся к Джеку:

— И ты останешься в «Эль Паласио», пока Уайрман будет в похоронном бюро, так?

— Конечно, раз уж вы этого хотите. — Джеку наше предложение не нравилось, и я его понимал. Это был большой дом, Элизабет жила там долго, и память о ней никуда оттуда не делась. Я бы тоже нервничал, если бы не знал наверняка, что на Дьюма-Ки призраки обитают совсем в другом месте.

— Если я позвоню, ты тут же примчишься.

— Обязательно. Позвоните или по телефону в доме, или на мой мобильник.

— Ты уверен, что он работает? Он смутился.

— Аккумулятор сел, только и всего. Я зарядил его в автомобиле.

— Мне бы хотелось получше понять, почему ты лезешь во всё это, Эдгар, — сказал Уайрман.

— Потому что точка не поставлена. Долгие годы она стояла. Долгие годы Элизабет жила здесь очень спокойно — сначала с отцом, потом одна. Занималась благотворительностью, общалась с друзьями, играла в теннис, играла в бридж — так говорила мне Мэри Айр, — но прежде всего активно участвовала в художественной жизни Солнечного берега. Это была спокойная, достойная жизнь для пожилой женщины, у которой много денег и практически нет плохих привычек, за исключением курения. Потом ситуация начала меняться. La loteria. Твои слова, Уайрман.

— Ты действительно думаешь, что за этими изменениями что-то стоит? — В его голосе недоверия не слышалось, скорее, благоговейный трепет.

— Ты сам в это веришь, — ответил я.

— Иногда — да. Но я не хочу в это верить. Это что-то может дотянуться так далеко… и зрение у него достаточно острое, чтобы разглядеть тебя… меня… ещё бог знает кого или что…

— Мне тоже не нравится это что-то, — но тут я лгал. Это что-то я ненавидел. — Мне не нравится версия, будто что-то действительно вылезло из своего тайного убежища и убило Элизабет — может, испугало до смерти, чтобы заставить её замолчать.

— И ты надеешься с помощью этих рисунков выяснить, что происходит?

— В какой-то степени — да. Как много, сказать не могу, пока не попытаюсь.

— А потом?

— Поживём — увидим. Но наверняка придётся побывать на южной оконечности Дьюмы. Есть там одно незаконченное дельце.

Джек поставил стакан из-под чая.

— Какое незаконченное дельце? Я покачал головой.

— Не знаю. Возможно, эти рисунки мне подскажут.

— Надеюсь, ты не собираешься зайти слишком далеко и обнаружить, что не можешь вернуться на берег? — спросил Уайрман. — Именно такое случилось с теми двумя маленькими девочками.

— Я об этом помню.

Джек нацелил на меня палец.

— Берегите себя. Мужской закон. Я кивнул, повторил его жест.

— Мужской закон.

Глава 15

НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ

i

Двадцатью минутами позже я сидел в «Розовой малышке» с альбомом на коленях. Красная корзинка для пикника стояла рядом. Прямо передо мной, заполняя светом выходящее на запад окно, лежал Залив. Снизу, издалека, доносился шёпот ракушек. Мольберт я отодвинул в сторону, накрыл простынёй заляпанный красками рабочий стол. На простыню положил только что заточенные огрызки цветных карандашей Элизабет. От них осталось совсем немного — коротенькие, и толстые, наверняка они были настоящим антиквариатом, — но я полагал, что их мне вполне хватит. Я чувствовал, что готов приступить.

— Чёрта с два я готов, — пробормотал я. К такому подготовиться нельзя, и какая-то часть меня надеялась, что ничего и не произойдёт. Но я чувствовал, что-то должно произойти, потому-то Элизабет и хотела, чтобы я нашёл рисунки. Помнила ли она о содержимом красной корзинки, и если помнила, сколь много? Мне представлялось, Элизабет забыла практически всё, связанное с её детством, и случилось это до того, как болезнь Альцгеймера усугубила ситуацию. Потому что забывчивость не всегда непреднамеренна. Иногда это волевое решение.

Кому хочется помнить некий кошмар, заставивший твоего отца кричать, пока кровь не хлынула из ушей и носа? Лучше вообще перестать рисовать. Раз и навсегда — как отрезать. Лучше говорить людям, что ты не можешь нарисовать даже человечка из палочек и кружков, а когда дело касается искусства, ты ничем не отличаешься от богатых выпускников колледжа, которые поддерживают спортивные команды материально: если ты не спортсмен, будь спонсором спорта. Лучше полностью забыть о своём увлечении, а с возрастом старческий маразм сделает всё остальное.