Дьюма-Ки - Стивен Кинг

— Господи, — повторил я и повернулся к Уайрману. — Как думаешь, когда? После того, как её сёстры?..

— Наверняка. Наверняка таким способом она пыталась справиться с трагедией, или ты не согласен?

— Не знаю. — Какая-то моя часть пыталась подумать об Илзе и Мелинде, другая, наоборот, старалась о них не думать. — Не знаю, как ребёнок… любой ребёнок… мог такое создать.

— Память рода, — ответил Уайрман. — Так бы сказали юнгианцы.

— А как я нарисовал этот же самый грёбаный корабль? Может даже, и это самое существо, но только со спины? Есть у юнгианцев какие-то теории на этот счёт?

— Элизабет не назвала свой корабль «Персе», — заметил Джек.

— Ей же было всего четыре года. Сомневаюсь, чтобы название что-то для неё значило. — Я подумал о её более ранних картинах, на которых кораблю удавалось прятаться за белой красотой. — Особенно когда она наконец-то увидела, какой он на самом деле.

— Ты говоришь так, словно корабль реальный, — заметил Уайрман.

Во рту у меня пересохло. Я пошёл в ванную, набрал стакан воды, выпил.

— Не знаю, верю я в это или нет, но у меня есть главное житейское правило, Уайрман. Если один человек что-то видит, это, возможно, галлюцинация. Если видят двое, то шансы нато, что это реальность, возрастают многократно. Элизабет видела «Персе», и я его тоже видел.

— В вашем воображении, — напомнил Уайрман. — Вы видели его в вашем воображении.

Я наставил палец на лицо Уайрмана.

— Ты знаешь, на что способно моё воображение.

Он не ответил — только кивнул. И сильно побледнел. Вмешался Джек:

— Вы сказали: «Однажды она увидела, какой он на самом деле». Если корабль на этой картине реальный, тогда что он такое?

— Думаю, ты знаешь, — ответил ему Уайрман. — Думаю, мы всё знаем; этого чертовски трудно не понять. Просто боимся сказать вслух. Давай, Джек. Бог ненавидит труса.

— Ладно, это корабль мёртвых, — бесстрастно прозвучал голос Джека в моей чистой, ярко освещённой студии. Он поднял руки, медленно прошёлся пальцами по волосам, отчего они взъерошились ещё сильнее. — Но вот что я вам скажу. Если именно это приплывёт за мной в конце жизни, я бы предпочёл вообще не рождаться.

x

Толстую стопку рисунков и акварелей я отодвинул в сторону, довольный тем, что более не вижу двух последних. Потом посмотрел на то, что тяжёлым грузом лежало под рисунками.

Боезапас пистолета для подводной охоты. Я достал один из гарпунов. Длиной около пятнадцати дюймов [38 см], довольно тяжёлый. С древком из стали, не алюминия (я не знаю, использовался ли алюминий в начале двадцатого века). На рабочем конце к острию сходились три лезвия — потускневших, но выглядевших острыми. Я коснулся одного пальцем, и на коже тут же появилась крошечная капелька крови.

— Вам нужно его продезинфицировать, — встревожился Джек.

— Да, конечно, — ответил я. Поднял гарпун, повернулся к послеполуденному солнцу. Блики забегали по стенам. Короткий гарпун обладал устрашающей красотой. Такое определение приберегают исключительно для эффективного оружия. — В воде он далеко не полетит. Слишком тяжёлый.

— Как бы не так, — возразил Уайрман. — Гарпун выстреливается пружиной и сжатым углекислым газом из баллончика. Так что начальная скорость приличная. И в те времена дальность не требовалась. Залив кишел рыбой, даже вблизи берега. Когда Истлейк хотел кого-нибудь подстрелить, он обычно это делал в упор.

— Меня удивляют эти наконечники.

— Меня тоже, — кивнул Уайрман. — В «Эль Паласио» с десяток гарпунов, считая те четыре, что на стене в библиотеке, но таких там нет.

Джек вернулся из ванной, принёс пузырёк перекиси водорода. Взял гарпун, который я держал в руке, присмотрелся к наконечнику с тремя лезвиями.

— Что это? Серебро?

Уайрман соорудил из большого и указательного пальца пистолет и направил на Джека.

— Карты можешь не показывать, но Уайрман думает, что ты сорвал банк.

— А вы этого не поняли? — спросил Джек.

Мы с Уайрманом переглянулись, вновь повернулись к Джеку.

— Вы, похоже, смотрите не те фильмы, — пояснил он. — Серебряными пулями пользуются, когда нужно убить оборотня. Я не знаю, эффективно ли серебро против вампиров, но, очевидно, кто-то думал, что да. Или надеялся, что окажется эффективным.

— Если ты предполагаешь, что Тесси и Лаура Истлейк — вампиры, — заметил Уайрман, — то жажда мучила их с тысяча девятьсот двадцать седьмого года, так что теперь им чертовски хочется пить. — И он посмотрел на меня, рассчитывая на поддержку.

— Думаю, в словах Джека что-то есть. — Я взял пузырёк с перекисью, заткнул горлышко пораненной подушечкой пальца, несколько раз встряхнул пузырёк.

— Мужской закон,[168] — поморщился Джек.

— Нет, если, конечно, ты не собираешься это пить, — ответил я, и через мгновение мы с Джеком расхохотались.

— Что? — спросил Уайрман. — Я не понял.

— Не важно. — Джек всё улыбался. Потом лицо его стало серьёзным. — Но ведь вампиров не существует, Эдгар. Могут быть призраки, с этим я соглашусь — думаю, большинство верит, что призраки могут быть — но не вампиры! — Тут он просиял, словно в голову пришла блестящая мысль. — Кроме того, только вампир может сделать человека вампиром. А близняшки Истлейк утонули.

Я вновь поднял короткий гарпун, покрутил в руке, блики от потускневшего наконечника расцветили стену.

— И всё-таки он наводит на размышления.

— Действительно, — согласился Джек.

— Как и незапертая дверь, которую ты обнаружил, когда принёс корзинку для пикника, — добавил я. — Следы. Холст, который сняли со стойки и поставили на мольберт.

— Ты говоришь, что без безумного библиотекаря всё-таки не обошлось, амиго?

— Нет. Просто… — Мой голос дрогнул, сорвался. И я смог продолжить лишь после ещё одного глотка воды: — Возможно, вампиры — не единственные, кто может вернуться из мира мёртвых.

— О ком вы говорите? — спросил Джек. — О зомби? Я подумал о «Персе» и гниющих парусах.

— Скажем так — о дезертирах.

xi

— Эдгар, ты уверен, что этим вечером хочешь остаться здесь один? — спросил Уайрман. — Потому что, по моему разумению, эта идея не из лучших. Особенно если компанию тебе составят все эти рисунки. — Он вздохнул. — Ты сумел напугать Уайрмана по полной программе.

Мы сидели во «флоридской комнате», наблюдая, как солнце начинает долгий, пологий спуск к горизонту. Я принёс сыр и крекеры.

— Я уверен, что иначе ничего не получится. Воспринимай меня как снайпера, разящего кистью или карандашом. Я рисую в одиночку, дружище.