Спутники Волкодава - Павел Молитвин

Приведя одежду в порядок и уложив волосы в самую сногсшибательную прическу, что сделать без зеркала и гребня оказалось не так-то просто, Вивилана прочла длинную обстоятельную молитву Морскому Хозяину и бесшумно прокралась к лестнице. Поднялась по ней и, откинув люк, выскочила на палубу. При этом она едва не столкнулась с дюжим моряком, который, увидев ее, охнул и выпустил из рук деревянную бадью с забортной водой. Полуослепшая от дневного света, показавшегося ей нестерпимо ярким, несмотря на то что небо было затянуто облаками, девушка улыбнулась растерянному и испуганному мореходу самой лучезарнейшей из своих улыбок и спросила:

— Не скажешь ли, милейший, как мне найти капитана?

— Ка… Ма… Ва… — Матрос хлопал глазами, творил охранительные знаки и решительно не был способен сказать что-либо вразумительное. Видя, что парню придется долго приходить в себя, Вивилана оглядела палубу и окликнула другого матроса, возившегося у канатного ящика:

— Эй, любезный, где каюты купцов? Мне нужен Хрис или Эврих, проводи-ка меня к ним!

Второй матрос — флегматичный, заросший щетиной и явно от особой впечатлительности не страдавший — некоторое время молча и задумчиво взирал на девушку, а потом, указав на кормовую надстройку, нехотя буркнул:

— Экая цаца, проводи ее! Сама найдешь — вторая дверь направо.

Похоже, они тут еще не полностью проснулись, отметила Вивилана, с любопытством осматриваясь по сторонам. На палубе кроме стоящего у штурвала рулевого было только три челевека, и вахтенные, судя по всему, приняли девушку за одну из рабынь, иначе они удостоили бы ее большим вниманием.

Корма была самой высокой частью «Девы» и, помимо отведенной для богатых пассажиров палубной надстройки, состояла из двух уровней, на верхнем из которых было помещение для рабов, а на нижнем трюмовой отсек для не боящихся влаги товаров. Кубрик команды располагался в средней части судна, и, миновав ведущий в него люк, девушка обогнула вторую мачту и очутилась перед дверью кормовой надстройки. Распахнув ее, она вошла в низкий и узкий коридор, по обе стороны которого находились каюты купцов. Мгновение помешкав, тихо приоткрыла дверь отведенной Хрису каюты, сделала шаг вперед и замерла как вкопанная.

Крохотная, погруженная в сумрак каюта была разгорожена закрепленным под потолком куском парусины, и что делалось в левой ее части, девушка видеть не могла, но в правой!.. На низкой широкой лавке, застеленной желтого цвета тканью, спал у стены, закинув руки за голову, Хрис, а рядом, полуобняв его, дрыхла бесстыжая чернокожая образина!

Вивилана почувствовала, как кровь прихлынула к ее лицу, сердце заколотилось так, что, казалось, вот-вот проломит ребра и вырвется из груди. Не сознавая, что делает, она выхватила из-за пазухи кинжал. Серый блеск длинного хищного лезвия, однако, моментально вернул ей рассудок и заставил опустить занесенную для удара руку. Что же это за глупость она хотела совершить?! Зачем ей убивать эту похотливую тварь? Да ведь этого же вовсе и не нужно, и Хрис ей подобной выходки не простит!

Спрятав кинжал, она попыталась привести свои мысли в порядок, и с некоторым трудом ей это удалось. Как хорошо, что она не поддалась первому порыву и не убила эту, как ее… Нумию! Естественно, ей понравился Хрис, винить ее в этом глупо, и, конечно же, она сделала все, чтобы залезть к нему в постель. Хриса тоже понять можно — это только в любовных песнях и балладах герои десятилетиями хранят верность своим избранницам и никого вокруг не замечают, не пьют, не едят, все подвиги совершают. Избранница-то избранницей, а здоровое тело своего требует, и греха в том особого нет. Вопрос в другом, как ей теперь эту хромую гадину от Странника отлучить? Ведь вцепится в него мертвой хваткой — и железом не оторвешь… И как ей перед Хрисом предстать, команда-то не вечно дрыхнуть будет?..

