Черная кровь. Черный смерч - Ник Перумов

Уника оторвала воспалённый взгляд от мёртвых глаз и, не глядя ни на кого, сказала:

– Нет их больше нигде – этот последний. И магия их нам не годится, настоящий человек даже в мыслях не может быть кучей загнившей падали.

Помолчала немного, потом приказала:

– Похороните его отдельно, – и видя, что охотники не понимают, что это значит – хоронить чужинца, – добавила: 

– Как человека похороните.

* * *

В селении праздновали победу. Странный это был праздник – никогда прежде не удавалось такой малой кровью уничтожить столько врагов, но в то же время народ радовался, продолжая сидеть за запертыми воротами. Помнили, что с полсотни набежников сумели рассеяться в рощах и среди них есть и диатриты, и ночные карлики, и, главное, – мэнки. А мэнк, даже в одиночку, может причинить немало неприятностей.

Но все же победа есть победа. Вождь выставил угощение из небогатых весенних припасов, хозяйки откупорили корчаги с березовицей, что как раз к сроку успела перебродить, мастер Каяк вытащил костяные брынцалы, и звонкая дробь разнеслась далеко окрест. Прежде у людей такой музыки не было – только у шамана бубен, но это уже не для веселья, а для разговоров с предками. В былые годы под собственную песню плясали да под хриплое нытьё жалейки и берестяного рожка, а ныне – разложит Каяк высушенные лопатки всякого зверя и пойдёт выстукивать по ним такое, что ноги сами собой притопывать начинают. Говорят, дети лосося издревна этак пляшут, но и у них не каждый умеет на брынцалах играть, а уж чтобы самому инструмент изготовить… Зато уж пляшется под костяную музыку:

– Ходи прямо, гляди браво, приговаривай!..

Таши в плясках не участвовал. За день до всех событий он таки досверлил первый аметистик, подвесил его на жилку и теперь искал Тейлу, мечтая подарить девушке если не всё ожерелье, то хотя бы один цветистый камушек. Тейлу он отыскал за домами, где обычно женщины циновали надранные лыки. Сейчас из-за праздника здесь никого не было, народ на площади табунился: поглядеть на пляски да послушать похвальбу захмелевших воинов. Тейла сидела на чурбачке и, подбирая самые тоненькие лычки, плела что-то себе на потребу. Таши присел рядом. Тейла старательно рукодельничала, словно не замечая парня.

– Я вот тебе подарок принёс, – негромко проговорил Таши, протягивая ладонь, на которой лиловел отполированный до блеска самоцвет.

Тейла не выдержала, глянула искоса и охнула от восхищения при виде каменной капли. Осторожно протянула руку, двумя пальцами, словно собираясь взять, коснулась подарка, но тут же отдёрнула руку и голову опустила.

– Мне отец не велел твои подаренья брать, – произнесла она, глядя в землю. – Он и гребёнку черепаховую, что ты подарил, отнял и в огонь бросил. Увижу, говорит, тебя с этим мангасом, все волосы повыдираю, никакая гребёнка не понадобится.

– Вот как? – Таши помрачнел. – В огонь, значит, бросил?

– В огонь… – Тейла всхлипнула. – Мне она так понравилась, как нарочно изогнута, чтобы расчёсываться ловко было. А он говорит: «Молода у парней подарки брать». Ну, отнял бы, если молода, до поры, а зачем в огонь-то? И тебя мангасом обозвал. Сказал, чтобы я и смотреть на тебя не смела, потому что тебе и жениться нельзя. Люди, говорит, по семьям делятся, а ты ни из какой семьи, и мать у тебя – злая йога. Не отдаст он меня тебе, не надейся.

– Девок матери замуж отдают! – проскрипел Таши. – Это не отцовское дело, куда он суётся?

– Мать против его слова и пикнуть не смеет, особенно теперь, когда его вождём выбрали. А старшей матери так и вовсе всё равно. Как он скажет, так и будет. А я бы за тебя пошла, – Тейла бросила на Таши жалостный взгляд, – ты добрый. По тебе много девчат вздыхает, но это оттого, что ты красивый, а мне нравится, что добрый. Все родичи тебя хвалят, один отец не любит, уж не знаю, за что…

– Так зачем его спрашивать? Дождёмся послебудущей осени, дожинки начнутся, я тебя головнёй помечу – пусть-ка попробует отказать!

– Так он говорит, что и праздника дожинок больше не будет, а то за одну ночь мэнки всех молодых ребят подменят.

– Это мы ещё посмотрим, – пообещал Таши, – до послебудущей осени много воды утечёт. Мы вот на днях с Ромаром на низ пойдём, священный нефрит искать. Добуду зелёный нож, так небось и твой отец мне не откажет.

Тейла беспомощно улыбнулась, но ничего не сказала.

– А ты камушек бери. – Таши вновь протянул ладонь. – Он маленький, камушек-то, ты его спрячь, отец и не узнает.

Тейла согласно кивнула и осторожно взяла с широкой ладони прозрачный камень, напоённый сиреневым вечерним светом.

* * *

В Большом селении у бродяги Ромара был свой дом – землянка, выкопанная неподалёку от стены. Кроме шамана, никто из родичей давно уже не жил в землянках – строили деревянные дома, обмазывая стены глиной и засыпая крыши землёй. Во всём селении оставалось три землянки: Круглая землянка, перекрытая покупной мамонтовой костью, где до недавнего времени обитал Матхи и куда теперь вселился Калюта, Отшибная землянка, тоже предназначенная для колдовских целей, и дом Ромара. Это никого не удивляло – где еще жить колдуну, которого уже чуть ли не в глаза зовут бессмертным?

Теперь Ромар лежал, скорчившись, на постели, на которой ему так редко приходилось ночевать, а Уника сидела рядом и слушала прерывистую речь старика:

– Пусть народ радуется, без праздника сейчас нельзя, а то руки у людей опустятся. Плохо, что и вождь вместе со всеми празднует, думает победу одержал невесть какую. Нету победы, нету. Ведь это мэнки нашими руками Завеличье очистили. Там теперь если кто и остался, кроме их проклятого племени, так о них и говорить не стоит. У мэнков, правда, победы тоже нет, не удалось им нас нахрапом взять, а колдунов они потеряли много. Вот только долго ли я так продержусь? Да и не дело, когда весь род от одного человека зависит. А если бы они всю эту толпу на Верхнее селение обрушили? Взяли бы его, как пить дать – взяли.

Уника молчала, соглашаясь, скорбно глядела на тщедушную фигурку волшебника. Сдал Ромар за последние годы, и не видеть это может лишь тот, кому привычка глаза застит. Заместо бороды, и прежде негустой, торчит пяток седых волосин, на черепе пух какой-то, да и весь Ромар словно бы усох и куда больше похож не на живого человека, а на призраков, что сидят на берегу подземного озера во владениях мудрого чужинца Баюна. Там собрались маги прежних времён, великие колдуны всех рас и народов. Некогда они были так могучи, что теперь не могли умереть, но стали так стары, что не могут жить. Во время прошлого похода Уника с Ромаром побывали в той пещере, и с тех пор это видение порой возвращается к Унике и вспоминается спокойный вопрос Ромара: «Это и моя судьба?» – и ответ хозяина: «Так или иначе, но ты попадёшь сюда. Но я бы хотел, чтобы ты пришёл ко мне, прежде чем силы окончательно оставят тебя. Тогда нас было бы двое». Однако проходят годы, а Ромар не собирается на покой и не щадит сил, которых осталось не так много. И, словно подслушав мысли ученицы, Ромар произнёс: