Бесы пустыни - Ибрагим Аль-Куни

Температура снизилась. Лихорадка отступила. Дело пошло на лад. Она собиралась с силами и в конце концов встала на ноги. Пригласила предсказателей посоветоваться. Все они отговаривались тем, что не знают Центральной Сахары. Они действовали по уговору с остальной свитой, скрывали от нее правду об этой горе. Она горевала, что Темет нет с нею. Приказала позвать дервиша. Поначалу он не являлся. А в конце концов, явившись, сказал своим непонятным языком:

— Узревший рай, не вернется в загон для люда.

Этот язык дервиша всегда приводил ее в раздражение, не только эта его фраза. Она обрушилась на него во гневе:

— Что, неужели джинны полновластные хозяева вершины? Неужто джинны владеют горой? Вся Сахара — родина джиннов. Они рыщут повсюду.

Он долго колебался, прежде чем начать с ней обстоятельную беседу.

— Сахара, конечно, их родина, а мы все лишь гостим у них. Главный неполадок в том, как мы ведем себя, их гости. Мы ведем себя так, будто мы хозяева земли, владельцы Сахары. Мы, пожалуй, самые худые гости, которых видала Сахара. А ведь ты еще из Аира явилась и ничего о договоре не ведаешь.

— О договоре? О каком договоре?

— Да. О договоре. Между ними и между нами был заключен договор, соглашение. Дело было давно — они собрались и приняли решение все свои части, разбросанные по бескрайней Сахаре, объединить, собрать их на Идинане, недоступном для песков и пыли. Они отделили эту гору от ее южного двойника и купили себе это прикрытие — тем, что будут защищать ее от налетов гиблого южного ветра. Сделка совершилась тем, что устроили они там себе родину. Но они не удовлетворились созданием родины, они собрали на ней все сокрытые в Сахаре сокровища, переместили их туда. А с нашими предками джинны заключили соглашение, что мы отказываемся принимать в обращение золото, если хотим соблюдать законы и правила добрососедства. Вы из Аира явились с золотой пылью, представили свою валюту в оборот. Всякий, кто имел дело с греховным металлом, подлежит неотвратимому наказанию. Всякого, кто владеет золотом, поразит помешательство, его ждет та же судьба, что у гадалки и имама.

— Однако Удад никогда не владел золотом!

— Удад вторгся на их родину. Он выступил против них воочию, наяву, не скрываясь. Удад рыскал там, высматривал все углы в уделах мрака.

Она глядела на него с любопытством, с сомнением. Будто бесовка, силящаяся прочесть в его глазах еще одну тайну, которую он решил скрывать вовеки.

5

Она незаметно выскользнула из дворца во тьму. Воспользовалась невнимательностью дозора на стенах. Направилась к горе. Бродила по простору. Пробиралась ощупью у подножия. Обследовала склон. Цепляясь руками за уступы полезла вверх. Старалась не поранить тело коварным щебнем. Кожу на руках содрала, ноги искровенила. С тела лилось что-то горячее — непонятно было: пот от усталости или кровь из ран. Выбралась на террасу.

Она присела, прислушиваясь к бормотанию преходящего мира, языку смерти, покою Сахары. Что может быть величавей тишины пустыни! Она ожидала услышать шум, крики джиннов, перешептывание жильцов того света, которые спят днем и бодрствуют ночью. Однако они вели себя согласно договору с потусторонним миром и беседовали на языке молчания. Абсолютного молчания, отвергающего всякое действие, скрывающего тайну, твердящего элегию, возвещающего непонятно каким способом о смерти — этого голоса никто не слышит, никто из людей не в силах ощутить эти звуки. О смерти оно говорит так им языком, что никто не улавливает ни букв его, ни звуков, однако все, тем не менее, понимают, в чем суть. Молчание Сахары есть плач и оплакивание всех живых. Тишина пустыни — элегия по живым тварям. Скажи же, тишина: где скрылась птаха из райского сада? Скажи, гордый покой: где степная газель? Где горный баран? Дуновение ветра севера? Вспышка света? Подай знак, сплав ангела с человеком!

Будь милостива, небесная скрижаль. Верни мне ту судьбу, которой так и не пришлось порадоваться. Мою судьбу, что умерла, так и не родившись. Я утратила ее, не успев найти. Потеряла, прежде чем смогла насладиться. Меня ввел в заблуждение шайтан-прельститель, он обманул меня, увел к другой дорожке, удалив от истинной. Счастье ведь было у тебя в руках, моя судьба, до того как воскресла. Любовь меж нами завещана испокон веку. Мы все были единым целым, и вдруг — пришло отчуждение, мы разделились, затерялись в бескрайней пустыне Аллаха. Испокон веку мы искали две наши души. Мы искали свою половину, чтобы вернуть единство, наш союз, единение плоти. Все прошлое странствие прошло в поисках частей частями. Поисках своих корней ветвями, ребер — грудной клетки. В тоске ребра по грудной клетке. Смилостивись же, скрижаль джиннов. Верни мне мой первоисток. Верни мне мое естество. Верни ребро в грудь адамову, любовь — возлюбленному… Прости мне грех мой. Мой промах обладания. Я хотела владеть двумя мужчинами и потеряла обоих, и вместе с этими двумя потеряла всех. Страсть ко двум сразу одной не под силу. Кто решит обладать всем — лишится всего! Причина моей ошибки в том, что связалась с заветом магов.

