Месма - Вадим Смиян

 Однако пришедший офицер не стал ему тыкать в нос документом, не стал также

 произносить обычной в таких случаях  фразы: «Гражданин такой-то? Собирайтесь…» Вместо всего этого он вполне приветливо произнес:

    - Добрый вечер…

 Ошеломленный таким нетипичным для людей в форме обращением, Прохор Михайлович машинально нажал кнопку выключателя наружного света. Этой лампой он пользовался с начала войны крайне редко – за ненадобностью. Вспыхнуший фонарь над входной дверью осветил странного гостя с головы до ног.

   Перед Прохором действительно стоял армейский офицер лет двадцати восьми – тридцати, опоясанный широким ремнем с висевшей на нем кобурой. Открытое волевое лицо, квадратный подбородок с ямочкой – как нередко бывает у мужественных людей, спокойные светло-карие глаза, довольно широкие крепкие скулы. Одним словом, красивый, мужественного вида офицер, настоящий военный. Прохор Михайлович разглядел также по два кубаря на обеих его петлицах, из чего сразу определил воинское звание позднего посетителя – лейтенант.

   - Добрый вечер… - рассеянно ответил он на приветствие. – Чем обязан столь неурочному визиту?

   Осознав, что офицер прибыл вовсе не за тем, чтобы его арестовывать, фотомастер сразу же почувствовал себя значительно увереннее.

    - Лейтенант Гущин! – представился офицер, четко отдавая ему честь. – Прошу меня извинить за позднее вторжение, но… не могли бы вы меня сфотографировать? Понимаете, очень нужно…

    А вот это было уже совсем неожиданно! Если бы лейтенант заявился хотя бы часа полтора-два назад, Прохор Михайлович сфотографировал бы его без вопросов. Однако сейчас, в одиннадцатом часу, когда с минуту на минуту… в общем, первая мысль, пришедшая в голову Прохору Михайловичу, была четкой, ясной и единственной – отказать! Под любым предлогом! И выпроводить бравого лейтенанта Гущина обратно в темноту наступающей ночи, откуда он так некстати появился…

    - Това-а-рищ лейтенант… - с укоризной потянул фотомастер. – Ну как же…

    - Я понимаю, что сейчас поздно, - предупредительно перебил Гущин. – Но видите ли… очень нужно! Уважьте фронтового офицера – у меня поезд в час ночи!

    - Понимаете, дело в том, что у меня сейчас… - попытался возражать Прохор.

    - Я все понимаю… - сказал лейтенант. Он вытащил из вещмешка банку тушенки и протянул ее фотомастеру. – Я расплачусь! – выразительно взглянул прямо в глаза Прохору Михайловичу. – Вот, возьмите… и сделайте снимок! Пожалуйста! Очень нужно.

 Прохор Михайлович окинул неожиданный подарок тяжелым взглядом, затем перевел этот взгляд на лейтенанта. Мастер оказался в непростом положении: отказываться от такой платы среди царившего кругом голода было крайне рискованно – очень легко вызвать подозрение. А оно ему надо? А если принять тушенку – тогда надо делать снимок. Сказать, что аппаратура не в порядке? Можно, конечно, однако несомненно, что офицер наделен напористым характером и представляет собой человека, привыкшего идти напролом; он может затеять спор, может выразить стойкое желание самому убедиться в неисправности аппаратуры, начнется базар – а ведь Прохору Михайловичу  это совершенно не нужно! Ему нужно поскорее выпроводить незваного посетителя – да так, чтобы он больше не возвращался! Мгновенно оценив ситуацию, мастер сделал шаг назад.

    - Ну входите уж, коли пришли…

    - Вот спасибо! – улыбнулся лейтенант, переступая порог и плотно прикрывая за собой дверь.

   Прохор Михайлович заторопился к своему аппарату. В конце концов, у него ведь все готово к процессу фотосъемки! Ничего страшного. Сейчас он сфотографирует этого настойчивого офицера, выпроводит его, и пускай себе отправляется куда ему надо. А там и Августа придет… Наверное, минут пятнадцать у него в запасе точно есть.

    Фотомастер подошел к своей треноге, лейтенант Гущин следовал за ним по пятам, на ходу рассказывая свою историю:

   - Мне на фронт возвращаться, понимаете? Поезд в час ночи… Времени в обрез, я вас не задержу! Баночку-то… возьмите в качестве платы, пожалуйста!

    - Поставьте на стол, - угрюмо сказал Прохор Михайлович. – А если времени у вас так мало, с чего это вам фотографироваться вдруг приспичило?

 - Ну как же? – отозвался Гущин. – У меня в этом городе невеста, знаете ли…

 А я на фронт еду! Кто знает, вернусь ли? Ну и попросила она меня непременно сфотографироваться… На память и на счастье! Я тут к ней всего на трое суток заехал! А сегодня она меня провожает и вдруг говорит:

 «Знаешь, Федя: сфотографируйся для меня! Ты уедешь, а я на твое лицо смотреть буду и молиться за тебя! Может, от этого моего взгляда любящего тебя на фронте и пуля минует, и снаряд не достанет!» А я ей говорю: «Милая, да ведь мне прямиком на вокзал сейчас бежать! Где ж я сфотографируюсь-то?» Так верите ли, невестушка-то моя прямо лицом изменилась! Посмурнела вся…

    Ну, и обещал я ей где-нибудь по дороге сняться при первой же возможности! И фотку свою по почте выслать… Так она обрадовалась – вы бы только видели! Прямо расцвела вся… Ну вот! А тут иду я на вокзал – немного раньше вышел, чтобы не опоздать – ведь эшелон ждать не будет, а на вокзале вашем он на пять минут останавливается всего! Иду мимо дома вашего – гляжу, написано «Фотография»! Стрелка-указатель во дворик ваш показывает… Вот, думаю, повезло так повезло! Ну, я сразу и к вам сюда…

    Молодой офицер был радостно возбужден и говорил охотно и много.

    Прохор Михайлович бесцеремонно прервал его излияния:

    - Вон берите стул и садитесь перед занавеской…

    Фотограф вдруг осекся: он только сейчас увидел, что занавес, создающий фон, был отодвинут, открывая взору неурочного гостя дверь, из которой должна была появиться Августа с приведенным ею подростком. В любую минуту! Ведь она была уверена, что Прохор Михайлович в такой поздний час пребывает в одиночестве и ждет лишь ее прихода. Из своего подвального окна она никак не могла видеть, что в фотоателье кто-то пришел, а подать ей какой-нибудь знак он не мог…

    Буркнув себе под нос какое-то ругательство, Прохор Михайлович суетливо подскочил к занавеси и резко задернул ее, затем заботливо расправил вертикальные тканевые складки, чтобы фон был предельно ровным.

    - О, я смотрю, у вас тут еще какая-то дверь? – с интересом заметил Гущин.

    - Да, - весьма нехотя ответил фотомастер. – Это старая дверь, она осталась еще с тех времен, когда у дома были хозяева.

    - И куда она ведет? – спросил офицер.

    Прохор Михайлович взглянул на Гущина крайне недружелюбно.