Мир приключений, 1989 - Сергей Абрамов

— Тысяча сто, — раздался громкий голос какого-то наивного любителя.

Зал замер. Один из людей Смита сразу же встал, чтобы узнать личность этого человека. Он явно не принадлежал к классу торговцев, и успокоенный Смит крикнул, что дает две тысячи.

— Две тысячи — раз, две тысячи — два… Продается марка острова Барбадос за две тысячи долларов — три! Продана!

Смит получил свой трофей, аукционист же продолжал:

— Две марки Пармы, тет-беш, пятнадцать чентезимо.

— Тысяча долларов, — сказал человек с рыжей шевелюрой, представитель крупной фирмы «Кедер». Марки Пармы по договоренности должны были перейти к нему.

Какой-то богатый любитель пытался торговаться, но не выдержал единоборства. За три тысячи долларов редчайшая марка Пармы досталась фирме «Кедер» и спустя три месяца была продана за пятнадцать тысяч.

Затем с аукциона пошли уже менее редкие миниатюры. Они продавались сериями. Были распроданы несколько коллекций. Торг стал оживленным, отсутствие филателистических тузов развязывало руки мелким спекулянтам.

В это время у одной из колонн зала произошла примечательная встреча. К угрюмому человеку, молчаливо следящему за торгами, подошел мужчина с багровым лицом.

— Я счастлив, что вы приехали, господин Лусто, — сказал он.

— Я приехал бы и без вашего письма, Хор, — лениво отозвался угрюмый. — Мне ни разу не приходилось пропускать аукцион Циглера.

— Поистине вы счастливчик, Лусто. Всегда держитесь в тени, но в каждой более или менее крупной фирме у вас есть свои люди. Вы не занимаетесь мелочами, не говорите ничего попусту, не ограничиваетесь чем-либо одним. Только вы, с вашим исключительным чутьем знатока, могли распознать в грязном старом полотне картину Рембрандта. Вы сорвали тогда изрядный куш!

— А, вы слышали об этом?

— Конечно, я ведь тоже слежу за тем, что происходит в мире. То была сделка века, господин Лусто. Я был очень рад за вас.

— Но вы хотели видеть меня не для того, чтобы говорить мне комплименты…

— Не только для этого. Вы правы, перехожу к делу. Может быть, мы выйдем отсюда? В парке есть уединенное кафе, оно, кажется, создано специально для нашего разговора.

Кафе, расположенное в самой глубине парка, было действительно безлюдным. Хор и Лусто сели за столик в углу, заказав миндаль и коктейли.

— Так вот, у меня есть для вас сюрприз, Лусто Хотели бы вы иметь «сидангских близнецов»?

— О-ля-ля! Надеюсь, вы имеете в виду не фальшивки из коллекции Харрингтона?

— Я говорю о подлинной полосе.

— Но мне надо быть уверенным в ее подлинности.

— Марки не со мной. Я их оставил во Франции. Если мы договоримся в принципе, у вас будет возможность убедиться, что это не фальсификаты.

— Послушайте, Хор! Карты на стол. Зачем вам продавать коллекцию Харрингтона по частям? Не будьте жадным. Жадность подводила многих. Сразу же поползут слухи, и у нас будут неприятности, очень серьезные, поверьте мне. Тем более что вы давно на подозрении. Вам нужен человек, который избавит вас от этой коллекции-обузы и купит ее сразу, оптом. Вы получите несколько меньше, но зато будете в безопасности, а ответственность за все несет покупатель, который не произнесет ни слова, откуда у него эти марки, каким путем и у кого он их приобрел.

— Именно это я имел в виду, Лусто.

— Если не ошибаюсь, Хиррингтон собирал только первые марки государств. У него было сорок пять экземпляров?

— Сорок пять! У вас феноменальная память. Она меня пугает.

— Я не хотел бы торговаться. Коллекция Харрингтона мне известна. Я даю триста тысяч долларов. Конечно, марки стоят дороже, но вам их не удастся сбыть. Я же, повторяю, рискую. Согласны?

— Согласен, — ответил Хор после паузы и закурил, сильно затягиваясь. — Вы привезете эти деньги и сообщите вот по этому адресу, — он достал визитную карточку, — где остановились. Я свяжусь с вами сам. Скажу откровенно, Лусто, меня не покидает ощущение, что за мной идет слежка.

— Вполне возможно.

— Ваше спокойствие поражает. Давайте договоримся. Если вдруг я свяжусь с вами по телефону или вы увидитесь с человеком, который будет утверждать, что он от меня, не говорите ни мне, ни ему ничего, пока мы не скажем: «Берн и Париж». Это мой пароль. Вашим пусть станет, ну, скажем, «Турн и Таксис».

— Вы помешались на детективах.

— Поверьте, мне надо быть предельно осторожным. Коллекция Харрингтона не дает спать многим. Кстати, у вас есть свой эксперт?

— Есть. Лучший из всех, кого я знаю. Но я не думаю, что вы обманете меня. Потому что тогда вы по-настоящему конченый человек.

— О чем вы говорите, Лусто! Я ведь знаю, с кем имею дело. Между прочим, у меня с собой «перевернутый лебедь». Марка не имеет никакого отношения к Харрингтону. Могу уступить ее за десять тысяч наличными.

— Вряд ли я соглашусь, Хор.

— Как хотите. Завтра с девяти до десяти я буду в гостинице. В одиннадцать часов уезжаю. Если передумаете — приходите. Что касается основного дела, то не задерживайте с ним, это в наших общих интересах.

— Через две недели я дам о себе знать.

— Очень хорошо. До свидания, Лусто. Поспешу к Циглеру Перерыв окончился, а меня там кое-что интересует…

III

ПОХИЩЕНИЕ

Было без пяти минут одиннадцать. Ровно через двадцать минут должно подойти такси. Хор еще раз выдвинул ящики — не забыл ли чего впопыхах? Вниз спускаться ему не хотелось. В последнее время он старался не показываться в людных местах — аукцион Циглера был исключением.

Чтобы убить время, Хор закурил сигарету, тринадцатую и поэтому лишнюю. Когда он бросил спичку в пепельницу, дверь отворилась и вошел человек в полумаске, с пистолетом в руках.

Выронив сигарету, Хор уставился на него.

— Немедленно выкладывай «перевернутого лебедя», или я тебя продырявлю, — прорычал бандит.

Судя по всему, вошедший был наркоманом, Хор понял, что дело принимает отвратительный оборот.

— Вы имеете в виду марку Западной Австралии? — спросил он, чтоб что-то сказать.

— Давай марку с лебедем, — прохрипел человек в полумаске.

Чувствуя, что медлить больше нельзя, Хор полез во внутренний карман, вынул бумажник и вытащил небольшой конверт с маркой. Вырвав у него конверт, бандит подошел к настольной лампе и внимательно осмотрел взятую марку. «Она», — сказал он сам себе, пряча ее в записную книжку. Затем приблизился к Хору и грязно обругал его.

— Слушай меня, — сказал он свистящим шепотом. — Ты не двинешься отсюда и просидишь на этом диване пятнадцать минут. Если ты встанешь или хотя бы издашь звук, тебя продырявят, как ситечко. Понял? — Он поднес пистолет к самому носу Хора, потом спрятал пистолет в карман и медленно вышел, как бы сожалея, что Хор молчит и не дает никакого повода пристрелить его тотчас же.