Отряд - Андрей Посняков

- Кто таков? - высунулся наконец из маленькой калиточки слуга - седенький хитроглазый старичок.

Иван вытащил загодя припасенный тархан, где было сказано - кто он и что. Правда, привратник, похоже, оказался неграмотным. Что ж, следовало ожидать…

- Думного боярина Семена Никитича Годунова посланец! - важно приосанился юноша. - Разбойного приказу дворянин московский Иван Леонтьев.

Привратник поспешно согнулся в поклоне.

- Веду дознанье по важному делу - убивству Егора Хвалынского. Давай отворяй ворота, да поскорее.

Еще раз поклонившись, дед шустро загремел засовом.

- Коня куда привязать?

- А ты давай поводья-то, родимец, я и отведу твово коника куда надо. А сам во-она в горницу поспешай. Солнышко-то наше ясное, Егорушку, как раз сегодня и схоронили… - Старик вдруг сморщился, так что показалось, будто вот-вот заплачет. - Так ты, господине, уж не обессудь, посиди с нашими. Там и расспросишь кого надо.

- Так воевода что, приехал на похороны?

- Что ты, что ты, - замахал руками привратник. - Мыслю, вестники еще токмо до Ярославля добрались. Покуда соберутся, покуда приедут… Да и воевода батюшка Федор Иванович по зиме-то поохотиться любит, поди и посейчас уехал - ден на десяток, никак не меньше. Потому и порешили Егорушку схоронить, не дожидаясь. Правду сказать, воевода не особо-то его и долюбливал, сироту, при себе не держал. Так что уж мы схоронили… Али неправильно сделали?

- Почему ж, - Иван вздохнул. - Правильно. Куда, говоришь, идти?

- Эвон, - показал рукой дед. - На крыльцо поднимайся, а там пройдешь сенями.

Доверив старому слуге коня, юноша снял шапку и быстро взбежал на крыльцо.

За столом, накрытым не столь уж и обильно, собралось человек двадцать, судя по одежке, людей не особенно знатных, впрочем, среди них мелькнула пара знакомых лиц, из тех, что постоянно ошивались в Кремле. Дьяки или дворяне. Иван негромко поздоровался, кивнул. Знакомые - а ведь и впрямь знакомцы - кивнули в ответ, подвинулись, уступая место. Кто-то поставил напротив нового гостя миску холодца и бокал с водкой. Юноша, как и подобает, молча выпил за помин души. Покривился - водка оказалась жгучей, - тяпнул скорей холодца.

- Выходит, и ты знавал парня, Иван? - тихо произнес сосед - чернявый молодой человек с острой бородкой, одетый в длинное темное платье из тех, что предпочитают писцы да дьяки.

- Знал, - на всякий случай соврал Иван. - Но не близко. А ты?

- И я так, шапочно, он в наш приказ заходил частенько, мы уж думали - к нам на службу верстается, ан нет, к вам, на Земский двор…

- Не успел. - Иван шмыгнул носом. - А ты из какой избы?

- Федор я, Разрядного приказу дьяк. - Чернявый вдруг улыбнулся. - Не помнишь разве, к вам заходил частенько.

- А, ну да, ну да, - Иван наконец вспомнил чернявого Федора - и в самом деле, тот к ним в приказную избу захаживал, то по поручению начальства, то просто так, поболтать. Вот это славно.

- Слушай, Федор, ты ведь завтра на службе будешь?

- Буду, - дьяк кивнул. - Как не быть? К тебе, что ль, зайти?

- Если нетрудно.

Федор хохотнул:

- Нетрудно. Только навряд ли я тебе чем помогу.

- Ну, хоть чем-нибудь… Мне б сейчас здешних опросить, пока не упились.

- А это запросто. - Дьяк встал и, подозвав какого-то длинного человека в темной ферязи, представил гостю: - Алексий, управитель местный. Он тебе, Иван, все и обеспечит. Ну а мы пока поминать будем.

Выслушав Ивана, Алексий, понятливо тряхнув головой, предоставил в его распоряжение смежную горницу, в которой из мебели имелся стол да огромный сундук, обитый медными, позеленевшими от времени и отсутствия чистки полосками.

- Чернила, перо - нужно ли?

- Нет. Хотя… - Подумав, молодой человек махнул рукой. - Тащи! Может, и запишу что. Неча зря голову перегружать. А ты вот что, Алексий, зови-ка по очереди сюда тех, кто с покойничком был наиболее близок, с кем он обычно куда-нибудь ездил, ну и тех, кто хозяина вашего последним видал.

- Понял. - Управитель чуть улыбнулся. - Спроворим.

Первым в горницу вошел совсем еще молодой парнишка, лет, может, пятнадцати на вид, а то и поменьше. Белобрысый, щупленький, с каким-то загнанным и потухшим взглядом.

- Вот… - отрок поклонился и смущенно потер руки. - К тебе, стало быть, господине. Алексий сказал…

- Ты кто таков? - обмакнув перо в чернильницу, живо поинтересовался Иван.

