Судьба: Дитя Неба - Элизабет Хэйдон

Он повернулся и направился к туннелю.

— Да, если ты видишь мир таким, какой он на самом деле, можно легко сойти с ума. Лучше представлять его таким, каким тебе хочется. Мне кажется, именно ты первая объяснила мне это.

— А какой мир хочешь видеть ты?

Акмед остановился и медленно повернулся, глядя, как она поднялась и, тряхнув головой, начала прицеплять меч к поясу. Он беззвучно рассмеялся.

— Я хочу видеть мир, в котором нет больше ф’доров, мир, знающий о них только понаслышке, из легенд и сказаний, — ответил он. — Ты мечтаешь о мире, в котором лирины станут единым народом. Возможно, мы оба делаем все, что в наших силах, чтобы Дающие Имя когда-нибудь смогли облечь наши желания в слова.

Неожиданно Рапсодия услышала в его голосе музыку и поняла глубинный смысл его слов.

Он не знал, суждено ли им увидеться еще раз, после того как она покинет горы.

Она сложила руки на груди и посмотрела на него с нежностью.

— Ты ответишь на мой вопрос?

— А что ты хочешь знать?

— Грунтор как-то рассказал мне — совсем чуть-чуть — о том, где и как вы познакомились.

Акмед уставился в пол и неохотно покачал головой.

— Грунтор готов сказать все, что угодно, лишь бы ты осталась в горах. И хотя он один из умнейших людей, с которыми мне довелось встречаться, иногда он бывает до нелепости наивен. У него было достаточно времени, чтобы осознать, насколько сильно он проклят Судьбой, но он так ничего и не понял.

— Проклят? — Рапсодия не сумела скрыть потрясения. — Как ты можешь такое говорить? Грунтор чист душой. Он не может быть проклят!

— Проклятье Грунтора гораздо страшнее твоего, оно хуже твоих кошмаров и сознательного нежелания видеть вещи, которые ты видеть не хочешь. Грунтор, будучи сыном Земли, получил ее проклятье.

— Терпеть не могу, когда ты изъясняешься загадками. Немедленно объясни, что ты имеешь в виду.

— Грунтор обладает даром защитника и не может ему противиться. Ты наверняка это заметила: он охраняет тебя с тех самых пор, как мы встретились в аллее Истона. То же самое произошло и с Джо. И с Дитя Земли. И с солдатами-болгами, которых он поносит страшными словами и которых любит. На Серендаире было точно так же. И со мной все точно так же. Если он допустит кого-нибудь в свое сердце и жизнь, ему становится легче его защищать. Но здесь все, что связано с Землей, имеет отношение к вирму. Забота о твоем благополучии, учитывая, как ты мечешься по всему миру и доверяешь не тем и любишь совсем не тех, кого следует, когда-нибудь его убьет. А он не может этого допустить, понимая, какую боль его смерть причинит тебе. Он проклят, как Земля, подвергшаяся загрязнению. Она мчится сквозь эфир, куда, не знают даже сами боги, а в себе, в своем сердце, несет первое и последнее Спящее Дитя, чье пробуждение, возможно, грозит ее матери гибелью. За Землю, за Праматерь и за тебя Грунтор готов отдать жизнь.

Покачав головой, Рапсодия проверила, все ли у нее в порядке.

— Нет. Меня больше не нужно оберегать. Я могу сама за себя постоять. Грунтор знает это лучше других, он сам меня научил.

— Да, конечно. Но ты то и дело рискуешь жизнью. Если ты и дальше намерена вести себя в таком же духе, выбери по крайней мере достойную цель, чтобы, если ты умрешь, а вслед за тобой и Грунтор, это было не зря.

Рапсодия посмотрела ему в глаза и выдержала его прямой взгляд.

— И какую же цель ты считаешь достойной?

— Помочь болгам стать народом, превратиться в людей, пусть и необычной внешности.

— Я это сделала. Ты разрушил все мои начинания.

— Не все, — возразил король болгов и потер глаза. — Кроме того, то, что сейчас происходит, явление временное, если, конечно, нам удастся выжить после готовящегося на нас нападения. Также не следует забывать об объединении лиринов. Среди них ты будешь чувствовать себя в безопасности, хотя бы на время. Создание намерьенского альянса — пусть мне и не слишком нравится эта идея — может оказаться весьма полезным.

— И что же, по-твоему, я совершила недостойного?

Акмед засунул руку под плащ и достал флакон из гематита. Гладкий камень тускло засверкал в отблесках пламени, горящего в огненном колодце.

— Ты сочла необходимым спасти отродий демона, хотя мы все могли погибнуть. Крови одного из них было бы достаточно, остальных следовало просто прикончить. Но ты настаивала на своем и постоянно рисковала, чтобы их спасти.

— Мне казалось разумным собрать всю кровь, — пожав плечами, ответила Рапсодия, — чтобы облегчить тебе задачу. Если я не ошибаюсь, именно ты сказал, что почувствовать ф’дора — это все равно что вычленить аромат определенных духов в базарной толпе. Знаешь, Акмед, иногда ты напоминаешь мне Ракшаса: для тебя дети демона представляли собой источник крови, и не более того. А как насчет их бессмертных душ? По-моему, бесчеловечно использовать их для достижения собственных целей, а потом выбросить, как ненужную вещь. Если мы и в самом деле будем жить вечно или вроде того, я не хочу, чтобы меня мучила совесть. Думаю, и ты тоже.

Король болгов принялся расхаживать взад и вперед по усыпанному древним мусором полу сожженной пещеры.

— Ты не имеешь ни малейшего представления о том, что такое «ничто», не знаешь, что значит «вечно». Ты никогда не была ничем. Ты родилась на ферме, была шлюхой, играла на лютне. Даже в самые трудные времена ты чего-то стоила — скота, денег, внимания. Возможно, тогда тебе казалось, будто это ничтожно мало, но ты имела свою нору, куда могла забраться, свое место в жизни. Ты думаешь, будто была никем, но ты ошибаешься, Рапсодия.

Рапсодия ухватилась рукой за его плащ. Король остановился и повернулся к ней лицом. Глядя ему в глаза, она заметила там выражение, которого никогда не видела раньше.

— Эмили, — проговорила она едва слышно. — Мои родные называли меня Эмили. Ты прав, Акмед, даже до того, как я познакомилась с тобой, я никогда не была пустым местом. Но и ты тоже. — Огонь у нее за спиной взвился к потолку, и Акмед заглянул в ее зеленые глаза, но уже в следующее мгновение огонь успокоился, и их снова окутали серые тени. — Я отняла у тебя имя Брат и дала новое совершенно случайно, но это не значит, что то, кем ты был, лишилось ценности.

Взгляд короля болгов стал еще более напряженным и таким пронзительным, что Рапсодия почувствовала боль. Он долго смотрел на нее, затем поднял голову и уставился на потрескавшийся потолок.

— Ты не первая изменила мое имя, — проговорил он так, словно каждое слово давалось ему с трудом. — Мой наставник назвал меня Братом и сказал, что это имя отражает мою сущность — брат всем, родня никому. Если бы я следовал тому, чему он меня учил, выбрал дорогу, которую он для меня открыл, я бы использовал свой дар крови, как ты музыку, — стал бы целителем. Он тоже не считал меня пустым местом. — Акмед с горечью рассмеялся. — Похоже, я трачу свою жизнь на то, чтобы доказать, как сильно он во мне ошибся. Возможно, имя, получаемое нами при рождении, определяет наше будущее.