Маленький Большой человек - Томас Бергер

Вернее, сел один раз и что же? Мне тотчас продырявили спину — а кто? Кто его знает! Случилось это в Додж-сити, и мне так и не удалось выяснить, кто стрелял. Ну, что вам сказать о Додж-сити. Ненавистный городишко! Все там ненавидели друг друга: охотники на бизонов ненавидели шкуродеров, а те и другие ненавидели ковбоев, картежники люто ненавидели всякого, кто играл против, и их всех объединяла ненависть к солдатам близлежащего форта.

Чтобы заработать врага в Додже достаточно было просто попасться кому-нибудь на глаза, и уже за одно это он был готов выпустить тебе кишки. К примеру, взглянешь на небо и скажешь, что будет дождь — и всё — считай нарвался на пулю. Так что когда я-таки нарвался, меня это ничуть не удивило. И уж совсем бальзам на раны: в меня стрелял мазила — даже кость не задел. И месяцев через семь-восемь я был совсем уж как огурчик, вот разве что к дождю немного ныло. Но к тому времени я уже покинул негостеприимный Додж — ведь я не очень-то стремился установить личность этого незадачливого убийцы. Интересовало меня лишь одно: где б раздобыть динамиту в достаточном количестве, чтобы от всего этого городишки не осталось и камня на камне. Потому как сам я белой вороной там не был, я ненавидел всех в этой дыре…

Последний раз я промышлял бизонов зимою 1874—75 гг., и мы не столько стреляли зверя, сколько искали его по прерии. За весь охотничий сезон, с осени до весны, я чистыми заработал долларов триста пятьдесят — это чтоб вы знали, до чего мизерная была добыча. Ну, а как приволок я шкуры в Додж, тут меня в скорости и подстрелили в спину, о чём я уже говорил.

Как только я малость оклемался, тут же отправился на север и добрался до самого Вайоминга, причём за всю дорогу так и не встретил ни одного дикого индейца. Наоборот, всё время натыкался на гомстедеров, этих фермеров-поселенцев, что строили себе из дерна свои дерьмовые землянки и сеяли пшеницу да кукурузу. Были они все народ радушный и доброжелательный, тому же у многих имелись дочери на выданье, так что принимали меня с распростертыми объятиями и потчевали, чем Бог послал — и очень даже кстати — потому, как дичи в прериях почти не осталось.

А внутри землянок было не так уж плохо — я даже не ожидал. Хозяйки затягивали потолок куском материи, чтобы не сыпалась на голову земля, а на крыше лежал такой толстый слой дерна, что и в самый сильный ливень воды не пропускал ни капли. Все неприятности начинались только на следующий день, когда вода-таки просаживалась, и тогда уж жижа лилась на голову неделю кряду. Дожди, конечно, перепадали не часто — так что жить можно было, но вот посевы все выгорали.

А потом летом семьдесят четвертого налетели тучи саранчи, просто миллиарды, и словно покрывалом устлала всю равнину от Арканзаса до Канады, и сожрали они не только все посевы, но и сбрую, и брезент с фургонов. А в Керни, штат Небраска, эти букашки остановили поезд: просто облепили его толстым слоем — фута три. А когда недели через две вся саранча сгинула, вокруг картина была такая словно ничего и не сеяли, всё оказалось сожрано на корню. Ну, я уже упоминал, как непросто было индейцу управиться со своим клочком земли, но белым фермерам тоже приходилось несладко, по крайней мере в те времена.

Честно вам скажу, сэр, землю пахать — нет, эта жизнь вашего покорного слугу никогда не привлекала. И я двигал всё дальше на север. Объясню почему: дело в том, что ещё раз, сам не знаю, как это вышло, но жизнь моя опять пересеклась с жизнью Джорджа Армстронга Кастера, которого мне уже, кстати, давно уже не хотелось убить. Нет, сэр, такой уж я человек: коль не удаётся отомстить за обиду сразу, то не могу я все время носить камень за пазухой и долго лелеять ненависть в душе. Наверное, это мой недостаток. В том плане, что тогда, в 1871, в Канзас-сити я его упустил, а потом занялся перевоспитанием Амелии, и так, то одно, то другое — глядишь, а после Уошито уже восемь лет пролетело. Я так думаю, что почти все мы как-то подчинены закону о сроках давности в глубине души т. е. ненависть, она постепенно затухает, если ты, конечно, не чокнутый.