Повинуясь внезапно пришедшей ее в голову мысли, Вивилана приблизилась к ложу и коснулась пальцем ноги Нумии. Чернокожая женщина зашевелилась, веки ее дрогнули, и она уставилась на девушку широко распахнутыми от удивления глазами. Вивилана нахмурила брови и жестом велела бывшей рабыне убираться вон. Та, все еще не понимая, что же произошло и откуда взялась здесь дочь Верцела, послушно сползла с ложа и, накинув на себя тунику, припадая на правую ногу, вышла из каюты. Хрис повернулся на бок, что-то пробормотал и затих. Убедившись, что Нумия ушла, Вивилана заперла дверь на засов, быстро скинула одежду и юркнула на то место, где только что лежала ее соперница.

Сердце девушки ухало часто и гулко, ее била крупная дрожь, грудь вздымалась и опадала подобно кузнечным мехам. Ей было и радостно, и стыдно, и страшно одновременно. От запаха сильного, пропотевшего за ночь тела кружилась голова, он пьянил и в то же время отталкивал ее, ей хотелось прижаться к Хрису и бежать из этой каюты со всех ног, и, чтобы положить конец этому мучительному раздвоению, она, стиснув зубы, обняла лежащего рядом с ней мужчину за шею, подалась к нему, грудью и коленями впитывая исходивший от него жар.

Хрис вздохнул, закинул левую ногу на бедра девушки, подгребая ее свободной рукой под себя. Его губы коснулись ее щеки, волос, принюхиваясь, он шумно втянул носом воздух и внезапно открыл глаза. Рывком отстранившись от Вивиланы, несколько мгновений непонимающе смотрел на нее, а потом, тряхнув головой, протянул:

— Ага-а-а…

Девушка в отчаянии попыталась удержать его, но пальцы лишь скользнули по широким загорелым плечам.

— Сбежала, значит, от отца? — полувопросительно, полуутвердительно проворчал Хрис и тихим, но жестким, не терпящим возражений голосом скомандовал: — Ну-ка, быстро одевайся! Нечего из себя великую соблазнительницу изображать!

11

Убедившись в том, что отряд охотников скрылся в лесу, росшем у подножия Кремневой горы, Узитави свернула на Буйволиную тропу, которая должна была вывести ее к Соленому ручью. Твердо усвоив, что ни один из ее соплеменников не желает сталкиваться с Супругой Наама вне пещерного поселка, она старательно избегала показываться им на глаза, и это удавалось ей без особого труда, поскольку только охотники время от времени покидали долину Бенгри, в которой больше двух лет назад осели изгнанные с равнинных земель мибу. Сначала девушку страшно обижало, раздражало и доводило до слез подобное отношение соплеменников, но после бесед с Гани, пытавшимся, насколько это было в его силах, скрасить ее одиночество, она даже начала находить в своем положении некоторые положительные стороны.

Взрослые, дети и сверстники сторонились Узитави и редко заговаривали с ней по собственному почину, но зато никому не приходило в голову следить за девушкой и как-то ограничивать ее свободу. Ее не звали распахивать и засевать поля, снимать урожай, работать в огородах, ухаживать за свиньями или пасти буйволов. Она могла днями и ночами бродить, где ей вздумается, и делать что захочет: охотиться, ловить рыбу, искать лечебные травы и коренья, плескаться в ручьях или просто нежиться на солнышке. При этом, когда она возвращалась в поселок, каждое семейство считало за честь пригласить Супругу Наама к столу и сделать ей какое-нибудь маленькое приношение: хорошо обожженный горшок, мешочек зерна, красивый камешек. Иногда ее просили навестить больного, и тогда она пыталась помочь ему, используя заклинания и лекарственные снадобья, составлять которые обучала девушку Цемба. По совету вождя она старалась одаривать гостеприимные семьи пойманной в ручьях рыбой, ягодами и орехами, и хотя дары ее принимались с благодарностью, Узитави не переставала чувствовать себя чужой среди соплеменников и, возвращаясь в поселок, чаще всего отсиживалась в собственной пещере. Никто не решался тревожить ее там, но и посидеть с ней у очага, по-соседски посплетничать или по-доброму помолчать, глядя на пляшущие языки пламени, желающих тоже не находилось.