ФАТА-МОРГАНА 4 (Фантастические рассказы и повести) - Рэй Брэдбери

— Мы не зашли далеко и не вкладывали в это какое-то особое чувство. Кто может говорить о вещах, не зная, какими словами облечь их содержание и смысл? Но мы ужасно напугали сами себя, да и Маргарет. Мы начали беседовать — или Адриан начал, потому что он четче осознавал; мы начали говорить о том чувстве, которое делало это понимание более значимым; о чувстве, которое не зависело от знаний. Вдруг Маргарет вскочила, стакан с виски упал и разлетелся на осколки, которые напоминали форму кольца. Я помню, что она сказала. Она глянула на нас свысока, я помню, что она показалась нам очень высокой, хотя в действительности была невысокой женщиной. Она промолвила: «Взгляните на все это! Взгляните!» — и сделала широкий решительный жест в сторону всего мира от нашего маленького внутреннего дворика. А затем сказала: «Оставьте все как есть — оставьте…»

Чарльз весь задрожал, будто у него была малярия. Потом он успокоился. Я вновь увидел напряженное лицо и капли пота на лбу. Наконец он заговорил:

— Маргарет вся съежилась и рухнула на стул. Она снова стала миниатюрной, и слезы медленно катились по ее щекам. Я знаю, что она их не замечала. Она сидела, подняв голову, ее руки покоились на краю стола, а взгляд был направлен в сторону бассейна, он парил над миром, который превращался из плотной, пронизанной лунным светом темноты в облачную туманность, становясь несчастно серым. Адриан поднялся. Он сел на ручку ее кресла, положил руку ей на плечи и прижался щекой к ее волосам. Они были неподвижны и молчали. Я не мог смотреть на это и отправился в дом, где нашел пару бутылок вина выдержки 28-го года, помню как сейчас, взял лед и стаканы и вернулся во дворик. Они не изменили позы, и я заорал на них, чтобы привести их в движение.

Мой крик подействовал на них, и я начал дурачиться, гремя стаканами, льдом, метался около них, вливая вино им в глотки, не забыв влить полпинты в себя, что меня очень рассмешило… Адриан начал помогать мне — мы разыграли из себя дурачков, распили вторую бутылку, третью и наконец рассмешили Маргарет. Адриан стащил очень красивую занавеску с лебедем со стены дворика в бассейн, испортив при этом свой клубный пиджак…

Я уехал почти на рассвете. Они вдвоем вышли проводить меня и попрощаться. Маргарет пригласила меня к ленчу, на что я ответил обещанием; я помахал им и завел свой автомобиль. И… вот и все!

Он не прервал свой рассказ на этот раз. Его голос и слова как бы мягко скользили в темноте. Он сидел, глядя на меня, абсолютно спокойный. Мне не хотелось встретиться с его взглядом. Молчание затянулось. Я сказал:

— Давай, продолжай! Я не понимаю. Что значит — вот и все?

— Больше я не видел Арчи. Их больше не существовало. Просто… не было. Я вновь слышал голос Маргарет — но он сказал лишь одно слово.

А потом снова молчание. Я заговорил, подбирая слова.

— Не понимаю. Объясни.

Он искал сигарету с закрытыми глазами, зажег ее. Чарльз рассуждал как бы для себя:

— В слэнге столько смысла! Как сказал однажды Честертон: «Народ — самый великий поэт». Мошенник, или гангстер, или писарь, который первым сказал «не вырубить топором», сказал больше, чем знал.

…Потому что вот что случилось с Адрианом — стерт из памяти — вычеркнут из всех трех временных измерений — аннулирован — не существовал!

— Ты не можешь остановиться, не досказав! О чем ты говоришь! Что имеешь в виду?

Он не сводил с меня глаз.

— Я имею в виду то, что говорю. С этого дня Адриан больше не существовал… Его жизнь стерта. Помнишь, что лежит в коробке? Ну, это объяснение. После того… как это случилось, я заболел. Не знаю, как долго продолжалась моя болезнь, но когда я стал вновь осознавать все, что было со мной, то я решил сделать все, чтобы доказать себе, что я единственное существо, которое помнит о существовании Арчи. Имей в виду, я надеялся, что смогу опровергнуть это, хоть я и чувствовал, что не смогу. Я действительно не смог. Ты видел эти бумаги и вещи — это та маленькая часть моего доказательства. Адриан Арчи был и одновременно никогда не существовал. В этой рамке была фотография Маргарет, но рамка не разрезана. Эта трубка Адриана с моими инициалами, но ободок блестит как новый…

Адриан учился со мной и работал — но нигде нет свидетельств этого, никто не помнят об этом. Я знал его отца с детства, но его отец не знает, что у него был сын. Существовали фотографии, на которых мы изображены вместе с Адрианом, а сейчас это фотокарточки с теми, кого я не знаю. В программах театра в его ролях указан другой актер, и этот другой известен всем и жив… Это ты, кто видел пьесы с его участием, ты помнишь, как он играл. Он снялся во многих фильмах, но сейчас его в них нет. Есть другой актер, который прекрасно знает роль, и недели съемок плетут сложный узор в его жизни. Адриан и все, что имеет к нему отношение, исчез и заменен другим. Он не существует, его не было и не будет, он вычеркнут, изъят из короткой жизни и времени, он подобен дрожжевой крошке. Над поднимающимися и бурлящими дрожжами образуется углубление — становится очевидным, что сами дрожжи не существовали, об их существовании знают лишь другие дрожжи, те, что были почти близки к опасности знания, подобно тем, которые исчезли; дрожжи, память которых — наказание и предостережение.

— Ну скажи, — закричал я. — Скажи, что случилось после того, как ты уехал.

— Господи! — выговорил Чарльз, слезы застилали его глаза. — Господи! Ты веришь мне!.. Все скажу. Я отправился домой. Я так устал, что думал о том, что смогу сам заснуть. Я стащил с себя одежду и юркнул в кровать, когда солнце начало уже восходить. И я на самом деле заснул. Я оставил на своей двери записку, чтобы слуга не будил меня, да он и не стал. Меня разбудил телефонный звонок, я потянулся к трубке, не разомкнув глаз. Тут я услышал голос Маргарет, зовущий меня. Я знал, что это был ее голос, хоть он был резок и отрывист от дикого, невозможного страха. Голос назвал меня по имени, еще и еще раз. А после моего ответа голос сказал: «Адриан…» А уж после не было слышно ни звука, ни щелчка, ни шума — ее уже не было.

Я не теряя времени бросился к машине и поехал через Ривьеру. На огромной скорости я миновал дом Мортимеров, а на перекрестке Паломы и Палисады…

— Подожди! Я вспомнил кое-что. Ты говоришь, что это дом на углу Палисады и Паломы, следующий за домом Мортимеров? Но ведь на этом месте нет никакого дома! Там просто зеленый уголок — что-то вроде сада…

— Да, — парировал Чарльз. — Знаю сам, об этом знают все, даже в плане города есть этот парк… Но справа от этого места стоял белый дом, который мы сняли для Арчи, я вышел оттуда несколько часов назад…

Невозможность этого очевидна — но это дикий, неоспоримый факт! Зеленая трава и красные цветы были до ужаса реальны, сам дом блистал нежностью и совершенной красотой, а низкая белая ограда, скамейки, увитые зеленью, дорожки, посыпанные желтым песком, и струи фонтана были на самом деле элегантны…