Холодные медные слезы. Седая оловянная печаль - Глен Кук

– Я хочу, чтобы он остаток своих дней провел, созерцая этот портрет.

– Не надо. Продолжайте.

– Конечно, вы правы. Питерс, на минуточку.

Питерс повернул голову старика в мою сторону. В глазах Стэнтнора больше не было безумия. Он просто смотрел на что-то, недоступное взгляду других. Ад раскрылся перед ним. Теперь он вернулся к нам, по крайней мере на несколько минут.

– У меня есть еще один подарок. Он вам тоже понравится. – Дабы отвлечь старика от Элеоноры, я отвернул ее портрет изображением к стене, а на его место водрузил последний портрет Дженнифер работы Снэйка. – Ваша любимая дочка, так похожая на своего папочку.

Дженнифер закричала и кинулась на меня. Но Морли перехватил ее и держал мертвой хваткой. Она не почувствовала боли.

Кухарка перестала помешивать огонь в камине, отпихнула Морли, обняла Дженнифер, отняла у нее нож. Она успокаивала, убаюкивала, оплакивала ее:

– Детка, моя бедная больная детка. Все молчали. Но все поняли, даже генерал.

– Вот почему сгорела ваша конюшня – из-за этой картины. Дженнифер несколько раз позировала Снэйку. Но Снэйк Брэдон не был обычным художником. Он мог видеть суть вещей. Наверное, поэтому он избегал людей: слишком много ужасного прозревал он в их душах.

Я был призван, чтобы раскрыть правду, но я опоздал, я действовал чересчур медленно. Может, я не хотел знать правды. Не в первый раз зло явилось в мир в красивенькой, блестящей обертке. А может, я был слишком занят портретом Элеоноры и недостаточно внимательно изучил портрет ее дочери.

Стэнтнор попытался перебить меня.

– Восемь убийств, генерал. Ваша дочурка погубила восьмерых здоровых мужчин. Четверых она заманила к болоту, к тому, что на земле Мельхиора. – Стоило мне понять, что виновница преступлений – Дженнифер, кусочки головоломки сложились в одно целое. – Понадобилось время, но в конце концов я допер. Все они были охотниками – а она прикидывалась дичью, приводила их туда, убивала и топила в болоте. Я никак не мог представить себе, все время на этом спотыкался – как она перетаскивала тела? Просто, как все гениальное: они приходили сами. Трудней всего было спихнуть Чейна с четвертого этажа и сбросить панцирь на Кида.

Медлил я и потому, что нелегко представить себе убийцу в облике хрупкой девушки. Я упустил из виду, что в доме, полном морских пехотинцев, все думают, как они, и готовы пролить кровь. Но кому бы пришло в голову, что женщина осмелится напасть на опытного солдата и накинуть ему на шею удавку?

Я подумал о нашей прогулке на кладбище. Дженни планировала убить меня там. Доброта спасла мне жизнь, и если бы не она, Дженнифер вышла бы сухой из воды.

– Теперь я знаю, кто и как. Но, разрази меня гром, не пойму, зачем.

Она раскололась. Захлебываясь то смехом, то слезами, она выдавала себя – и ни капли смысла не было в ее бессвязном лепете.

Она лопотала о своем страхе и о том, что, если бы остались другие наследники, кроме них с кухаркой, поместье пришлось бы разделить и продать. И тогда бы ей не миновать этого ужасного мира, в котором ей удалось побывать лишь однажды, четырнадцатилетней девочкой.

Я ошибся в одном. Не восемь, одиннадцать убийств. Она убила и тех троих, которые якобы погибли от несчастного случая или умерли естественной смертью. Она во всем призналась. Она даже хвасталась перед нами, издевалась над нами – потому что до сих пор ей удавалось дурачить всех.

И все время Стэнтнор смотрел на нее как громом пораженный. Я знал, о чем он думал. Он думал – чем я заслужил такое?

Я хотел объяснить ему.

– Гаррет! – Морли дернул меня за рукав.

– Что?

– Пора идти. Ты выполнил свою работу. Рок уже ушел. Он сделал свое дело – Элеонора получила покой. Кухарка пыталась утихомирить и успокоить Дженнифер, а заодно и саму себя. Эта девушка ей не родная дочь, но… Стэнтнор отвернулся от Дженнифер. Теперь он обратился к ее портрету. Наверное, он видел в нем нечто, недоступное никому другому, кроме Снэйка. Может, он видел того, кто произвел на свет этого монстра. Напрасно я искал в душе хоть крупинку жалости – ее не было.

Потом с ним снова случился припадок. Он не прекращался, приступы следовали один за другим.

– Гаррет. Пора идти.

Старик умирал, умирал в страшных мучениях, и Морли не желал при этом присутствовать.

Питерс стоял не двигаясь, не в силах произнести ни слова. Он не знал, что делать. Его-то я очень жалел.

Я стряхнул овладевшее мной оцепенение.

– Стэнтнор должен мне, – сказал я Морли. – Я истратил весь аванс и ответил на все его вопросы. Но не похоже, что он собирается расплатиться.

Морли удивленно уставился на меня: подобные циничные замечания не в характере добродушного старины Гаррета.

– Не надо, – запротестовал он, хотя и не знал, что я намерен предпринять. – Пошли, забудь об этом. Я с тебя ничего не возьму.

– Ну нет. – Я взял портрет Элеоноры. – Мой гонорар. Работа Брэдона. Оригинал, прошу заметить.

Генерал не возражал. Он был занят – он умирал. Я взглянул на Питерса. Он пожал плечами. Ему было все равно.

– Гаррет! – рявкнул Морли. Он не сомневался, что сейчас я сделаю что-то, о чем впоследствии горько пожалею.

– Еще минутку.

Я все же чувствовал ответственность за случившееся.

– Что вы будете делать дальше? – спросил я кухарку.

Она посмотрела на меня так, будто в жизни не слыхала вопроса глупей.

– Что всегда делала, парень. Присматривать за домом.

– Дайте мне знать, если понадоблюсь. Лишь потом я последовал за Морли. О старике я не думал. Даже если б за дверью ждал врач, способный спасти его, вряд ли я позвал бы его к больному.

Мы с Морли забрали картины, упаковали вещи и спустились вниз. Питерс ждал нас у парадной двери, он смотрел на главный холл тем же взглядом, каким я недавно смотрел на пейзаж Брэдона с болотом и виселицей. В руке сержант держал лопату. Он шел копать могилы. Но вряд ли кто-нибудь поставит памятник на могиле Стэнтнора.

– Я не благодарю тебя, Гаррет. Я бы никогда не обратился к тебе, если б знал…

– Я бы никогда не согласился, если б знал. Мы квиты. Что собираетесь делать?

– Похоронить мертвых. Потом уйду отсюда. Может быть, опять подамся в армию. Если Дуралейник сорвется с цепи, им понадобятся ветераны, а больше я все равно ничего не умею.

– Желаю удачи, сержант. Как-нибудь увидимся.

– Конечно.

Мы оба знали, что больше не встретимся никогда.

Сверху донесся ужасающий вопль. Крик не затихал. Теперь в нем не было ничего человеческого. Все поглядели вверх.

– Полагаю, он умер, – сказал Питерс, просто констатировал, без тени чувства.