Пришелец - Александр Волков

— Однако проболтались…

— Только вам, — прошептал падре, наклоняясь вперед, — да и то лишь потому, что мы с вами оба видели это…

— Точнее, этих! — уточнил Норман.

— И этих, — с грустной усмешкой кивнул падре в сторону двух гардаров, ловко складывавших на прибрежном песке пирамидку из сухих сучьев. Пока один с закопченным медным котелком спускался к воде, другой щелкал огнивом и раздувал затлевший трут, а когда сквозь сучья стали просачиваться сизые струйки дыма, оба гардара воткнули рогульки по сторонам костра и, пропустив сквозь дужку котелка крепкий прут, подвесили его над вершиной пирамиды.

— Говорят, что человек может бесконечно долго смотреть на три вещи, — задумчиво сказал Норман, — на огонь, на воду и на то, как работают другие…

Падре сделал легкое движение, как бы желая что-то возразить или добавить к этой фразе, но в этот миг за его спиной раздался легкий шум, треснул сучок под чьей-то неосторожной ступней, кусты раздвинулись, и среди блестящей глянцевой листвы показалась дико разукрашенная физиономия Дильса.

Глава третья

ПОСЛЕДНЯЯ ЖЕРТВА

— Дильс?!. — воскликнул Норман. — Откуда?..

Он даже протер глаза и пребольно ущипнул себя за мочку уха, чтобы убедиться в том, что перед ним действительно воин-кетт, а не утренний призрак, навеянный фантастическим жизнеописанием падре. Но призрак не исчез, а совершенно явственно прижал палец к губам и, бесшумно перескочив куст, опустился на корточки рядом с падре. Тот повернул голову, но, казалось, нисколько не удивился при виде раскрашенного глиной и охрой воина. Гардары продолжали возиться у костра, вынимая из дорожных мешочков скрученные ленты вяленного на солнце мяса и подвешивая их над поднимающимся из котелка паром.

— Все живы — хорошо! — негромко сказал Дильс. — Где лошади?

— Пали, — низким шепотом отозвался Норман, оглядываясь по сторонам, — наелись какой-то дряни, вспухли и… Лучше скажи, что в лагере?

— Стоит, — сказал Дильс. — Посольство. Большие Игры. Мы ушли. Так надо.

— Какое посольство? Какие игры? Кому надо?.. — живо спросил Норман, ошарашенный таким скупым невразумительным ответом.

— Иц-Дзамна! — отчетливо и торжественно произнес Дильс, гулко стукнув себя кулаком в грудь. — Катун-Ду! Огненная Гора! Мы идем! Честь!

— Что за бред? Какая честь? — потряс головой Норман. — Падре, что с ним?

— Сейчас выясним, — сказал падре, поворачиваясь к воину и мягко опуская руку на его жилистое татуированное плечо. — Дильс, расскажи нам, что случилось в лагере во время нашего отсутствия?

— К шечтлям пришли люди от великого Катун-Ду, — монотонно и размеренно начал Дильс, — они сказали, что Верховный устраивает Большие Игры в честь великого бога Иц-Дзамна — Отца и Покровителя всей земной твари…

Сказав эту длинную и вполне вразумительную фразу по-гардарски, Дильс начал запинаться и путаться в дебрях кеттско-гардарского словаря, чертить на песке лагерные ворота с подъемным мостом, по которому в сопровождении нескольких разукрашенных шечтлей прошли в лагерь прибывшие послы, а затем увлекся собственным рассказом и пустился в такие подробности, что падре едва удалось остановить поток его пылкого, но несколько косного красноречия. При этом воин говорил вполголоса, поминутно озирался и вообще всем своим поведением выказывал если не страх, то довольно заметное беспокойство. Для того чтобы понять причины такого необычного поведения, падре еще раз прокрутил в голове рассказ Дильса, точнее то, что он извлек из его путаного монолога, но не обнаружил в нем ничего угрожающего. Выяснилось, что Эрних не сразу принял приглашение прибывших, ссылаясь на то, что в отсутствие командора он может распоряжаться людьми лишь в пределах форта и его ближайших окрестностей. Тогда шечтли представили ему трубку Нормана и заявили, что если люди форта откажутся принимать участие в Играх, то им придется либо дать заложников, которых по окончании празднеств принесут в жертву, либо готовиться к войне с легионами Катун-Ду, что неизбежно окончится уничтожением лагеря и окровавленным жертвенным камнем у подножия истукана. Сама по себе трубка Нормана была, конечно, слабым аргументом в пользу гибели ее хозяина, но шечтли поднесли ее Эрниху с таким почтительным и торжественным видом, словно обугленный чубук представлял собой реликварий и содержал не остатки пепла и табачного нагара, а крупинки командорского праха. Приняв трубку с подобающими церемониями, Эрних попросил ночь на размышление, а наутро разбудил гарнизон тремя гулкими ударами в корабельную рынду и, поднявшись на одну из угловых башен, громко объявил, что через два дня участники Больших Игр выступают в поход. А когда кто-то из гардаров, кажется, Люс, попытался выяснить у него, что представляют собой эти самые Большие Игры, Эрних сказал, что в детали его еще не посвятили. Впрочем, по некоторым признакам, в частности, по тому приему, который оказали им шечтли, можно было и так заключить, что несравненный Иц-Дзамна вряд ли удовлетворится какими-нибудь детскими шалостями вроде костей, покера или безобидной травли полосатых диких свинок на лесных лужайках. Впрочем, особого беспокойства эти предположения не вызвали, напротив: кетты и гардары, уставшие от скуки и бессмысленного напряжения гарнизонной жизни, отупевшие от жары, азартных игр и тихого потаенного пьянства, как будто даже обрадовались перемене обстановки и двое суток живо обсуждали состав команды и демонстрировали друг перед другом свои разнообразные способности. Когда же один из оставленных в лагере заложников-шечтлей знаками намекнул Свеггу, что одним из главных состязаний будет священная игра в мяч, воин принес с каменистого побережья несколько тяжелых, обточенных волнами булыжников и, построив будущих игроков в две шеренги, заставил их до упаду перебрасываться этими каменными шарами, безжалостно направляя броски в голову и корпус противника. И даже сейчас, продираясь по узкой, успевшей зарасти тропке, игроки тащили эти камни с собой и на каждом привале устраивали небольшие игры, внешне напоминавшие смертельные схватки тех времен, когда человек еще не знал никакого иного оружия, кроме булыжника и дубины. В этих отчаянных играх особенно выделялись оба могучих воина и, как ни странно, хилый тщедушный Люс, перехватывавший летящие в него камни с ловкостью молодого хоминуса и буквально расстреливавший противников молниеносными ответными бросками. Удары выходили весьма чувствительные, и, чтобы не перекалечить друг друга раньше времени, игроки стали прикрывать колени, локти и голени щитками из половинок толстого полого тростника, а на головы надевать шлемы из ворсистой скорлупы крупных местных орехов, что росли под высокими растрепанными верхушками пальм и сбивались на землю пущенными из пращи камнями.