Каллиграфия - Юлия Власова

На Джулию тоже посматривали косо. Мирей, которая нередко нападала на нее с претензиями да нравоучениями, иной раз приходилось даже силой оттаскивать, ибо рвения, с каким пыталась она навязать Джулии свою точку зрения, с избытком хватило бы и на дюжину бурлаков. Поставьте ее волочить расшиву вдоль берега — и результат превзошел бы все ваши ожидания.

Постепенно, однако, эта горячка прошла, уступив место холодному, сдержанному почтению. Как не уважать подругу, с возлюбленным которой тебе вскоре предстоит тет-а-тет на экзамене?

Подготовка к сессии шла полным ходом. Франческо и Джейн, по обыкновению, учили конспекты, читая друг другу вслух. Кианг заняла свой полуразрушенный домик на дереве, посчитав, что голова ее быстрее наводнится знаниями, если будет возвышаться над остальными, заурядными «котелками» хотя бы на метр. Мирей оккупировала гостиную четвертого апартамента, никого к себе не подпуская и бурно реагируя на малейший звук. Поэтому Роза с Елизаветой ходили вокруг нее на цыпочках и старались поменьше шуршать пакетами. Им неплохо запоминалось и в Зачарованном нефе, где Донеро специально установил галогенные лампы, наказав скрипкам не шалить и вести себя тихо.

А Джулия готовилась в волшебном саду. Правда, не сказать, чтобы атмосфера сада располагала к учебе. Ранним утром, когда солнце стояло уже достаточно высоко, чтобы трава могла вволю поискриться росой, они с Кристианом вступали в цветущие чертоги, где над розовой кипенью вишен вздымались изумрудные кроны эвкалиптов и тонкостволых безымянных великанов. У моста их ждала улыбчивая и умиротворенная хранительница, прибегала из пагоды Клеопатра с циновками под мышкой; и, усаживаясь в кружок на теплой земле, все пили изысканный чай. Повсюду, в зеленой траве, густо горели самоцветы росы, ласково щебетали пташки, тень перемежалась со светом, и на всём почивала благодать.

В нежданных гостях недостатка у японки не было: то белка прискачет к вязаной скатерти, то синичка прилетит крошек поклевать. А иногда на трапезу запархивал любознательный яркоперый ара, и Клеопатра с удовольствием кормила его печеньем.

Точно как когда-то в эпоху до перерождения, Аризу Кей мелодично живописала друзьям, какие сегодня распустились на сакурах бутоны и сколько листочков проклюнулось у недавно посаженного деревца. И ничуть не обижалась она, что Кристиан отвлекается, ибо если раньше привилегия услаждать его слух безраздельно принадлежала ей одной, то теперь в сем таланте нельзя было отказать и его ученице. Сколь упоительна и глубока была их с Джулией беседа, сколь многозначительно их молчание! И когда они уже не замечали за разговором ничего и никого вокруг, хранительница делала знак Клеопатре, и обе покидали поляну с чувством, что оставляют цвести и благоухать два редких, прекрасных цветка. Но вот тень на солнечных часах в саду подступала к роковой отметке «двенадцать» — и у редкого цветка под номером один начинали слипаться глаза.

— Синьор Кимура, я бы вас еще послушала, — зевая, говорила Джулия. — Но, боюсь, головы не удержу. Где тут у нас гамак?

Гамак висел в тенистой части сада, неподалеку от белой пагоды, и услужливо заскрипел, когда на него с горем пополам забралась итальянка.

— Еще один бесплодный день, — глухо, из-под одеяла заключила она. — Экзамены… о-о-ох!… провалю.

— Через шесть часов я тебя разбужу, — сурово пообещал Кристиан. — На завтрак вместо риса — учебник по квантовой физике.

Нет, у квантовой физики определенно не было шансов завоевать ее внимание. Только садилась она под дерево, чтобы проштудировать главу-другую, как в ветвях запевал вечернюю песнь соловей, и мысли в спешном порядке улетучивались. Учебник выпадал из рук на траву, кварки и лептоны обрекались на безвестность, а безмятежно счастливая Джулия с приоткрытым ртом слушала концерт. Слушала до тех пор, пока на противоположной стороне поляны не появлялся человек-в-черном. Привлеченная неотразимой силой его взгляда, она тотчас вскакивала с места и пристыжено следовала за ним.

— Похоже, мне придется подкупить всех твоих экзаменаторов, — раздосадовано говорил он, пока они шли к горбатому мостику. — Но едва ли это спасет положение.

На горизонте вставал еще один напряженный, блеклый день лекций и практических занятий в Академии. Блеклый по сравнению с мирком Аризу Кей. Ни той тишины, ни тех разливистых трелей, ни того чистого, эмалевого неба… Академия Деви (или правильнее сказать, Академия Донеро?) заявляла о себе как о мощной цитадели науки, как о колоссе из колоссов. Но разве мог сей колосс похвастать мерцающим морем на западе или горной грядою с недосягаемыми, холодными вершинами, из-за которых выныривает поутру радостное солнце?.. Очень тянуло Джулию за эти вершины, загадочные дали манили ее. Стоило ветру волною пробежаться по ее волосам, приласкать ее теплым порывом — и в ней оживал дух путешествий. Мирей назвала бы такое бессознательное стремление болезнью, манией или чем-нибудь еще. Но как бы то ни было, хворь эта с каждым днем всё чаще давала о себе знать. Кристиан замечал странный блеск в глазах Джулии, когда она смотрела на небо или когда заговаривали при ней о кругосветных плаваниях и о смелых полетах вокруг земного шара.

«Ничего, — думал он, — совсем скоро и мы с тобой двинемся в путь. Пересечем Атлантику, продрейфуем над теплыми пассатными течениями, увидим с высоты птичьего полета Большие Зондские острова…». Он и сам заразился тягой к странствиям. Вдруг, без всякой причины начинал он мечтать о караванах в желтых пустынях, о кишащих судами многолюдных портах и железных дорогах с быстро мчащимися поездами. Посреди ночи просыпался от собственного смеха, и, чувствуя необъяснимую легкость, потягивался на циновке. Рядом, в гамаке сладко дремала Джулия, положив руку под подушку, и Кристиан, волшебный сон которого сметало тотчас по пробуждении, заботливо укрывал ее сбившейся набок шелковой простынею, после чего отправлялся на ночную экскурсию по саду.

У кого-то первый день сессии неизменно ассоциировался с днем Страшного суда, а кто-то и в ус не дул, полагая, что удача улыбнется ему ослепительной улыбкой и пошлет вдобавок пару воздушных поцелуев. На радостях пересмотрев все вестерны в кинозале общежития, Франческо возомнил о себе невесть что и, раздобыв ковбойские сапоги, десятигалонную фетровую шляпу да кожаный плащ, при всем параде явился на экзамен по климатологии. Закинул ноги на стол и, всунув в рот сигару, заявил:

— Ну что, будем ставить мне высший балл?

Донеро, который этот экзамен принимал, напыжился, как индюк, посчитав, что ему брошен вызов. Ладно, нахальничают сейчас все, кому не лень. Но чтобы какой-то недотепа Росси перещеголял самого главного щеголя? Вот что задело гордость географа.