Замогильные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

— Ну, господа, — сказал мистер Пикквик.

— Ну, сэр, — отозвался Додсон за себя и своего товарища.

— Вы, конечно, уверены, господа, что я заплачу эти деньги, не так ли? — сказал мистер Пикквик.

Фогг отвечал, что это очень вероятно; Додсон улыбнулся и прибавил, что они могут их вытребовать через суд.

— Вы можете судить меня тысячу лет, господа Додсон и Фогг, — сказал мистер Пикквик с необыкновенной запальчивостью, — но вам не вытащить из моего кармана ни одного фартинга, хотя бы мне пришлось целую жизнь просидеть в тюрьме.

— Ха, ха, ха! — закатился Додсон. — Это мы увидим, сэр, увидим!

— Хи, хи, хи! — залился мистер Фогг. — Нельзя ли вам, мистер Пикквик, немножко поубавить своей храбрости?

Остолбенелый и безмолвный от сильнейшего негодования, Пикквик позволил себя, без малейшего сопротивления, увести к воротам, где дожидался его Самуэль Уэллер у наемной кареты.

Лишь только мистер Уэллер откинул подножки и приготовился сам вспрыгнуть на козлы, как чья-то рука слегка ударила его по плечу: он оглянулся и увидел перед собой своего почтенного родителя, который только что вышел из суда. Старец был пасмурен, угрюм, и на лице его выразилась глубокая, душевная скорбь, когда он проговорил густым басом:

— Я заранее знал и чувствовал, какую механику собирались подсмолить эти сутяги. Эх, Сэмми, Сэмми, почему бы тебе не навести на разум своего доброго старшину! В одном только alibi было его спасенье!

Глава XXXV. Мистер Пикквик, по зрелом размышлении, предпринимает путешествие в Бат

На другой день после окончательного приговора, произнесенного судом присяжных, в лондонскую квартиру президента Пикквикского клуба вошел его маленький адвокат, мистер Перкер, и, после обычных приветствий, беседа между ними началась следующим образом:

— Что вы думаете, почтеннейший? — спросил мистер Перкер.

— Ничего особенного; вам известен мой образ мыслей, — отвечал мистер Пикквик.

— И вы точно думаете, прямо и всерьез, не платить им за эти протори и убытки?

— Ни одного пенни, ни полпенни, — сказал мистер Пикквик твердым и решительным голосом, — да, ни полпенни!

— Вот это, судари мои, значит действовать по принятому правилу, или по принципу, как говаривал один заимодавец, когда, бывало, просили его возобновить отсрочку платежа, — заметил мистер Уэллер, убиравший после завтрака посуду со стола.

— Самуэль, — сказал мистер Пикквик, — вы хорошо сделаете, если уйдете вниз.

— Слушаю, сэр, — отвечал мистер Уэллер.

И, повинуясь полученному приказанию, он исчез.

— Нет, Перкер, нет, — сказал мистер Пикквик с расстановкой и делая ударение на каждом слове, — друзья мои старались отвратить меня от этого намерения, но без всякого успеха: моя воля неизменна. Я стану заниматься своими обычными делами до тех пор, пока юридические враги мои не возобновят законным образом этого процесса, и если у них достанет бессовестности воспользоваться своими правами, я пойду в тюрьму без сопротивления и с веселым духом. Когда они могут сделать это?

— Они могут подать на вас просьбу о законном взыскании всех этих проторей и убытков в следующее юридическое заседание, почтеннейший, — отвечал мистер Перкер. — Это будет ровно через два месяца, почтеннейший.

— Очень хорошо, — сказал мистер Пикквик. — Так до того времени, Перкер, прошу вас больше не упоминать мне об этом деле. Мои ученые наблюдения могут продолжаться безостановочно, и теперь — вот в чем вопрос, — продолжал великий человек, бросая на своих друзей добродушный взгляд, при чем глаза его заискрились таким блеском, которого не могли даже затемнить или прикрыть его очки, — куда мы поедем, господа?

Мистер Топман и мистер Снодграс, пораженные необыкновенным мужеством своего президента, не произнесли никакого ответа и стояли безмолвно посреди комнаты с понурыми головами. Мистер Винкель еще не успел собраться с духом после достопамятных происшествий вчерашнего дня и был неспособен подать голос в ученом деле. Мистер Пикквик напрасно ждал ответа.

— Выходит, стало быть, — сказал он после продолжительной паузы, — что я сам должен назначить место для будущих наших наблюдений. Едем в Бат, господа. Кажется, еще никто из нас не был в Бате.

Не был никто, и это предложение, встретившее сильного ходатая в мистере Перкере, было принято единодушно. Перкер считал весьма вероятным, что мистер Пикквик, развлеченный переменами и веселой жизнью, будет, вероятно, рассудительнее смотреть на последствия своего упорства и утратит желание сидеть в тюрьме. Самуэль был немедленно отправлен в погреб «Белой лошади» с поручением взять пять мест на следующий день в дилижансе, который должен отправиться утром в половине восьмого.