И потому, хоть кумиром моим он, разумеется, вряд ли мог стать, но прикончить его мне уже так сильно не хотелось. Я просто выбросил его из головы, а когда летом 1874 узнал, что он опять объявился на равнинах и во главе колонны движется в Чёрные горы производить там съемку местности, мне было уже всё равно.

Но случилось так, что у него в обозе были ученые, что обнаружили в этих краях какие-то залежи, и вот об этом прослышали репортёры и раструбили эту весть по всей стране:

ЗОЛОТО!

ТАМ ГДЕ МЕЧТА СТАНОВИТСЯ ЯВЬЮ — СЕНСАЦИОННОЕ СООБЩЕНИЕ ИЗ ЧЁРНЫХ ГОР!

КЛАДОВЫЕ ЗОЛОТА — РОССЫПИ СОКРОВИЩ

НАКОНЕЦ НАЙДЕНЫ! ЗОЛОТОНОСНЫЙ РАЙОН ШИРИНОЙ 30 МИЛЬ!

ЗОЛОТОЙ ПЕСОК ПОД КОПЫТАМИ ЛОШАДЕЙ!.. В ВОЙСКАХ АЖИОТАЖ

ВСЕГО ШЕСТЬ ДНЕЙ ПУТИ — И ВЫ ТАМ!

ПАРТИИ СТАРАТЕЛЕЙ ФОРМИРУЮТСЯ ПО ВСЕЙ СТРАНЕ.

По договору шестьдесят восьмого года, после того как Лакоты и Шайены разгромили войска Соединённых Штатов и сожгли все форты вдоль Боузменского тракта, эти самые Чёрные горы были оставлены за ними. А это, скажу вам, лакомый был кусочек — земля богатая лесом, где кишели медведи и олени. Лакоты называли эти горы Паха-Сапа и считали священными, потому как для индейцев любое урочище, столь изобильное лесом и зверьём — священно. Белый человек, если найдёт такое место, тут же бросится туда и начнет эксплуатировать его на всю катушку. Другое дело краснокожий — тот знает меру.

Я был там как-то раз, в этих горах, ещё мальчишкой. Помню, накануне Старая Шкура долго колдовал и ему привиделось, будто мы убили шесть оленей, двух медведей и вырезали двадцать семь жердей для типи. А потом так и вышло, один к одному, и больше ничего мы в Чёрных горах не взяли и ушли оттуда, ничем не потревожив их тихие синие леса и незамутнённые серебристые воды. И даже если б мы тогда нашли там золото, мы бы и знать не знали, что с ним делать.

Но сам-то я с тех пор порядком изменился. Вот и отправился в Дакоту из-за этого самого золота. В пятьдесят восьмом, во время золотой лихорадки в Колорадо, мне не слишком-то много его перепало, но всё же я был белый человек и решил попытать счастья ещё раз.

И я уже не гнался за Кастером. Да и индейцев не искал. Но встретил и то, и другое…

Глава 24. КЭРОЛАЙН

Весной семьдесят шестого я прибыл в город Шайенн, что в Южном Вайоминге. Здесь была станция все той же «Юнион Пасифик» и что-то вроде перевалочной базы старателей, захваченных золотой лихорадкой Блэк Хиллз. А надо сказать, что по договору с Лакотами «бледнолицые братья» должны были держаться подальше от Чёрных гор, и всякого, кто сунется, армия должна была тут же заворачивать обратно. Но такой участок двумя-тремя полками наглухо не закроешь, даже когда захочешь, а уж тем более, — когда нет. Как поймают кого с кайлом да лопатой, а он: «Я, что, я — ничего», — на том все и кончалось. В самом деле, не станешь же стрелять в своего, белого, из-за каких-то паршивых индейцев! Ну, а тому только и оставалось, что сделать вид, будто заворачивает оглобли, и подождать за ближайшим холмом, пока патруль уберётся подальше, и уже спокойно продолжать путь к заветной цели.