Так есть же надежда, гора?

6

Тело было обесславлено. Все внутри горело. Члены тряслись в лихорадке. Лил пот. Она спустилась по склону, добралась до подножия. Она проиграла пари. Потеряла надежду. Нет у нее надежды. Не вернуть ей того единства. Не соединить естество. До истоков она не доберется. Не отыщет пути к той груди, не прильнет… Не видать ей райского сада. Не насытиться ей из молочных рек. Вау она потеряла и пропала сама. Рок предписал ей утрату и блуждание без результата. Вырвал у нее надежду из рук в самый решающий момент. То, что схвачено рукой рока, просто не существует. Не вернется. Ей суждено оплакивать обоих, лишенных права на воскрешение, права соединиться со всеобщим, вернуться к первоистоку. Она пожала плоды людей риска. Собрала жатву посеянного в пророчестве, пророчестве дервиша. Муса — пророк, ангел, предсказатель, глашатай истины. Муса также любит ее. Она ощущала любовь в его взгляде. Совсем не трудно обольстительнице из ребра адамова лицезреть страсть в глазах воспылавшего любовью. Искусное око без ошибки распознает блеск тоски по утраченной половине своего целого. В тот день она пренебрегла знамением, и ангел ускользнул, растаял в солнечных лучах. Путаницу внесла тайная сила, судьба сделала свое дело и выдала ей результат. Она пренебрегла намеком и поплатилась за это. Почему бы не попытаться исправить разрушенное собственными руками? Почему не осмелиться и возвратить блуждающего ангела? Что? Кого? Это что — призрак дервиша? Ангел спустился с небес на землю? Дервиш — джинн, если является, как только о нем помыслишь. Дервиш — ангел, если спускается, как только его призовешь.

Она отважилась и задала вопрос:

— Ты — дервиш?

— Ха-ха-ха!

Тишина разразилась покашливанием. Это — дервиш. В его спуске — знак. В его появлении — пророчество. Она осмелилась на тайный призыв и обратилась к нему на языке любви:

— В скрижалях на скалах выбито, что конец людям рискованным приходит только через руки людей света?..

Призрак приблизился. Ответил на обращение:

— Ха. Ха! Ха! Неужто эмира заговорила на языке дервишей?

— Язык дервишей — это язык конца. Язык избавления. Всякий, кто потерял в горах птицу, непременно станет искать нужный способ в другом месте, на другом наречии.

— Избавление отнюдь не в языке.

— В способе. Избавление — в способе, не так ли?

— Ха. Ха. Ха. Не в способе, вообще ни в каких путях.

— Где же избавление?

— Горе тем, кто не обрел его здесь.

Он ударил по клетке кулаком. Она приблизилась к нему на пару шагов, взмолилась:

— Почему же ты не отвечаешь на мой зов? Почему не отвечаешь на просьбу?

Ответа не последовало.

— Я ведь хотела прильнуть к клетке. Чтобы мы были вместе. Мы станем единым целым. Часть соединится с главным, утраченное, вырванное ребро вернется в общую семью, как было изначально. Разве это не счастье?

— Ха-ха-ха!

Вся округа наполнилась смехом. Величественная тишина была разорвана этим кашлем. Шайтановым кашлем, который совсем не к лицу дервишам. И уж тем более не может он быть ангельским. Это кашель безумный, бесстыдный, циничный, в нем ересь и злорадство. Что, она опять, что ли, ошиблась? Этот призрак — презренный шайтан? Этот призрак был джинном?

Он продолжал покашливать, пока не скрылся за пологом тьмы. Она пошла следом за ним. Блуждала по округе. И вдруг обнаружила, что стоит над зевом колодца.

7

Утром пастухи вытащили ее из колодца.

Они нашли ее вздувшейся с выпученными глазами, болтавшейся на поверхности воды. Вау вышел за стены, зашевелилась вся равнина. Прибыл султан и сам понес ее тело на руках. Он двигался с ней медленно по направлению к дворцу — шествие выглядело торжественно-угрюмым. Следом за ним двигалась такая же молчаливая свита. Он вступил в узкие полутемные переулочки. Войдя во дворец, оставил тело в открытом дворике. Все соседи и кто мог видеть рассказывали потом, что он покрыл ее тело ковриком и долго беседовал с ним по душам. Некоторые бабы рассказывали, будто он в молчании опустился на колени рядом с ним. А другие твердили, что собственными ушами слышали, как он признавался в своей ответственности за ее погибель. Передавали, будто он сказал так: «Я — убийца. Я все устроил. Кровь твоя на моей шее. Я хотел избавить тебя от бездны Аманая и привел тебя в бездну рока. Это я все исказил, весь образ. Это я тружусь безо всякого результата. Это я позаимствовал роль пророка, не зная — не ведая о настроении богов, о том, что уготовит рок. Я хотел обезопасить тебя и испортил все дело, я вел тебя за руку, я пересек с тобой всю Сахару, чтобы бросить теперь в колодец, который приснился во сне еще твоему отцу. Как теперь быть, чем заполнить пустоту пустыни без тебя? Как мне одному изгнать зверя чужбины? Все, все мне чуждо. Что за вкус у этого Вау, в чем смысл райского сада, если тебя рядом нет, моя малышка!»