История русской армии - Антон Антонович Керсновский

«Из армейских генералов знают одного только Хрулева, про него только и говорят…»

Странную фигуру представляет собою князь Меньшиков (правнук светлейшего князя Ижорского). Кавалерист, моряк и дипломат, он обладал большим умом, обширными способностями. Но этот ум и эти способности пропали даром, их заглушило черствое себялюбие, ледяной скептицизм, какая-то бездушность, отсутствие какой бы то ни было привязанности к кому-либо и чему-либо. На примере Меньшикова мы лишний раз видим бесплодность ума, даже блестящего, при отсутствии души – бессилие знания, не согретого верой.

Командиры корпусов были ниже посредственного. Меньшиков писал Горчакову: «Очень жалею, любезный князь, что у Вас под командой ученик Куруты Даненберг и генералы V корпуса, в котором еще не угас дух Литовского корпуса…»

Прибыв с корпусом под Севастополь, генерал Даненберг до Инкерманской битвы так и не удосужился ознакомиться с местностью, где надлежало действовать его войскам. Встретив Нахимова, он стал перед ним извиняться, что до сих пор не имел возможности нанести ему визит. «Помилуйте, ваше высокопревосходительство, – ответил Нахимов, – никак я этого не ожидал. Вы лучше сделали бы визит Сапун-горе-с».

Даненберга никогда не видели на позициях, зато бездарный, но храбрый Реад был заколот в рукопашном бою. Большинство начальников дивизий и командиров бригад, проявив себя, безусловно, с хорошей стороны на бастионах и укреплениях, оказались совершенно несостоятельными в полевом бою.

У Паскевича на Дунае было до 140 тыс. войск. С половиной этих сил (принимая во внимание трудности довольствовать армию в Болгарии и необходимость обеспечить тыл от Австрии) можно было нанести ряд поражений Омеру, весной нигде не имевшему более 40 тыс. и, двинувшись за Балканы, заставить отступить не успевшую еще сосредоточиться союзную армию. В июне отнюдь не было поздно: пойди Горчаков по взятии Силистрии к Варне, союзная армия (подточенная изнутри холерой) попала бы в критическое положение. Ее разгром вдвое сильнейшим противником был бы более чем вероятен – и Россия не знала бы тяжелой Крымской кампании и унизительного Парижского мира. Но для этого нужна была дипломатия, нужен был полководец. А ни дипломатов, ни полководцев у Императора Николая Павловича не было…

* * *

Исследуя боевую работу русских войск в эту тяжелую войну, мы не можем не поразиться разницей между геройским неумением воевать на Дунае и в Крыму и блестящими победами Кавказской армии.

Тут – генералы, заколотые в штыковом бою, но своевременно не сумевшие распорядиться… Сбивчивые приказания и путаные контрмарши… Застывший под ядрами строй, смыкающий ряды и подравнивающий носки в ожидании приказа, который будет отдан лишь тогда, когда окажется невыполнимым… Батальный огонь, не причиняющий особенного вреда противнику; колонны, атакующие в ногу, с соблюдением равнения на середину, с потерей половины состава – и без всякого результата… Эти войска учились воевать – и платили за уроки кровавой ценой, хоть и брали за то полную дань восхищения с врага. Эти войска отстаивали свои «ложементы» до последней капли крови, но были бессильны вырвать победу из рук врага. Они умели (и как умели!) умирать, но не умели побеждать, не имели четыре «сноровки к победе».

Этой сноровкой к победе как раз в избытке наделены кавказские полки. Те же русские офицеры, те же русские солдаты, но воспитанные и закаленные совершенно в другой школе!

Одни воспитаны в «школе Паскевича», на шагистике линейного учения и очковтирательстве военных поселений. У других в недавнем прошлом – Гимры и Ахульго. Свои заветы они получили от Ермолова и Котляревского, как те – от Суворова. На Кавказе дерется и побеждает армия Петра Великого – в севастопольских траншеях агонизирует армия Императора Павла.

На Кавказе никому и в голову не пришло бы ослаблять ружейные болты, чтобы ружья «звенели» на приемах. Тут винтовка{155} всегда в порядке и всегда бьет метко. Парады, может быть, не столь картинны, штыки, быть может, кое-где и «колеблются», зато в бою уходят в грудь врага по самую шейку. Традиции Котляревского, традиции Асландуза – «на пушки, братец, на пушки!» – соблюдаются свято, да и немудрено: башкадыкларские карабинеры – родные сыновья асландузских егерей. Утверждать, что на Кавказе и на Дунае «противники были разные», не приходится: при Ольтенице были такие же турки, что и при Башкадыкларе – разные лишь русские командиры и разно обучены их войска.

Равным образом следует опровергнуть ходячее мнение, что основная причина наших неудач заключается якобы «в лучшем вооружении» союзных войск. Французская пехота вся проделала Крымскую кампанию с кремневым ружьем образца 1777 года, утвержденным еще Людовиком XVI. Нарезное оружие имели только зуавы (3 полка) и пешие егеря (пять батальонов) – пропорция примерно та же, что и у нас (один батальон на корпус и, кроме того, полурота штуцерных на полк). Англичане были все вооружены нарезными «рифлями», но англичан-то как раз мы и били.

Наша армия в Крыму была побеждена «французской Кавказской армией». Все дравшиеся в Крыму французские полки прошли суровую боевую школу африканских походов, во всех отношениях сходную с кавказской. Абд-эль-Кадер – африканский Шамиль. Французы имели своего Ермолова – Бюжо, своего Пассека – Шангарнье, Слепцова – Ламорисьера. У них была своя «сухарная экспедиция» – поход под Константину, свое Михайловское укрепление – марабу Сиди-Брагим, давший бессмертную традицию их «синим дьяволам» – пешим егерям. Африканская эпопея хронологически совершенно совпала с Кавказской. У их начальников был боевой глазомер – у наших был лишь плацпарадный, для войск Воске, Канробера и Мак-Магона война была привычным делом – совершенно, как для войск Пассека, Бебутова и Врангеля. Четыре года спустя – в 1859 году в Италии – французские командиры и войска пожнут новые лавры, разгромив закосневшую в рутине Австрию, и победитель Малахова кургана станет герцогом Маджентским, не подозревая, какой конец готовит судьба его боевой карьере…

Французская армия не имела чего-либо подобного нашей Военной академии – и наши старшие начальники были, конечно, образованнее французских (не говоря уж о традиционных военных невеждах-англичанах). Однако приобретенные ими в школе Жомини познания имели исключительно отвлеченный, канцелярский характер, и наши военные столоначальники, блиставшие в канцеляриях и на полигонах, оказались беспомощными применить свои теоретические познания на практике в чужой им органически боевой обстановке – на войне, к которой они не готовились и о которой они серьезно никогда не помышляли. Уступая им в академизме, в отвлеченном знании, французские командиры превосходили их в искусстве, в умении – и это обстоятельство оказалось решающим.

Обращает на себя внимание то, что к активному участию на Восточной войне не были привлечены такие крупные деятели, как победитель Гергея генерал