Было только два места внутри кареты и три на империале дилижанса. Мистер Уэллер подписался на все эти места и, разменявшись несколькими остроумными комплиментами с конторщиком по поводу оловянной полкроны, полученной от него в сдачу, ушел обратно в гостиницу «Коршуна и Джорджа», где ожидали его весьма серьезные занятия, в которые он и был углублен весь остаток этого дня. Он укладывал фраки, белье, сюртуки, стараясь по возможности сообщить им наименьший объем и придумывая разные более или менее замысловатые способы для укрепления верхней крышки сундука, у которого не было ни петли, ни замка.

Утро на другой день было мокрое, туманное, сырое и, следовательно, весьма неблагоприятное для путешествия. Лошади почтовых экипажей, тянувшихся по городу, дымились таким образом, что пассажиров на империале совсем не было видно. Продавцы и разносчики газет промокли до костей и, по-видимому, заплесневели со своим товаром; капли дождя струились с клеенчатых шляп апельсинщиков и яблочников, когда они просовывали свои головы в окна экипажей; евреи с отчаянием ходили взад и вперед, складывая перочинные ножички, которых никто не покупал; мальчики с карманными книгами спешили упрятать их в свои карманы; губки и коробки с карандашами превратились в москательный товар, неудобный для продажи.

Оставив Самуэля высвобождать свой багаж из рук семи или восьми носильщиков, бросившихся на него с жадностью в ту минуту, когда кабриолет остановился у ворот конторы дилижансов, мистер Пикквик и его друзья, приехавшие двадцатью минутами ранее назначенного срока, отправились в общую залу; где, как известно, путешественники проводят самые приятные минуты перед своим отъездом.

Общая зала при погребе «Белой лошади» не представляет, однако ж, тех удобств, на которые вправе рассчитывать всякий джентльмен, собравшийся в дорогу. Это довольно большая и совершенно невзрачная комната, с большой кухонной печью вместо камина, подле которой во всякое время стоят кочерга, лопата и огромные щипцы. Комната разделена на отдельные каморки в угоду путешественникам, любящим уединение, и снабжена стенными часами, зеркалом и живым слугой, скрытым в небольшой конуре, определенной для мытья посуды.

В одной из этих каморок находился теперь суровый и усатый мужчина лет сорока пяти, с плешивым и светлым лбом и с достаточным количеством черных волос на затылке и по обеим сторонам головы. Он был в сером фраке, застегнутом на все пуговицы, и в широкой тюленьей фуражке. При входе наших путешественников он оторвал глаза от завтрака и с большим достоинством посмотрел на мистера Пикквика и его друзей. Кончив этот обзор, он затянул какую-то мелодию, и его физиономия выразила совершеннейшее довольство самим собою, как будто он убедился окончательно, что никто здесь не может сравниться с его особой.

— Эй, малый! — сказал усатый джентльмен.

— Чего прикажете? — откликнулся грязнолицый малый, вынырнувший из вышеупомянутой конуры с полотенцем в руках.

— Подать белого хлеба.

— Слушаю, сэр.

— С ветчиной и маслом.

— Сию минуту.

Усатый джентльмен затянул опять какую-то мелодию и, подойдя к камину в ожидании бутерброда, подобрал фалды фрака и устремил пристальный взор на оконечности своих сапогов.

— Интересно знать, около какого пункта в Бате останавливается этот дилижанс, — сказал мистер Пикквик, ласково обращаясь к мистеру Винкелю.

— Гм… ге… это что значит? — сказал незнакомец.

— Я сделал замечание своему другу, сэр, — отвечал мистер Пикквик, изъявляя готовность вступить в разговор. — Мне хотелось знать, в каком доме Бата помещается контора здешних дилижансов. Может быть, вы это знаете, сэр?

— Разве вы едете в Бат? — спросил незнакомец.

— Да, сэр, — отвечал мистер Пикквик.

— A эти джентльмены?

— И эти джентльмены.

— Не внутри кареты, надеюсь… будь я проклят, если все вы заберетесь в карету, — сказал незнакомец.

— Нет, сэр, не все, — отвечал мистер Пикквик успокоительным тоном.

— Разумеется, не все, — возразил энергично усатый джентльмен. — Я взял два места. Если им вздумается втиснуть шесть человек в этот демонский ящик, где с трудом могут поместиться только четверо, я сейчас беру постшез и подаю на них жалобу. Я заплатил за свои билеты. Они не посмеют этого сделать. За ними, я знаю, водились эти вещи. Я знаю, что они делают это каждый день; но теперь этого не будет. Не позволю. Не потерплю. Кто знает меня лучше, тот понимает, как вести со мной дела. Я их проучу.