Микенский цикл - Валентинов Андрей

– О чем ты, дед? – поразился я. – Свою кровь?

– Свою кровь! – упрямо прохрипел он. – Твой отец... Он не сын Перибеи, моей жены. Он... Его мать – Горго, моя дочь!.. Я любил свою кровь, свою дочь! Твой отец... И Горго, внучка...

Пустые бесцветные глаза смотрели в упор, и я понимал – это правда. Мой отец... И эта девочка, назвавшая только имя матери!..

– Я... Я презирал себя, ненавидел, но все равно – любил. Любил – и ненавидел! Всех, всех! А потом Горго умерла, и я полюбил ее дочь... мою внучку. Мою кровь...

Странно, я не чувствовал ничего – ни боли, ни ужаса. Словно не об отце, не обо мне шла речь. Только жалость чувствовал – к Горго, к этой несчастной девочке.

А если бы знал раньше? Убил бы его?

Кто знает?

– Я проклят, и ты... проклят, и отец... твой отец!.. Я ухожу, а ты остаешься... И теперь ты будешь... ненавидеть... Это мое... мое наследство...

Вздох... Окрасились кровью губы.

– Ненавидеть...

Медленно закрылись пустые глаза...

И снова – знакомый страшный треск догорающих дров, горячий пепел на ладонях, жертвенная кровь на сером известняке, горькое вино на губах...

Прощай, дед Ойней! Я не возьму твоего наследства!

Хайре!

* * *

– Я, Диомед сын Тидея, ванакт Аргоса, Арголиды и всей Ахайи, повелитель Тиринфа, Трезен, Лерны, Гермионы, Азины, Эйона, Эпидавра, Масеты, Эгины Апийской и Калидона, вручаю Фоасу Андремониду, моему брату, наследнику Куретии Плевронской, город Калидон и все земли Этолии Калидонской, с тем чтобы он правил городом и землями в согласии с волей моей и желанием моим, и платил дань, и посылал войска, и был верен мне и наследникам моим...

– Я, Фоас, сын Андремона, наследник Куретии Плевронской, басилей Калидона и всей Этолии Калидонской, по доброй воле и по желанию доброму присягаю Диомеду Тидиду, моему брату, ванакту Аргоса, Арголиды и всей Ахайи...

* * *

Плохо спится в старом дворце! Все кажется – беда рядом. Подкрадывается, за утлом дышит...

Я бы и не ночевал здесь, в Живоглотовых палатах, да ночевать в Калидоне больше негде. Дом дяди Геракла давно продан, а в гости идти не к кому. Вот и пришлось остаться здесь, в пустых мертвых покоях, где даже днем чудятся призраки.

Тихо-тихо!

Так тихо, что даже слышно, как меняется стража у крыльца, как звенит оружие. А вот и шаги за дверью – то ли служанка, то ли и в самом деле призрак...

Не спится!

Мне уже рассказали: у деда тоже была бессонница. Только он не лежал, глядя в потрескавшийся потолок, – бродил по дворцу, проверял печати на дверях кладовых, пересчитывал амфоры в подвале... И в гинекей заходил – к своей внучке. К Горго.

...Снова шаги – но уже далеко, рядом с поварней. Не иначе, кто-то тоже решил амфоры пересчитать. И заглянуть в них заодно.

Я вдруг представил, как встаю, накидываю хитон, спускаюсь по лестнице, открываю скрипящую дверь... Ждала ли она его, своего любовника-деда? Встречала ли у порога? Или просто лежала на покрывале – безразличная, покорная? Наверное, даже глаза закрывала, чтобы его не видеть. Закрывала, дышала тяжело, исходила терпким потом...

Тьфу ты! Ну и мысли! Впрочем, чему удивляться? В этих-то стенах!..

Ага! Конский топот! Странно, городские ворота закрыты...

Почему мне кажется, что беда рядом?

Лучше не думать! Лучше просто лежать, руки за голову, нос кверху, Амиклу вспоминать. Подмигивали мне тут рабыни, да только ну их! Еще от разбойничьих лап не отмылись!

Дверь! Шаги!

Меч!

Впервые с мечом у изголовья ночевать приходится. Хоть и охрана, хоть и тихо вокруг...

Нет, уже не тихо! Бегут по лестнице, сюда бегут!

Почему мне кажется?..

– Ванакт! Ванакт!

Нет, не кажется. Беда!

АНТИСТРОФА-II

В первый миг я даже не узнал его – Промаха Партенопида, Промаха Тиринфца. Словно он ростом меньше стал, Дылда Длинная, словно постарел...

