Таганай - Николай Феофанов

нежелание брать эту жидкость хотя бы на полчаса, приводило к жгучей боли в горле. Когда Колямбо приходил в себя от очередного сна, в его каменной келье уже наготове стоял новый сосуд. Больше ни один из черных монахов не появлялся в этом странном подземном узилище. Колямбо несколько раз начинал долбить в массивную дверь, требуя выпустить его или дать нормальной воды, но все было тщетно. Никто не откликался. А жажда подползала, как неуловимая скользкая змея и принималась душить. Он даже один раз попытался в течение двух часов держаться подальше от маслянистой дряни, испытывая неимоверные муки от желания пить. Но это было сверх его сил. И Колямбо снова с жадностью прикладывался к пахучему киселю, разжигавшему неизвестные инстинкты и погружавшему в долгий сон, то ли прекрасный, то ли наоборот. Как правило, они шли поочередно.

Колямбо просто лежал, сознание после уже привычного розового кошмара медленно возвращалось в реальность. Его глаза еще не открылись, но уши уже различали звуки.

– Это точно он, – произнес незнакомый жесткий мужской голос. – За пять дней почти двадцать человек. Чувствует, наверно, что мы меченого держим.

Над ним стояли двое отшельников, лиц как обычно не было видно за объемными накинутыми капюшонами. Кажется, его опять чем-то привязывали, и вероятно, уже водрузили на носилки.

Колямбо чуть приподнялся, простонав что-то нечленораздельное. Но сильные руки одного из загадочных стражников аккуратно уложили его обратно. Второй же стражник поднес к губам пленника уже освобожденный от пробки сосуд.

– Н-н-е-ет, – промямлил Колямбо, уворачиваясь от очередной дозы жидкостного наркотика.

– Вода, – односложно пояснил монах, совавший сосуд к его лицу. – Пей.

Колямбо, не очень доверяя, чуть приоткрыл рот и, о чудо, в его горло потекла обычная, самая, что ни на есть, обычная вкусная вода. Он буквально присосался к горлышку, выхлебывая все содержимое сосуда до конца. Но как только закончил утолять жажду, ему тут же засунули в рот тряпичный кляп.

– Прости нас. Ты все поймешь, – бесстрастно проговорил один из отшельников и, связанного по рукам и ногам Колямбо, понесли вон из подземной кельи.

Его куда-то тащили на носилках уже второй час. Лишенный возможности видеть показания циферблата на своей руке, Колямбо рассчитывал примерное время путешествия самостоятельно. Когда они выбрались из пещеры, уже были сумерки. А за последние полчаса стемнело окончательно. Шли они по лесу в неизвестном направлении. Густота деревьев, проходивших перед взглядом пленника, смотревшим вертикально в небо, указывала на то, что процессия движется по самой чащобе. Иногда они чуть ли не проползали под большими игольчатыми лапами елей, и Колямбо зажмуривался, чтобы острые листики этих замечательных хвойников не проскоблили по глазам.

Носилки на этот раз несли четверо отшельников, так им видимо было легче. Шествие сопровождалось гробовой тишиной. И от постоянного скрипения снега под ногами уже болела голова. Черные монахи не обмолвились между собой ни словом, ни звуком, только иногда какими-то жестами они что-то показывали друг другу.

Морозец был небольшим, поэтому неподвижно лежащий в зеленом пуховике Колямбо не подмерзал, лишь в пальцах ног, обутых, как и прежде, в сапоги, а поверх них – в бахилы, чувствовалось некое охлаждение.

Колямбо постоянно прокручивал в голове, что могут означать слова: «Прости нас. Ты все поймешь». Перед ним извинялись, но за что? За уже содеянное, то есть, что сделали его узником промозглого подземелья и подсадили на одуряющий коктейль? Или они извинялись за то, что ему еще предстояло? Почему в первый раз его просто напоили волшебным напитком, при транспортировке, а сейчас несли трезвым, но с заткнутым кляпом ртом? Он пробовал мычать, чтобы ему вынули кляп, но никакого эффекта. Будто не замечая звуковых попыток своего пленника, отшельники в безмолвии двигались по одной им известной дорожке.

С каждой минутой в душе Колямбо нарастал страх. Куда мы? Что они со мной собрались делать? Что за извинения? Он старался искренне надеяться, что монахи дислоцируют его к какому-нибудь населенному пункту, может быть, именно в Златоуст. Но разум подсказывал, что на такой исход слишком мало процентов. Колямбо в принципе вообще ничего не понимал. Он не знал, кто эти люди, зачем он им понадобился, что они от него хотели, вливая полу насильственным путем литры тягучей жидкости, и самое главное, что они задумали сейчас?

Один из монахов впереди подпалил небольшой факел. Колямбо задрал голову назад, чтобы определить, кто там наконец сообразил создать хотя бы такой источник света. Странно, но несшие его отшельники факелов не держали. Свет маячил чуть впереди. Скоро зажглись еще два факела. Стало ясно, что их общий караван совсем не ограничивается четырьмя стражами и одним узником. Спереди шли еще как минимум трое с факелами.

Колямбо стало еще хуже. Наличие вокруг большого скопления черных монахов, а в возникшей подсветке окружающей местности он разглядел еще около пятерых новых персонажей в балахонах, шествовавших по бокам и позади его носилок, было неприятной новостью. Для того чтобы просто отнести Колямбо в город или деревню, такого числа провожатых не требовалось.

«Какой-то ритуал!», – вдруг сообразил он.

«Эти ископаемые подземные святоши тащат меня для какого-то ритуала!»

«Боже, неужели меня принесут в жертву?»

«Может, они вообще каннибалы?»

«Нет. Это какой-то ужасный сон! Я сплю!!! Я просто сплю! Такого не может быть! Я сейчас в палатке, мы пришли на Таганай. Я просто сплю сейчас перед печкой. Это дурной сон. Такого не бывает!!! Аа-а-а-а!»

Он с силой закрыл и открыл глаза, пытаясь прогнать наваждение. Потом еще и еще раз. Колямбо даже приподнял голову, надо было как-то проснуться. Но чья-то рука с силой уперлась ему в грудь и вернула в нормальное лежачее положение. Безликие люди в черных сутанах с капюшоном никуда не делись. Наоборот, их шествие становилось все более массовым. Сомнения отпадали, кавалькада движется на какое-то важное собрание. Похоже, эти язычники и вправду намеревались осуществить некий ритуал. Но какой?

Оцепенение, которое на Колямбо своим видом раньше наводили отшельники, незаметно пропало. Слабость, внедряемая в его внутренние органы дурманящими напитками, тоже улетучилась. Колямбо все больше ощущал прилив сил в свои мышцы, в голове прояснялось. Он уже предельно точно понимал, что ничего хорошего от людей, не показывающих свои лица, и не говорящих ничего, ждать не стоит. Это если даже не брать в расчет, что он был связан и несколько дней держался в подземном узилище. Пора было включаться на полную катушку, ждать момента и что-то предпринимать.

Веревки на ногах и запястьях были серьезными и плотно держали на носилках, самому было никак не выпутаться. Разве что,