Операция «КЛОНдайк» - Неонилла Самухина

В зимовье было темно и холодно, одно было хорошо – не было промозглого, пронизывающего до костей, ветра.

Леонид нашел на ощупь лавку, усадил на нее Есению и сам сел рядом, с облегчением привалившись к стене.

Григорий Тарасович, пошарив в темноте в каком-то закутке, вытащил керосиновую лампу и, чиркнув спичкой, зажег огонь. Осторожно приладив исковерканными полиартритом руками стекло над лампой, он поставил ее на грубо сколоченный деревянный стол. Тусклый свет высветил простую обстановку зимовья.

– Ну все, я поехал, хочу до ночи к себе успеть. Располагайтесь, завтра вас навещу, – сказал Григорий Тарасович. – Оставлю вам на крайний случай Буяна. Если что, он за мной прибежит. Можете записку за ошейник заложить.

– А вы далеко отсюда живете? – спросил его Леонид.

– Недалече, – буркнул старик, и больше не говоря ни слова, вышел, прикрыв за собой дверь.

– Как же мы тут будем жить? – воскликнул Леонид, оглядывая темное помещение.

Напротив, у стены, была пристроена большая печка с лежанкой, на которой при желании могло поместиться двое-трое, в зависимости от комплекции, человек. Рядом с печкой на полу лежала приготовленная охапка поленьев. В центре «комнаты» стоял стол, в углу – небольшой топчан, а вдоль остальных двух стен тянулись деревянные лавки. Окошко в зимовье было только одно, да и то маленькое, наверное, чтобы в морозы не выстуживало помещение, и зверь не смог забраться внутрь.

Сбоку от печки висела полка с необходимым запасом посуды, банкой с солью и спичками.

– Не боись, паря, не помрем! – сказал Федор, проследив за взглядом Леонида и, сняв с полки большой чайник и кастрюлю, вышел из зимовья.

Вернувшись через минуту, он поставил на плиту наполненную снегом посуду, и присев, принялся растапливать печку.

– Будем обживаться, нам тут несколько дней отсиживаться, – сказал Федор, разгибаясь, когда в печи весело затрещал огонь. – Есения, вот тут ведерко помойное стоит, как понадобится, можешь пользовать для естественных надобностей, – и, заметив ее смущенный взгляд, пояснил: – На двор тебе с этим делом нельзя – протянет на ветру в два счета.

Леонид, не смотря на сумрак, царящий в зимовье, увидел, как Есения мучительно покраснела, но Федор, видимо, не придавая своим словам особого значения – жизнь есть жизнь, не обратил на ее смущение никакого внимания и невозмутимо продолжил:

– Ну ладно, а я пойду поваблю, чтоб в тылу спокойно было.

Леонид, решив, что «повабить» это тоже что-то типа справить малую нужду, поднялся на дрожащих ногах со словами:

– И я с тобой – присоединюсь за компанию.

Федор, надевая тулуп, замер и с удивлением посмотрел на Леонида:

– А ты что, умеешь? Откуда?

– Ну, немудреная наука, с детства обучен, – тихо хмыкнул Леонид, бросив на Есению стыдливый взгляд.

– Ну, пошли… – с сомнением протянул Федор, выходя из зимовья.

Леонид вышел за ним.

Снаружи было совсем темно. Неожиданно затянувшееся тучами небо не пропускало света звезд и луны, да еще и морозный ветер, который тут же залепил ресницы и бороду Леонида сухим колючим снегом, не улучшал видимости.

«Ну и погодка! С одной стороны, хорошо – все следы заметет, а с другой – как бы что не отморозить!..» – думал про себя Леонид, поднимаясь вслед за Федором на холм.

«И куда его понесло? – удивлялся он, глядя на удаляющуюся спину Федора. – Можно подумать, что рядом с зимовьем нельзя было пожурчать! Ему бы в санэпидемстанции работать!..»

Поднявшийся на холм Федор вдруг остановился.

Леонид облегченно вздохнул и, решив, что свои дела он может сделать и не так торжественно – стоя на холме, а скромнее – у его подножия, принялся замерзшими пальцами расстегивать брюки, и содрогнулся, ощутив, как холодный воздух тут же ворвался внутрь одежды, заставив его заплясать на месте.

«Ну и холодина!» – думал он, нетерпеливо облегчаясь и чувствуя, как его начинает охватывать дрожь, идущая откуда-то из солнечного сплетения.

Пытаясь унять эту дрожь, Леонид быстро завершил дело и, застегиваясь, начал поворачиваться к Федору, как вдруг на него обрушилась нарастающая волна жуткого волчьего воя.

Едва удержавшись на ногах от, казалось, вдавившего его в землю чудовищного звука, Леонид замер на месте, сумев только поднять голову к вершине холма, откуда доносился этот кошмарный вой.

На холме, лицом к нему, недвижимо стоял Федор, сделавшийся как будто бы ниже ростом, и выл…

«Матерь Божья! Спаси и сохрани! – пронеслась в голове Леонида заполошная мольба. – Никак Федор с ума сошел!»

А Федор вдруг присел, пуская воющий звук вниз по склону холма, туда, где стоял помертвевший от ужаса Леонид. В последний момент, едва не раздавив Леонида, вой неожиданно взметнулся вверх, к клубящемуся черной ватой небу, и Леонид почувствовал, как его словно повлекло за этим звуком в вышину, а земля начала вдруг уходить из-под ног. Окружающее пространство вспыхнуло серебристым светом и поплыло вокруг него.

Из последних сил борясь с наваждением и охватившим его первобытным ужасом-страхом, Леонид не отводил взгляда от воющего на холме Федора, как вдруг в том месте, где тот стоял, полыхнуло белёсым светом, и Федор исчез…

Вой еще несколько секунд разносился над лесом, а потом словно улетел в вышину, оборвавшись на высокой тоскливой ноте.

Леонид стоял, не веря своим глазам, до боли вглядываясь в холм, вернувший свои четкие очертания, только на нем больше не было Федора.

В наступившую тишину со стороны зимовья неожиданно ворвался яростный захлебывающийся лай Буяна, заставив Леонида очнуться от оцепенения.

Со всех ног бросился Леонид на лай собаки. Добежав до зимовья, он распахнул дверь тамбура, из-за которой тут же стрелой вылетел Буян, открыл внутреннюю дверь, ввалился, даже не обтряхнув снега, внутрь и сел прямо на пол.

Есения, стоящая у печки, обеспокоенно посмотрела на него:

– Что случилось? Где-то рядом волк выл, да так страшно, у Буяна даже шерсть дыбом встала.

– Если бы волк!.. – жалобно сказал Леонид. – А то Федор…

– Что Федор? – не поняла Есения. – А где он, кстати, вы же вместе выходили?

– Не знаю, повыл-повыл и исчез…

– Куда исчез? Можешь толком объяснить?! – нетерпеливо воскликнула Есения.

– Я и объясняю: Федор завыл, а потом исчез, – моргая мокрыми ресницами, пытался втолковать ей Леонид, и сам чувствовал, насколько это бредово звучит.

– А чего он завыл-то? – продолжала недоумевать Есения.

– Не знаю я, может, холодно ему стало, мы же отлить пошли… – растерянно сказал Леонид и, бросив виновато-смущенный взгляд на Есению, поднялся с пола и потянул ее за собой к лавке.

– Ты-то как себя чувствуешь? – спросил он, сев рядом с ней и беря ее за руку.