Мое самодержавное правление - Николай I

Оконченное нами теперь шоссе – чудо: оно выровняло пропасти и головоломные тропинки превратило в спокойную дорогу, по которой едут в экипажах. Следуя через Артек, Массандру, Ялту и Орианду, мы приехали в очаровательную Алупку графа Воронцова. Его замок еще не окончен, но он будет одною из прекраснейших вилл, какую только можно себе представить.

Оставив тут у Воронцова мою жену, я сам с сыном в Ялте опять сел на «Северную звезду», которая повезла нас к азиатским берегам. Ветер, уже и прежде довольно свежий, превратился почти в бурю, и нас ужасно качало. 21 сентября утром мы, однако же, добрались до Геленджика.

Орудия из крепости и из лагеря генерала Вельяминова салютовали императорскому флагу и возвестили наш приезд Кавказским горам, которые еще впервые видели русского монарха. Ветер так волновал море, что мы с большим лишь трудом могли спуститься в шлюпку и причалить к берегу; другая же шлюпка, которая везла наших людей, принуждена была возвратиться к пароходу[352].

Мы отправились прямо в лагерь, где войско ожидало нас под ружьем. Но буря, все еще усиливавшаяся, так свирепствовала, что взводы в буквальном значении шатались то взад, то вперед; знамена держали по три, по четыре человека; даже я сам, довольно, как вы знаете, сильный, едва мог стоять на ногах и двигаться с места.

Следственно, о церемониальном марше нельзя было и думать; за всем тем отряд представился прекрасно. Это – старые воины, с воинственным и внушающим доверие видом, и никогда ни одно войско не принимало меня лично с таким восторгом; они заметно наслаждались при виде своего государя.

Все стихии, по-видимому, вооружились против нас: вода, казалось, рвалась нас поглотить, ветер дул с невыразимою свирепостью, а тут еще в прибавку над Геленджиком вспыхнуло пламя.

Вельяминов тотчас поскакал на пожар, а за ним поехали мы.

Горели провиантские магазины, а от них занялось и сено, которого было тут сложено несколько миллионов пудов. Огонь и дым носились над артиллерийским парком, наполненным порохом и заряженными гранатами. Мы ходили среди этого пламени, а солдаты с величайшим хладнокровием складывали снаряды в свои шинели.

Нам захотелось есть, но ветер опрокинул и обед и кухню. Вечером я думал вернуться на пароход, но за бурею не представлялось к тому никакой возможности. Надо было поневоле остаться с голодным желудком и пережидать в дрянном, холодном домишке, когда утихнет ветер.

Я съездил осмотреть госпиталь и навестил генерала Штейбена (Steuben), опасно раненного в одном из последних дел против горцев. Боюсь, что мы потеряем этого храброго офицера[353].

Только на следующий день в 6 часов после обеда можно было возвратиться на пароход, который между тем также подвергался большой опасности. Я был рад, что все это видел и мой сын, которым остался очень доволен при этом случае.

В 11 часов вечера мы бросили якорь перед Анапою и 24 сентября съехали в эту крепость, где я смотрел гарнизон и госпиталь. В 4 часа после обеда мы уже были в Керчи. Этот город много выигрывает от каботажного судоходства и становится значительным.

Новая набережная в нем прекрасна, постоянно производимые раскопки уже открыли много замечательных предметов древности; музей все более и более наполняется, и несколько любопытных вещей будет отправлено в Петербург, между прочим найденная в одной гробнице золотая маска превосходной работы, изображающая женское лицо.

В Керчи я простился с Сашею. Он направился через Алупку в дальнейшее свое путешествие по России, а я на «Северной звезде» в Редут-Кале, куда прибыл 27 сентября и где нашел главноуправляющего барона Розена.

В нескольких верстах за этим гадким, окруженным болотами и нездоровым местечком меня встретил князь Дадиан, владетель Мингрелии, с многочисленною свитою. Его наружность и наряд были одинаково странны. При местном своем костюме он вздумал нахлобучить себе на голову нашу генеральскую шляпу.

На ночлег мы прибыли в селение Зугдиды, где приготовлено было для меня помещение во дворце того же князя Дадиана, в большой зале, разделенной красивыми занавесками на спальню и кабинет. Нас приняла княгиня, жена владетеля, огромная и дюжая, на которую стоит только посмотреть, чтобы увериться, что распоряжается всем она, а не тщедушный ее супруг.

Княгиня, впрочем, достойная женщина, оказавшая нам большие услуги в последнюю войну против турок, так что без нее, может статься, поколебалась бы верность к России ее мужа, на которого действовали и Оттоманская Порта своими прельщениями, и некоторые из его придворных коварными советами [354].

Мингрельское дворянство приготовило для меня почетный караул, замечательный по нарядам и красоте людей. Они все показали мне большое усердие и преданность, которые в этих племенах не могут быть притворными, и приняли меня с добрым русским «ура».

На другой день князь Дадиан со всею его свитою проводил нас до своих границ, где ожидал меня управляющий Имеретиею со своими князьями и дворянами, которые в Кутаиси составили мой почетный караул. Их наряды и вообще вся обстановка переносили меня в сказочный мир тысячи и одной ночи.

29 сентября рано утром, после представления мне имеретинского архиепископа Софрония, митрополита Давида и разных местных мелких владельцев, я осмотрел госпиталь, уездное училище и казармы 10-го линейного Черноморского батальона, а в 10 часов пустился в дальнейший путь в сопровождении всех этих князьков и дворян, ехавших за мною до границы Грузии.

На Молицком посту, где я ночевал, ждали грузинский гражданский губернатор и предводитель дворянства с князьями и дворянами и с окрестными почетными старшинами. Вся дорога от Редут-Кале до Молицкого поста, по которой в прежнее время можно было пробираться с трудом только пешеходу, вновь устроена стараниями барона Розена и, представляя совершенно удобный проезд для экипажей, сблизила таким образом страны, хотя и смежные, но не имевшие прежде между собою никакого сообщения.

30 сентября, мы приехали в Сурам, а 1 октября в 7 часов вечера в Ахалцых, прославивши нашего Паскевича. У “страшного окопа”[355] меня приветствовали местные беки и старшины переселенных из Эрзерума армян. 2 октября, осмотрев городские заведения и мечеть, обращаемую в православный собор, я отправился на ночь в Ахалкалаки, а 3-го в Гумры, где приняли меня с обычными приветствиями старшины армян, перешедших сюда из Карса.

Меня поразили огромные работы, предпринятые по сооружению этой новой крепости, настоящего оплота для Грузии и пункта, откуда можно угрожать одновременно и Турции и Персии, которых границы здесь почти сливаются. Местоположение крепости единственное на отвесной скале, далеко господствующей над оттоманскими владениями.