- Онисим, Егория нашего холоп… - парень вдруг всхлипнул. Совершенно непритворно всхлипнул, а из глаз хлынули слезы, - видать, отрок искренне любил своего погибшего господина.

- Садись вон, на лавку, Онисим, - Иван махнул пером. - Да сырость тут не разводи, говори по делу.

- Спрашивай, господине.

- Когда ты в последний раз видел своего господина?

- Тогда… - Онисим сгорбился и, глотая слезы, зашмыгал носом. - В тот самый день, когда… Господи, Господи, да разве ж…

- Господа молить опосля будешь, - безжалостно прервал Иван. - Сейчас подробненько расскажи: как там все в тот день было? С самого утра и до… Ну, ты понял.

- Дак обычно все было. - Парень поднял заплаканное лицо. - С утра самого в Кремль поехали, в приказ.

- В какой именно?

- В… Земский вроде…

- Так-так-так! Интересно! И зачем же вы туда поехали?

- Знамо, зачем. Господине службу искал. Вот тятенька его, Федор Иванович, и написал письмишко самому Семену Никитичу Годунову… Тот и должен был пособить. Семен Никитич - человек важный…

- Знаю я, кто такой Семен Никитич. - Иван задумчиво почесал подбородок. Вот как оказывается! Этот погибший Егорушка вполне мог претендовать на важный пост в приказе! И молодость тут не помеха, не молодость главное и не знания - но знатность рода!

- Ну вот, поехали, - продолжал Онисим. - То есть это Егорушка поехал, а язм, грешный, за стремя держась, рядом с конем побег.

- По пути никого не встретили?

- Не… В Кремле только, у самых приказов… да там много народу толпилося.

- Так… а потом?

- А потом боярин мой к Семену Никитичу зашел, язм покуда во дворе у коновязи ждал. Потом вышел - радостный. Скоро, говорит, в Разбойном приказе служить буду. Не простым, конечно…

- Уж ясно, что не простым… - Иван на миг ощутил нечто вроде зависти к погибшему парню. Да уж, как говорится, не имей сто рублей, не имей сто друзей, а имей семейство родовитое, старинное, знатное! Уж тогда - все дороги открыты. А тут служишь-служишь, ночей не спишь, со всякой пакостью возишься - и на тебе, до сих пор - дворянин московский. Хоть бы до стряпчих повысили, так ведь нет, куда там… Ладно. - А что, кто-то знал про новую господина твоего должность?

- Не-а… Хотя… В корчму по пути заглядывали - господин пиво пил.

- В корчму или в кабак?

- К Ивашке Елкину.

- Поня-а-атно.

Выходит, в кабаке Егорий и протрепался. За это и убили? Хм… Вряд ли. Кому надо-то? И главное, так вот зверски - все внутренности повырывали… Лекаря еще раз допросить… Да-да, обязательно.

Больше ничего существенного по делу Онисим не показал, как и те из дворовых, коих удалось опросить, - остальные попросту уже опьянели, да и вряд ли они знали что-то такое-этакое, что помогло бы пролить свет на это мерзкое дело. За стеной уже раздалась песня - как и всегда бывает, поминки постепенно перешли в обычную пьянку. Ну, правильно - они ж для живых…

Опрокинув еще одну чарку на помин души убиенного, Иван самолично отвязал коня и поехал прочь. Следовало поторапливаться - смеркалось, а ездить в одиночку по ночной Москве означало без нужды рисковать головой, о чем неоднократно предупреждал Ртищев.

Когда Иван приехал домой, там еще не было ни Митьки, ни Прохора. Не вернулись еще парни, работали. Поднявшись в натопленную горницу, юноша уселся на лавку, расстегнул кафтан и, скинув сапоги, блаженно вытянул ноги. Неслышно скользнув в дверь, приникла к плечу Василиска - Иван обнял невесту, провел рукою по волосам:

- Саян на тебе какой… переливчатый…

- С твоих подарков аксамиту купила… Красивый?

- В цвет глаз. Синий. А бусы, что я подарил, чего ж не носишь?

Василиска притворно отпрянула - статная, красивая, синеокая, с толстой темно-русой косою. Сверкнула очами:

- Как это - не ношу? Ты просто не видел, Иванко! - улыбнулась загадочно. - Хочешь взглянуть?

- Хочу…

- Прикрой-ка дверь поплотнее.

Встав с лавки, Иван подошел к двери, прикрыл, задвинул малый засовец, обернулся…

Девушка уже расстегивала саян… Вот нарочито стыдливо повернулась к стене, обернулась:

- Ну, что ж ты у дверей стал, любый? Садись.

Иван вновь уселся на лавку, не в силах отвести от невесты восхищенного взгляда. А та и рада стараться - сбросила на пол саян, медленно стянула через голову рубаху, обнажив стройное тело с точеной талией… Сбросив кафтан, Иван вскочил с лавки, обнял девушку за талию, провел рукой по спине, повернул, погладив грудь, поцеловал в губы, чувствуя, как ласковые девичьи руки стаскивают с него рубаху…