Сумрак - Пенелопа Дуглас

но пришло время проверить его урок на практике. Со мной ничего не случилось. Я случилась со всеми остальными. И так далее, и так далее…

После его ухода я поставила пирожные с грецкими орехами в духовку, убрала посуду и сделала себе сэндвич, который не стала есть, потому что снова вошли Майка и Рори, а я не хотела быть рядом ни с кем.

"Пирожные на таймере", — сказала я им. "Достаньте их и выключите духовку, когда все будет готово".

Они, наверное, удивились, зачем я сделала вторую партию, но я ушла, прежде чем они успели спросить.

Просто выкинь это из головы.

То, что он хотел, чтобы я была с ним прошлой ночью, не было связано с нами. Я позволила себе наслаждаться этим, и пусть это значило больше, чем когда он заключил меня в свои объятия.

Я никогда не подходила ему. Я всегда это знала, потому что Тандер-Бэй был Неверлендом, а Всадники — его племенем, а я ненавидела играть. Я не умела веселиться.

И отъезд из города не избавил меня от этого.

Я вошла в бальный зал и увидела люстру, висевшую высоко вверху, ее огни освещали пол и отбрасывали на него мягкий свет. Они убрали стекло, снова включили рубильник, и я сняла туфли, повертелась в большом, открытом пространстве, откинув голову назад.

Вот почему я любила строить и проектировать. Делать чей-то мир своим. Это был шанс полетать, и все, что мне было нужно, это глупая, счастливая мысль.

И у меня была одна. Только одна, за которую я держалась все это время.

Заметив возле камина проигрыватель пластинок, я подошла и покопалась в сундуке под ним, увидев несколько десятков пластинок, сложенных вместе.

Там было все — от Моцарта до Бенни Гудмана и " Eagles", но ничего из этого века. Вероятно, так давно в этом доме не жила семья.

Я выбрала одну и поставила ее на проигрыватель, решив принять все, что я ненавидела, включая эту дурацкую песню. Стилус ударил по пластинке, и заиграла "If You Wanna Be Happy" Джимми Соула, и я тут же улыбнулась, вспомнив, как мои мама и папа танцевали под эту песню на кухне, когда мне было лет семь или восемь.

Мое тело двигалось, и я покачивала плечами, подпрыгивая, когда подпевала. Я кружилась по комнате, музыка наполняла воздух вокруг меня, и на несколько драгоценных мгновений чувство вины и все остальное улетучилось.

К черту его за то, что он думал, будто в шестнадцать лет я должна была все понять. К черту его за то, что он требовал от меня того, чего я даже не могла дать себе. Он, Айдин и Мартин были диктаторами, а я никогда не слышала собственного голоса.

Никогда.

И это была моя вина. Я должна была сказать громче. Я должна была кричать. Я ненавидела, что мне пришлось это сделать, но это была моя вина, что я замолчала.

Я не была взрослой. Он был неправ. Я никогда не росла. Я всегда была кучей мертвых листьев, обдуваемая ветром и позволяющая временам года, кем бы они ни были, приходить, менять меня и ходить по мне, и я никогда ни за что не боролась.

Я кружилась и кружилась, слезы текли по моему лицу, пока кто-то не подхватил меня на руки, и я открыла глаза, чтобы увидеть Майку, который кружил меня, а я обхватила его ногами за талию.

Он прижался лбом к моему лбу и мягко улыбнулся, когда я начала смеяться, а саксофон вибрировал по всей комнате.

"Если хочешь быть счастливым до конца жизни, — пели мы, — никогда не делай красивую женщину своей женой…"

Он кружился и кружился, и я начала смеяться так сильно, что прижала его к себе, заметив, что все остальные у двери наблюдают за нами.

Должно быть, они тоже слышали музыку.

Боже, мне было все равно. Я ударила кулаком в воздух, мы оба выкрикивали слова песни, как полные идиоты. Никто не собирался указывать мне, что я должна чувствовать. Больше никто.

Никто не мог заставить меня чувствовать то, что я не позволяла. Я контролировала себя.

И я была готова к приключениям.

ГЛАВА 28

Эмери

Девять лет назад

Мой брат остановился перед школой, съехал на обочину и поставил машину на стоянку.

Прошлой ночью я не сомкнула глаз, и хотя облако затуманило мой мозг, так что ничего еще не было ясно, я не чувствовала себя усталой.

Скорее, моя голова парила в шести футах над телом, отстраненно и отрешенно.

"Ты сегодня очень красивая", — сказал Мартин.

Я попыталась улыбнуться. "Спасибо".

Юбка и рубашка были выглажены, волосы расчесаны и закреплены ободком, галстук затянут, и в кои-то веки я надела дорогой темно-синий пиджак, который он купил мне в прошлом году и который все еще был впору.

"Надеюсь, я застану тебя дома, когда приду с работы".

Я кивнула. "Мне жаль за все", — сказала я низким голосом.

Я почувствовала на себе его взгляд, но он некоторое время молчал.

Затем его мягкий голос наполнил машину. "Мы должны поладить, Эмми. Я — все, что у тебя есть". Затем он взъерошил мои волосы, смеясь. "То есть, я хороший, да? Я покупаю тебе вещи и позволяю тебе свободу. Я устроил тебя в эту школу, потому что хочу, чтобы у тебя было все самое лучшее. Я стараюсь, верно?"

Я снова кивнула.

"Сегодня вечером я тоже приготовлю немного домашней карамельной кукурузы, которую ты любишь", — сказала я.

Он застонал и улыбнулся. "Звучит как план".

Я вылезла из машины, забрав с собой сумку, и помахала ему на прощание, прежде чем направиться через парковку.

Мы не часто улаживали отношения без особых усилий, но после того, как я вернулась домой прошлой ночью, я даже не пыталась заснуть. Я снова приняла душ,