Сопротивление большевизму. 1917-1918 гг. - Сергей Владимирович Волков

средняя дочь – Зиночка – пролила в темном уголку две-три слезинки, мелькнули в окнах два-три белых платочка, и мы прибыли на станцию.

Расстояние между Калугой и Минском, считая, конечно, бесконечные стоянки на различных разъездах и станциях, мы проехали в… семь суток! На станции Сухиничи, где-то у Брянска, мы простояли около двух суток, причем пришлось спрашивать у Саратова (?) разрешение ехать на Гомель и при этом подробно объяснять Викжелю, зачем, куда и почему мы направляемся на Минск. Все это будто бы потому, что Викжель старается предотвратить междоусобную войну. Поэтому, видимо, мы днями стоим (якобы из-за недостатка паровозов), тогда как пехотные эшелоны большевиков летают мимо нас, как птицы, во всевозможных направлениях?!

Но события разыгрываются с невероятной быстротой. Керенский исчез, появился большевистский «главнокомандующий» – прапорщик Крыленко, он же «товарищ Абрам». 1-я, 5-я и 2-я армии, т. е. почти весь Западный фронт, перешли на его сторону. Его борьба с генералам Духониным (который опирался на Общеармейский комитет и на Юго-западную и Румынскую армии) победа большевиков в городе Минске, перемирие с немцами, угрозы союзников по этому поводу – все это застало нас врасплох, пока мы, усталые и измученные, подходили к Минску.

Семково-Городок, наша старая стоянка, оказалась занятой 134-й дивизией, самовольно бросившей фронт, и нам отвели квартиры восточнее Минска. Из-за перехода нашей 10-й армии на сторону большевиков в дивизии творятся странные вещи. Так, Тверской полк раскололся: 2-й и 5-й эскадроны и пулеметная команда перебросились к большевикам, в остальные четыре эскадрона поддерживают Временное правительство. Мы, судя по всему, подчинимся Крыленко. Значит, у нас будет введено выборное начало офицерского состава.

Н. Голеевский[211]

Симбирский кадетский корпус до и в дни революции[212]

6 января 1917 года старого, почти всеми забытого стиля стояло тихое, зимнее утро. На вокзальных часах станции города Симбирска пробило девять, и, шипя, прогромыхал вдоль перрона паровоз единственного, ежедневно приходившего с узловой станции Инза, всегда опаздывавшего пассажирского поезда. Первыми из вагонов на платформу, со своими небольшими чемоданами в руках, повыскакивали кадеты, вернувшиеся с рождественских каникул, и, не задерживаясь, понеслись через зал 1-го класса на другую сторону вокзала. Те, кто был из них побогаче, быстро расселись по санкам извозчиков, а многие другие, более скромные и экономные, собравшись маленькими партиями, от трех до четырех человек, наняли себе «малаек» – запряженные одной лошадью простые деревенские дровни. Возницей их обыкновенно был татарин.

Вереница малаек, обгоняемая рысаками извозчиков, медленно поплелась по широкой, как стрела прямой, Покровской улице, обсаженной с обеих сторон деревьями, в сторону кадетского корпуса. Кругом все лежало под покровом ярко сверкавшего от солнца снега. С ветвей деревьев свисали небольшие белые грозди. При дуновении ветра из них сыпались, блестя, серебряные искры. Воздух был чист и прозрачен. Дышалось им легко. Беззаботно и громко звенели молодые голоса обменивавшихся своими рождественскими проказами, раскрасневшихся от крещенского мороза кадет.

Вот дровни поравнялись с Козьим садиком, лежавшим по правой стороне пути. Он, в уровень с огораживавшей его невысокой, из колючей проволоки изгородью, был весь засыпан рыхлым снегом. Вдруг неожиданно, со стороны этого садика полетели снежки и начали засыпать весело смеявшихся кадет. Малайки сразу были остановлены, и немного обозленные, но довольные случаем показать свою военную отвагу кадеты быстро повыпрыгивали из дровней.

Вытирая от рассыпавшихся комков снега свои лица и подбирая сбитые их сильными ударами фуражки, они собрались в одну кучу и бегом бросились к калитке сада, горя желанием вступить в рукопашную схватку с дерзким противником. Гимназисты, укрывшись за колючей проволокой, устроили приятную встречу своим соперникам по трем женским гимназиям города.

Но в садике уже никого не было. Противник, по-видимому неуверенный в своей силе, куда-то из него исчез. Разочарованные неудачным боем, кадеты вернулись на свои малайки. Настроение у всех было испорчено. И, злясь на гимназистов – «но мы вам еще покажем!» – без всяких дальнейших приключений подъехали к парадному крыльцу корпусного здания и, быстро расплатившись с малайками, разошлись по своим ротным помещениям.

В спальнях трех рот корпуса, всегда в будничные дни закрытых днем на ключ, сейчас стояло большое оживление. Возвратившиеся с рождественских каникул кадеты сдавали свое отпускное обмундирование. На табуретках перед кроватями лежали их раскрытые чемоданы и корзинки. Кадеты, остававшиеся на праздники в корпусе, весело болтая, бродили по спальне и лакомились привезенными их товарищами из дома яствами. По традиции, все вкусное в чемоданах и корзинках принадлежало им. В младших ротах, во 2-й и 3-й, стоял невообразимый шум и гам. В 1-й, строевой, все проделывалось чинно и спокойно. Все считали себя взрослыми. Лишняя, не в меру проявленная резвость не допускалась.

После Рождества кадеты 7-го класса уже называли себя юнкерами и строго следили за шестиклассниками. При малейшей допущенной вольности с их стороны они легко могли получить от юнкера два наряда не в очередь или быть вызванными в 7-й класс для соответственного внушения. Был и один день козерогов, когда шестой класс имел право, как хотел, цукать седьмой, и те все беспрекословно исполняли. Но особенно увлекаться было немного опасно. Потом легко можно было получить заслуженное возмездие.

К 11 часам все уже было сдано, чемоданы и корзинки унесены дядьками, и спальни опустели. Кадеты разошлись по своим классным комнатам. Завтрак. После него, как вообще в праздничные дни, в строевой роте желающим разрешалось идти в отпуск в город – погулять. Не имевшим специальных заявлений от знакомых или родственников – только до шести часов вечера.

Шел третий год войны, и в далеком от всех фронтов военных действий Симбирске мало что напоминало бы о ней, если бы в черте города не были размещены пленные офицеры Пржемышленской крепости. Им, за проявленную доблесть при защите их крепости, было оставлено холодное оружие. Царское правительство платило ежемесячно им жалованье, и они от безделья бродили по городу, как у себя дома. Никто из жителей города на них не обращал почти никакого внимания – ну и пускай себе живут! Кроме, конечно, некоторых особ женского пола, которые никак не могли устоять перед чарами иноземцев.

В те давнишние времена враг был только на фронте, где с ожесточением бились, а в тылу все сразу забывалось. Такие же люди, как и мы, только выброшенные злым роком со своей родины во вражескую им страну; но они не чувствовали ни вражды, ни гнета. Тогда у противников была мораль, честь и чувство снисхождения к побежденным. Теперь, к великому прискорбию, все это забыто и, по-видимому, никогда не вернется.

В