– Что?!

На меня не посмотрел, сжал губы, отвернулся.

– Радуйся, Тидид! Хотя радоваться и нечему. Агамемнон взял Аргос. Сфенел ранен, в плену, и Киантипп в плену, и Полидор...

Я повторил все слово в слово – про себя, шевеля губами: «Агамемнон... взял... Аргос...»

Аргос? Аргос!!!

– А почему жив ты? – заорал я, слыша, как плещется незримая река – рядом, совсем рядом. – Почему не убит? Почему здесь? Почему не в Тиринфе?

Отшатнулся – словно ударил я его. Медленно-медленно поднял взгляд. Помолчал.

– Потому что... Потому что меня послал к тебе Амфилох. Потому что ты должен знать. Потому что...

– Ладно! – выдохнул я. – Рассказывай!

– Сейчас...

Промах с силой провел ладонью по лицу, мотнул головой. Я вдруг понял, что он смертельно устал. Гнал коней, спал по часу в сутки...

– Они с моря высадились, у Лерны. Полидора обманом взяли, сказали, что посольство, он ворота открыл. Восемь кораблей, триста человек...

Вот так! Мы ждали микенцев с суши, а они пришли с моря. Мы привыкли к микенским колесницам, а они сели на коней...

Игра Атрея! Вот, значит, кто подталкивал в спину калидонских разбойничков!

Ловко!

Но самое страшное даже не это. Триста человек не сила. И ничего бы Агамемнону не добиться, ни с кораблями, ни с конницей, если бы...

– Им ворота открыли, Тидид! Диркские ворота! В Аргосе у нас войска мало, только стража, Сфенела сразу ранили... А потом... А потом им указали ход в Лариссу. Подземный ход, понимаешь?

Понимаю! Ворота может открыть любой караульщик, а вот о подземном ходе, что ведет в акрополь от храма Деметры Пеласгийской, знали только свои. И своих этих даже не дюжина – меньше. А я-то думал, что среди нас изменников нет!

Зря, выходит, думал!

– Киантиппа они при себе держат, Агамемнон заявил, что теперь Киантипп городом править будет – от имени Атрея. Эматион-лавагет хотел сразу войско из-под Тиринфа двинуть, но ты запретил. Амфилох сейчас у нас старший, он послал меня...

Хвала богам! Хоть это сделано правильно. Главный удар все равно будет у Тиринфа, некуда Атрею деваться, значит, подставлять спину нельзя, и дробить войско тоже нельзя, а микенцы обязательно ударят, их больше, у них конница, у них колесницы, у них Аргос... Дий Подземный! Никак поверить не могу! Аргос!..

Игра Атрея! Кости брошены. На моих – «пусто»!

* * *

И снова над Плевронским полем грозное, неодолимое:

«Кур-р-р-р-р-р!»

Горят костры, бьют копытами гривастые невысокие кони, скалятся чернобородые куреты, чуя бронзовую поступь Эниалия.

Кур-р-р-р-р-р!

– Фоас?

– Двенадцать сотен, койрат. Если надо, отец еще...

– Хватит!

Теперь я снова койрат – вождь. Басилей на троне сидит, ванакты только в сказках бывают. Койрат ведет в бой

– Лаэртид?

– Лодки уже в заливе, Диомед. Большие – быстро перевезут. И кимбы, и гиппагоги – для лошадей. Вот видишь, и я тебе пригодился! А можно я..

– Нет!

В Аргос Любимчика я не беру. Пусть едет домой, на Итаку, к Лаэрту Пирату, пусть договаривается о союзе, мне так нужны корабли – настоящие, морские! К Идоменею я уже послал гонца, хоть критянин – Пелопидам родич. Но вдруг! И пусть Лаэртид напомнит по дороге всем, кого встретит из наших, из клявшихся на конской крови. Поглядим, исполнят ли обет.

(Я тоже гонцов послал, да вот ответа пока не дождался. И дождусь ли?)

– Промах?

– Они еще не выступили. Все там же стоят, у Тиринфа.

– Ясно!

И ничего мне не ясно! Уснули они там в этих Микенах, что ли? Почему их войско стоит у границы? Ведь надо бить сейчас, пока у них больше сил, пока я в Этолии, а не возле Аргоса!

Проклятый Атрей! Какую игру он придумал на этот раз?

А над огромным полем, над конскими спинами, над бронзовыми шлемами, над остриями копий, над дымом костров: