Рябиновый мед. Августина - Алина Знаменская

Ей тоже захотелось пожевать ягод, поскольку нестерпимо тянуло курить. Но, протяни она руку к той же ветке, это, пожалуй, выглядело бы как мостик к взаимопониманию, а она не могла этого допустить. Новый инспектор, не раскрывающий своих карт, оставался для нее темной лошадкой.

— Я не знаю, где и что принято, но для меня это неприемлемо. И я хочу, чтобы вы это знали.

— Я учту, — с непонятным выражением произнес инспектор. — Но может, вы упустили свой шанс? Вам, вероятно, предлагали неплохую компенсацию?

— Я не подхожу для такого рода дел. У меня имеется существенный недостаток.

— Какой же?

— Я верю в Бога.

— Ну и что? Что-то я не припомню среди заповедей «не доноси на ближнего». Или есть?

— Не лжесвидетельствуй.

— Ясно, — кивнул он. — Лично мне про вас, Августина Тихоновна, уже кое-что ясно.

Он отправил в рот оставшиеся в горсти ягоды, развернулся и похромал по дорожке в сторону замка. Пройдя несколько шагов, остановился, обернулся и крикнул:

— Искренне рад знакомству с вами!

И у нее в ушах до вечера звучала эта фраза. Что она значит? Есть ли в ней второй смысл? Конечно, есть.

Она представила, как за ней приезжают двое в шинелях, как в крошечной комнатке флигеля все переворачивают вверх дном, как плачет перепуганный Владик. Как ее уводят в неизвестность, а ребенка повариха за руку отводит в «Красные зори». И он, получив клеймо сына врага народа, растет изгоем. Она должна чем-то обезопасить себя. Сделать все, что от нее зависит.

Она пришла домой, разделась у печки, повесила сушиться одежду. Сын спал, укрывшись ее шерстяным платком.

Достала из-под кровати ящик, в котором хранились семейные реликвии — открытка, написанная рукой матери, бабушкина дарственная на дом, альбом с фотографиями.

Дрожащей рукой она выдвинула печную заслонку, в которой еще не успели прогореть дрова. Зажав себя в кулак, бросила в огонь последнюю память о матери и бабушке. Раскрыла альбом. На первой странице вставленная уголками в картон фотография — парадное крыльцо большого дома Сычевых. У крыльца выстроились они все — Анна, Эмили, Грета — в белых платьях и кружевных шляпках с полями, Петер в матроске. Ему здесь не больше восьми. Среди детей — строгая и немного холодная фрау Марта. Сбоку они с отцом. Она — в синем платье, волосы собраны в косу. На снимке платье выглядит серым. Отец — серьезный, в картузе, неизменной сатиновой рубахе-косоворотке и сапогах. А рядом с отцом — Богдан Аполлонович в мундире.

Впереди, завершая композицию, вальяжно разлегся благородный Север.

Она очень хорошо помнит тот день, когда пришел фотограф. Был август, воскресенье, листья берез за забором уже пожелтели, и в воздухе плавали легкие паутинки. Пахло кострами — на огородах жгли ботву. Фотограф — веселый дядька из Заучья — расставлял во дворе свою треногу, рассказывал отцу неприличный анекдот и не понимал, отчего тот не смеется.

Девочек перед этим тщательно нарядили, заставили вычистить ботинки. А на парадном мундире исправника Ася сама начистила пуговицы до блеска.

Всякий раз, когда она смотрела на эту фотографию, сладко и больно щемило в груди и хотелось плакать. Разве она сможет бросить в огонь этот дорогой сердцу снимок? Это все равно что отказаться от своего детства — самой лучшей, самой главной части жизни.

Но и оставить ее рискованно — исправник при всем параде, служащий царской полиции, расстрелянный красными участник белогвардейского мятежа…

«Богдан Аполлонович простит меня, — подумала Ася. — Он на небесах, и ему ничем уже не сможет повредить то, что я сейчас сделаю».

Она взяла ножницы и ровно отрезала исправника. Снимок теперь получился слегка куцым, и у плеча отца, если приглядеться, можно было разглядеть лишь краешек чужого погона с золотым позументом.

Августина тут же почувствовала такую горечь, будто у нее отняли что-то дорогое. Слезы заставляли горло судорожно сжиматься. Но она не позволила себе углубляться в чувства. Вернула фотографию в альбом, а клочок с исправником бросила в печь.

В конце недели объявили педсовет. Августина, по своему обыкновению, устроилась позади других, чтобы не лезть на глаза. Тамара Павловна выглядела взволнованной — заседание еще не началось, а она уже нервничала.

— Товарищи педагоги, сегодняшнее совещание начнет представитель районного отдела образования товарищ Оришко Павел Юрьевич.

Сказав свое вступительное слово, она села в первый ряд.

— Я, товарищи, к вам с необычной миссией прибыл, — начал инспектор. — У вас в коллективе, грубо выражаясь, сложилось безвластие…

— Ну я в какой-то мере… — начала было Слепцова, но под взглядом Капитана Флинта стушевалась и стихла.

— Так вот, я послан к вам из района, чтобы поправить это дело. Предлагаю провести выборы. — И цепким взглядом окинул собравшихся.

— Как — выборы? — забеспокоилась Тамара Павловна. — Зачем же выборы? Как это возможно?

— В советском обществе возможно все, — ответил инспектор, и Августина про себя подумала: вот уж действительно… И невозмутимо продолжил:

— Какие будут предложения?

Что тут началось! Пионервожатая выступила в защиту Тамары Павловны, ее поддержала бессловесная воспитательница Зиночка, но физкультурник вдруг решительно запротестовал и заявил, что директор в детском доме должен быть другой.

— Более дальновидный, что ли… — попытался он пояснее выразиться.

— Чем же я вас, Федор Николаич, не устраиваю? — вдруг взвилась Слепцова. — Вроде снисходительно к вам относилась всегда. На многое закрывала глаза.

— А мне снисхождения не требуется, — возразил физкультурник. — Я не девица какая-нибудь. «Красным зорям» нужен твердый руководитель. А то наши детки скоро нас тут всех перестреляют…

— Зачем же вы так о детях?

— Затем. Осенью парни из второго отряда в колхозный курятник залезли? Залезли. Курятины налопались и в замок заявились после отбоя. А потому что знают, Тамара Павловна, что вы им слова не скажете. А мы потом вынуждены были из детдомовского хозяйства колхозу кур возвращать. А парням что? Как воровали, так и воруют. Вы только на словах карцером грозитесь.

— А вы-то сами, Федор Николаич! Вы-то что молчали?

— Мое дело маленькое, я не директор. Рыба гниет с головы. Неожиданно физкультурника поддержали. Зашумели, как обычно, начали высказываться. Реплики посыпались посмелее, вот-вот совет превратится в обычный базар.

Но на верхней точке этого перерастания инспектор впился глазами в физкультурника и ловко задал провокационный вопрос:

— Вы лично кого предлагаете?