Исход (Том 1) - Стивен Кинг

Вернувшись к палатке, Ларри застыл в нерешительности. Возможно, лучше дать ей выспаться. Может быть, она устала. Но… Он взглянул вниз на Старину Франта.

Старина Франт вовсе не хотел, чтобы Рита спала. Утреннее пение полностью разбудило Мальчика. Поэтому Ларри отдернул полог и забрался в палатку.

— Рита?

И сразу же после свежего утреннего воздуха снаружи это поразило его: должно быть, он был еще сонный и не почувствовал этого сразу. Запах не ощущался убийственно сильно, потому что палатка отлично вентилировалась, но все же был достаточно чувствительным: сладко-тленный запах рвоты и болезни.

— Рита? — Тревога забилась у него в груди от вида ее неподвижного тела, только прядь волос Риты выглядывала из спального мешка. Он подполз к ней, запах рвоты усилился, от этого у него свело желудок. — Рита, с тобой все в порядке? Проснись, Рита!

Никакого движения. Поэтому Ларри перевернул ее, с ее стороны спальный мешок был наполовину расстегнут, будто она пыталась выбраться из него ночью, возможно, понимая, что происходит с ней, пыталась выбраться, но потерпела поражение, а он все это время мирно спал рядом с ней, мистер Скалистые горы собственной персоной. Он перевернул Риту, и один из пузырьков с таблетками выпал из ее руки, глаза Риты были туманно-блеклыми под полузакрытыми веками, а рот наполнен зеленой рвотной массой.

Ларри казалось, что он целую вечность смотрел в ее мертвое лицо. Оно было так близко, а палатка нагревалась, пока там не стало так же жарко, как на чердаке дома в жаркий августовский день перед началом грозы. Казалось, голова Ларри разбухает и вот-вот взорвется. Рот Риты был набит этим дерьмом. Ларри никак не мог оторвать от нее взгляда. Одна и та же мысль кружила в его голове, как кролик по рельсам механической игрушки: «Сколько времени я спал рядом с ней после того, как она умерла? Отвратительно, приятель. Отвра-а-а-а-тительно».

Оцепенение прошло, и Ларри выполз из палатки, оцарапав обе коленки, когда они коснулись голой земли. Он подумал, что и его самого стошнит, но переборол себя, собрав всю свою волю. Больше всего в жизни он терпеть не мог, когда его рвало, а затем он подумал: «Но я же вернулся в палатку трахнуть ее!» И все взорвалось в нем, вырываясь наружу, и он попятился назад от вонючей лужи, плача и ненавидя отвратительный привкус у себя во рту и в носу.

Все утро Ларри думал о Рите. Он чувствовал облегчение от того, что она умерла, — огромное облегчение, если говорить правду. Он ни за что не признался бы в этом никому на свете. Это подтверждало все то, о чем говорили его мать и Уэйн Стаки, и даже это глупое создание «оральный гигиенист» в квартире на Фордхэм-стрит рядом с университетом. Ларри Андервуд, фордхэмский выскочка.

— Я не такой уж и хороший парень, — произнес он вслух и, высказавшись, почувствовал себя лучше. Стало намного легче говорить правду, а это самая важная вещь. Он пришел к согласию с самим собой в той дальней комнате подсознания, где крутится и вертится колесо Сил Закулисной Жизни, он решил, что будет заботиться о Рите. Возможно, он и не был хорошим парнем, но он не был и убийцей, а то, что он сделал в туннеле, скорее было похоже на попытку убийства. Итак, он собирался заботиться о Рите, он не собирался кричать на нее, в каком бы скверном расположении духа ни находился, он не собирался выходить из себя, как бы сильно она ни тянула его назад или насколько бы глупой ни казалась. Позапрошлым вечером Рита сунула жестяную банку с горошком в костер, не открыв крышку, и Ларри успел выудить ее, обгорелую и вздувшуюся, секунды за три до того, как банка готова была превратиться в бомбу и взорваться, грозя ранить их разлетающимися осколками и жестяной шрапнелью. Но разве он выговаривал ей за это? Нет. Он этого не сделал. Он превратил все в шутку, исчерпав тем самым инцидент. То же самое с таблетками. Он отметил, что такое количество таблеток могло бы стать ее бизнесом.

