Всё, что у меня есть - Труде Марстейн

не так. Так позвольте нам веселиться, ну пожалуйста, разрешите, потому что скоро этому придет конец. Майкен в красном платье и колготках сидела на полу и колола орехи. Я спросила папу, становится ли отношение к смерти с годами проще. Он посмотрел на меня, покачал головой и улыбнулся.

— Нет, как раз наоборот. Время бежит все быстрее. Жизнь слишком коротка.

Он проглотил последние капли коньяка в рюмке.

На каждом этапе своей жизни я сама себе казалась зрелой и думала, что в глазах других я тоже такой выгляжу, но, оглядываясь назад, я понимаю, что это ощущение было обманчивым. Мне всегда не хватало зрелости, чтобы позаботиться о других, поставить себя на место другого. Конечно, папа боялся смерти. Когда он говорил, что умрет, мне было неспокойно, но это ведь не касалось меня напрямую. Его тревога не проникала в мою душу, я больше думала о самой себе.

Теперь мамино пианино стоит в гостиной Элизы. Майкен нажимает одну клавишу за другой, так что ноты складываются в некое подобие песенки «Лиза пошла в школу». Я думаю о маме, которую всегда надо было уговаривать сесть за инструмент, несмотря на то что она это обожала, и мне становилось неловко, хотя я тогда была довольно маленькой. И это опасливо-нетерпеливое выражение в лице отца, когда к нам приходили гости и он чувствовал, что мама зашла уже слишком далеко в своем кокетстве и ставила себя в дурацкое положение.

Однажды она спросила отца: «Может быть, у меня талант?» Но папа едва заметно покачал головой, и мама вслед за ним стала повторять это движение, она и сама так не считала. «Возможно, — сказал папа, — в любом случае, ты способная». За год до того, как я уехала от родителей, она бросила преподавать музыку. Однажды за ужином папа как бы вскользь заметил: «Но ведь ты не должна работать». Не знаю, что предшествовало этой фразе, но у мамы вырвался вздох облегчения, и решение было принято. Стояла уже поздняя весна, цвела вишня, оставалось несколько недель до конца учебного года, и после этого она больше никогда не появлялась в школе.

По лестнице спускаются Хеге и Юнас, они здороваются. Юнас — здоровый плечистый парень, при этом не склонный к полноте. Я обнимаю его. Он самый невысокий из всех братьев, и его девушка с ним почти одного роста.

— Подумать только, никто из нас не играет на пианино, — произносит Элиза, — и никто из наших детей, но вот Хеге — она действительно играет.

— Вы преувеличиваете, — смущается Хеге.

— Вовсе нет, — возражает Элиза.

— А как же я? — спрашивает Майкен. — Вы что, не слышали, как я только что сыграла «Лиза идет в школу»?

В комнату входит Ивар и обнимает меня, зажав в руке бутыль со средством от засоров. Вот теперь все в сборе, все обнялись.

Он передает бутылку Элизе.

— Не уверен, можно ли это использовать для туалета, — говорит он. — Не так-то просто понять из того, что написано на этикетке.

Элиза подносит бутылку к глазам и читает, сдвинув брови.

— Здесь про это ничего не сказано, — она поднимает глаза на Ивара. — Но хуже ведь не будет?

Ивар настроен скептически. Он считает, что, в любом случае, особого эффекта ждать не стоит, что жидкости трудно будет добраться до места засора.

— Юнас! — зовет Элиза резким голосом. — Можешь погуглить про это средство? Можно ли его использовать в туалете?

В ее устах это «погуглить» звучит довольно странно. Юнас отправляется на поиски своего мобильного телефона.

— И что люди делали, когда не было интернета? — спрашивает Элиза. — Я без него не справляюсь. Я гуглю все, что можно.

И второй раз слышать это «гуглю» от нее довольно непривычно.

Я вспоминаю Тронда Хенрика, который считал, будто я гуглю для того, чтобы поставить его на место, он называл меня «жадина-гуглядина».

— В то время как другие гуглят, чтобы расширить свой кругозор, — говорил он любя, как бы в шутку, — ты его этим только сужаешь.

Нарезанная тыква шипит в сковородке на плите. Элиза говорит, что заказала кейтеринг.

— За исключением этих тартов и булочек, — говорит она, — и еще разных пирожных и кексов; оказалось, нет ничего проще, чем попросить людей что-нибудь испечь. Ты должна завтра взять с собой домой кекс, здесь так много всего останется.

Я думаю о завтрашнем дне, об оставшейся еде и о вещах Яна Улава. О том, что на его имя продолжит приходить почта. Останется подписка на «Тиденде», журнал профессионального сообщества стоматологов. Будет звонить его мобильный телефон. А что будет с катером, машиной, — кроме него, ими почти никто и не пользовался. И с квартирой на Гран-Канарии. Элизе предстоит постирать его грязное белье в последний раз.

— Тут на многих сайтах написано, что для туалета его использовать нельзя, — сообщает Юнас. — Но пока не могу понять почему.

— Ладно, — говорит Элиза, — тогда я повешу записку на дверь.

Я выкладываю кусочки тыквы плотным слоем на омлет в пироге.

— У Тронда Хенрика выходит роман; ты знала об этом, мама? — раздается голос Майкен. — Я в «Афтенпостен» прочитала.

Хеге спрашивает, кто такой Тронд Хенрик.

— Мой бывший, — говорю я, — мы с ним жили какое-то время.

— И я тоже, — вставляет Майкен. — Я с ним тоже жила, и еще с его дочерью. Она была жуткой. Да и вообще все там было жутковатым, да, мам?

— Нет, — возражаю я. — Не было. Нет, я бы так не сказала.

Юнас убирает в холодильник бутылки с питьевой водой. Я вижу открытую коробку с баночками рыбного паштета на дверце холодильника, его очень любил Ян Улав.

— Ой, с Фрёйей я обращалась ужасно, — Майкен поворачивается к Юнасу и прикладывает ладони к щекам. — Я ее запирала в сарае, и она так боялась, что писала в штаны.

— Ты всегда была типичной зловредной двоюродной сестренкой, — говорит Юнас.

— И не говори! А когда она выходила в мокрых штанах, я ее еще и дразнила. Вот разве можно быть такой злой?

Элиза отправляет в духовку две формы с пирогами, они помещаются рядом, одна прямоугольная, другая — овальная. Поверхность плиты надраена до блеска. Я смотрю на шею Элизы, ее ухо, щеку. Лицо натянутое и напряженное. И вдруг она закрывает лицо руками и начинает плакать.

— О, Элиза! — восклицаю я.

Кристин отнимает ее руки от лица, Элиза кладет голову на плечо сестры и плачет, но быстро берет себя в руки, откладывает в сторону прихватки и вытирает слезы.

— После похорон станет немного легче, — говорит она.

В кухне появляется Сондре в костюме. Майкен возбуждена,