Тени - Александра Смирнова

У Дроу нет кладбищ, и погребальный обряд довольно странен для других рас. Как и Черные, мы считаем, что занимать под такое дело территорию — полная фигня. К тому же, в стране, где любой владеет навыками неромагии, это небезопасно и очень соблазнительно. Поэтому трупы утилизируются так, чтобы от них даже пепла не осталось, как при кремации, которую почему-то так любят дриады и гномы.

Мы закупаем и производим столько масла лэнья в год, сколько производят и покупают другие страны во всем мире вместе взятые. Только этим товаром мы обмениваемся с темными эльфами в обмен драгоценные камни и прочая. И только мы вообще с ними торгуем.

Лэнья можно обозвать другим словом, только одним, — смерть. Эта кислота даже в малой концентрации сжигает все, что попадется у нее на пути, кроме дерева одной редкой породы. Дриады сколотили состояние на экспорте его древесины, ибо, несмотря на опасность и редкость лэнья, оно очень популярно.

Используя специальные добавки, можно придавать ему иные свойства, так как например эссенция камелии делает его потрясающим инструментом в огранке драгоценных камней. Лэнья нашла применение везде, куда ни посмотри, но только в одном она не годится — нет такого реагента, который бы позволил нанести её на стальное оружие так, чтобы она не потеряла своих убийственных свойств.

В природе это вещество встречается только с нейтрализатором в цветах одного растения, и в таком виде неопасно вообще. А вот если их отделить…

В бассейне плескалась лэнья в чистом виде, почти стопроцентная кислота.

И мне захотелось повторить весь нецензурный лексикон Nekritos, и добить трольим и гномьим заодно.

Все же я очень гибкий и быстрый, и реакция у меня отменная. В пору гордиться этим… если выживу, конечно.

Я каким-то чудом успел уклониться от его деревянной палочки, так подозрительно блестевшей. Капля сорвалась с самого кончика и прожгла мой ремень, вернее, железную пряжку. Потом палочка скользнула по рукаву, с легкостью проделав в нем дырищу, чудом, не иначе, не задев кожи, и почти уперлась мне в шею. И все же… мне посчастливилось отскочить.

Наверное, весь страх и ужас был написан у меня на лице, потому что блондин начал противно смеяться.

— Что же ты сейчас будешь делать? — елейным голоском спросил он.

Что-что… было бы чем, зарезался… шутка, конечно, но ситуация паршивая. Я поправлюсь — самая паршивая! Масло плотной пленкой обволакивает деревяшку, не стекает, излишки сорвались на мой ремень. С какой бы стороны я к нему не подошел, везде меня ждет эта зараза, ибо реакция у него что надо. Было бы у меня хоть что-то деревянное… даже не из драга, пусть из какой-нибудь другой древесины… оно не так быстро проедает дерево вообще. Я бы мог его отвлечь и пихнуть в бассейн, но так… Нет, шансов нет.

Бежать? Кто сказал, что мне это позволят? Ха!

И я опустил руки. Натурально, просто встал по стойке смирно, и все, что мне оставалось — убивать его взглядом. Блондинчик снова захохотал.

И тут кот-то опять стукнул меня по макушке…

Прошло двадцать дней, две трети из них я провел в своем особняке. Под конец месяца ко мне заявился отец и орал так громко и так долго, что я испугался, как бы он голос себе не сорвал. Я такой, сякой и этакий, и дурак и придурок, и безответственный олух.

— Знаешь, в такие моменты я жалею, что ты когда-то имел счастье влюбиться!

Я отвернулся.

— Ваше величество, вас это не касается.

— Теперь ты так со мной разговариваешь, да? Куда подевалась вся твоя проклятая самоуверенность? Ты ведь сам понимаешь, что не прав, и все равно дуешься, хотя видят боги, ты сам виноват…

— Замолчите! — не выдержал я. — Знаешь, — глубоко вздохнув, продолжил я, — мне все равно, что тебе наговорила Рин, или даже если это был мэтр. Сиринити взрослая, она сама разберется, да и ты тоже не дурак, отец… я устал, я хочу отдохнуть. А что касается наи Веорики, то её личное дело. Насколько мне известно, она изъявила желание уйти еще раньше, чем я об этом подумал. Папа, я устал… — мой голос стал таким тихим, удрученным, но он полностью соответствовал моему состоянию. — Я не хочу этим больше заниматься, по крайней мере, сейчас. За пару месяцев ничего не измениться, а следующий международный конгресс еще не скоро. Что касается Совета Семи, на их мнение мне наплевать уже давно, пусть хоть слюнями изойдут. Я не наследую трон, ведь юридически я все-таки уже не принц. Это лишь пустые слова. А от политики я никуда не денусь, просто… сейчас не время.

Король Лаурин спокойно все это выслушал, вздохнул и присел в кресло.

— Элиот, ты действительно жалеешь, или мне показалось? — осторожно, спокойным тоном спросил он.

— Нет, не показалось, но я жалею о другом. Мне просто надо отдохнуть, и…

— Рин отменила этот тупой приказ. Я хотел тебя попросить поприсутствовать… делегация дроу прибыла вчера, и тут даже мэтр руками разводит. Ты лучше знаешь, ты ведешь с ними дела, ты заключал союз и другие пакты. Прошу, Элиот, не веди себя как ребенок.

— Дроу — последние, с кем бы я хотел видится.

— Ты не прав.

— В чем? — спросил я, удивленной резкой переменой темы. Эта "неправильность" к дроу никак не могла относиться.

— Юридически и на бумагах ты можешь быть хоть комнатной собачкой леди Арзаэлль, но голос крови эти официальные глупости не волнуют. Ты мог отказаться от регентства, но от магии ты не отбрыкаешься. И ты это знаешь, потому прекрати себя обманывать. Тебе так хочется вычеркнуть себя из династии? Я мог понять, почему тогда, но почему сейчас…? Ведь фактически ты правишь страной…

— Я не хочу, просто не хочу. Эта корона, — я кивнул на этот ненавистный мне предмет на голове отца, — неприятна мне. Это память, и не самая приятная. Конечно, это не играет роли совершенно никакой, и я все равно, чтобы не случилось, приму титул. Я не хочу делать больно Рин — ведь следующий эта козлина Элиас! Но это будет… ужасно.

— И как только появиться прямой наследник, ты тут же отречешься?

— Да.

— Это подло и низко с твоей стороны.

— Я знаю. Но это не так волнует… как это объяснить? Отец, сколько раз мы об этом говорили? У меня уже нет нужных слов, синонимы все кончились. Мне неприятно думать о себе, как о короле… правителе той страны, чья хранительница причинила мне такую боль. Я этого не хочу так сильно, что скорее бы умер. Я делаю все ради Рин, но и только. Более меня ничего не интересует в этой области.

— Ты свинтус, Элиот.

Я расхохотался, хотя в пору плакать.

Одни боги знают, о чем я думал все эти дни. Впрочем, надеюсь, им икалось — ведь именно о них я думал. О них, Веорике, Арибен и о себе. И действительно жалел, очень сильно. О том, что я такой слепой дурак… а еще — трус, если обвиняю кого-то другого. Это правда — кругом я виноват. Чтобы там не произошло в прошлом, это — прошлое. Я думал, я не такой, как Сай-ли, оказалось, я еще хуже. Злопамятный мерзавец, дурак и идиот.