Возможно, тебе следовало бы обсудить с ней это. Может, она хотела этого.

— Это не было случайным развлечением, — громко произнес Ларри. Это было выживанием. И Рита была не способна к этому. Возможно, она знала это еще с того самого дня в Центральном парке, когда бездумно пальнула по деревцу из маленького пистолета, грозившего разорваться прямо у нее в руке. Возможно…

— Возможно, дерьмо! — со злостью выкрикнул Ларри. Он поднес банку с водой ко рту, но та оказалась пустой, а у него до сих пор во рту был отвратительный привкус. Возможно, таких людей, как Рита, было полно по всей стране. Грипп не просто так оставил в живых уцелевших. Должен же быть где-то в этой стране молодой парень, не подвластный гриппу, но умирающий от тонзиллита. Как сказал бы Хэнни Янгмен: «Эй, люди, у меня таких целый миллион».

Ларри сидел у живописного поворота шоссе. От прекрасного вида вокруг перехватывало дыхание. Придорожная надпись гласила, что отсюда открывается вид на двенадцать миль в округе. Но Ларри подумал, что он видит гораздо дальше. Действительно, в ясный день видимость не имела предела. На противоположной стороне шоссе тянулось низкое каменное ограждение, там же валялись осколки нескольких разбитых бутылок. А также использованный презерватив. Ларри предположил, что раньше в сумерках здесь собирались подростки и наблюдали, как внизу в городке загорались огни.

Но почему же он чувствовал себя настолько отвратительно? Он ведь говорил правду, не так ли? Так. И самое ужасное в этой правде было то, что он действительно чувствовал облегчение, не так ли? Что с плеч его свалился камень?

Нет, самое ужасное — остаться одному. Одиночество, вот что.

Банально, зато честно. Ларри хотелось хоть с кем-то разделить впечатление от этого великолепного вида. Ему нужен был кто-то, к кому можно было бы повернуться и сказать: «В ясный день можно видеть до самого горизонта». Но его единственный компаньон остался в полутора милях позади с ртом, наполненным зеленой рвотной массой. Окоченевший. Обсиженный мухами.

Ларри положил голову на колени и закрыл глаза. Он сказал себе, что не будет плакать. Он почти так же ненавидел плакать, как и терпеть не мог, когда его рвало.

И все же в итоге он оказался щенком. Он не смог похоронить Риту. Он не мог не представлять самое худшее — червей и жучков, которые будут копошиться в ней; он сознавал всю неприглядность поступка, когда одно человеческое существо бросает другое, словно фантик от конфеты или банку из-под пепси-колы. Но и в возможном захоронении ее была не только неприятная сторона, но и нечто незаконное и, честно говоря (а ведь теперь он говорил только правду?), это отдавало дешевым рационализмом. Конечно, он мог спуститься в Беннингтон, взломать дверь Вечно Популярного магазина скобяных товаров, взять там Вечно Популярные лопату и кирку; он мог даже вернуться сюда, где было так тихо и прекрасно, и вырыть Вечно Популярную могилу рядом с Вечно Популярной двенадцатимильной отметкой. Но вернуться снова в палатку (в которой теперь пахнет так же, как в туалете в Центральном парке, где Вечно Популярная страшилка теперь будет сидеть целую вечность), расстегнуть молнию с ее стороны спального мешка и вытащить ее окоченевшее, отяжелевшее тело и тащить его до выкопанной могилы, опустить его туда, а затем засыпать землей, наблюдая, как сырые комья прилипают к ее белым ногам с голубыми прожилками и застревают в волосах…