Андреевское братство - Василий Звягинцев

Елена наконец ожила, лежала, распаренная, посверкивала глазами, понемногу отпивала медовуху из глиняной кружки.

– Ох, истинно рай земной! – сказала она, отирая пот со лба, и эти слова вдруг резанули меня по сердцу. Не знаю, отчего, но напомнили мне эти слова о чем-то страшном.

– Спасибо тебе, князь, спаситель мой. Ведь я на самом деле, а не для красного словца заново на свет родилась. Не представляешь, как мне было жутко. Ночь, лес, дождь, дороги нет, и мысли лишь о скорой смерти. До утра бы я не дожила…

Поверить ли в такое счастье – прекраснейшая девица Руси, завидная невеста, к которой сватались и кирай мадьярский, и круль польский, даже, говорят, сын базилевса византийского знаки внимания оказывал, к наукам светским столь расположенная, что прошлым летом экзамены экстерном за курс царьградского университета сдала, и как бы не собиралась в Сорбонне образование продолжить, лежит сейчас у меня в комнате и разговаривает не по протоколу великокняжескому, а запросто.

– Если бы с дороги сбилась – пожалуй, и не дожила. До Осташкова еще тридцать верст, никак бы не доехала… Тебе до дождя еще надо было шалашик соорудить, костерчик запалить или около коней согреваться… Но то дела солдатские, это мы знаем, как в лесу и две недели без еды и огня выжить, а ты, княжна, другим наукам обучалась…

Я говорил, а сам со страхом представлял: через версту-другую она бы непременно свалилась с седла. Только не на мои руки, а в дорожную грязь. Ну и…

– Бог миловал. – Княжна выпростала другую руку из-под мягкого войлока, вдруг провела пальцами по моей щеке. – Не только Бог, но и ты, княже. Видишь, как получилось? Давно я праздно мечтала оказаться с тобой наедине, и вот… Потому и выжила, что, и сознание теряя, помнила, к кому скачу. Самые последние трое ратников из моей охраны погоню на волжской переправе за собой в сторону Пено увлекли, а мне этот тайный путь указали и велели никуда не сворачивать. Кони, мол, сами выведут… Зачем только для нашей встречи такая страшная война потребовалась?..

Я задохнулся от удивления и радости. Значит, она тоже?! Мне захотелось тут же обнять ее, припасть губами к ее всегда надменным и капризным, а сейчас нежно улыбающимся губам, и ниже, ниже…

Однако ж нельзя. Невместно. По европейскому этикету легонько поцеловал горячую ладонь.

Елена продолжала сбивчивым шепотом:

– Отец сказал мне, провожая: «Доберешься до князя Игоря, и, бог даст, победим и живы все останемся, отдам тебя за князя. Может, тогда свои мысли об сорбоннах и флоренциях богомерзких оставишь. А ежели не доживу – сама, дочь, решай…»

– Так что же, князь Михаил знал? Про меня… и что ты тоже?..

– Великий князь все про всех знает, а уж что говорит, а что нет – на то его воля…

Чтобы совсем не потерять голову, я встал.

– Отдохни, княжна, а у меня еще дел много. Письмо князя до сих пор не прочитано, да и одежду твою в порядок привести надо, почистить, постирать да высушить. У меня для тебя сменных туалетов нет. И сам без того обхожусь…

– Ты что же, князь, женское исподнее своими руками стирать будешь? – глаза у нее расширились в изумлении.

– Оно у тебя, как замечено, – усмехнулся я, – отнюдь не женское, а солдатское тож. А я его с двенадцати лет своими княжескими ручками добела оттирать научен, когда мылом, а когда и песком. Начинай привыкать понемногу…

– У меня во вьюках и настоящее есть…

– Там тоже все промокшее, да и твое, боюсь, очень еще долго не понадобится.

В горнице я наискось резанул ножом конверт, развернул плотную бумагу, судя по почерку, собственноручно написанную Великим князем. И тут в оконное стекло тихонько постучали.

«Акинф, наверное, – подумал я, – а чего в дом не заходит?»

Открыл тяжелую, набухшую от сырости дверь и зажмурился. В лицо ударил яркий солнечный свет.

«Как же так? Утро уже? Я что – заснул над письмом?» – мелькнула мысль и сразу исчезла. Передо мной стоял Артур. Совершенно такой, как я его и представил перед началом «сеанса». В оливково-желто-коричневом тропическом камуфляже, высоких испачканных глиной ботинках, только лицо у него было теперь вполне человеческое и глаза не мертвые, а обыкновенные.

«Так и должно быть, – сообразил я, – это там, у нас, они у него были мертвые, а здесь, на том свете, – нормальные. А вот какие глаза сейчас у меня? Зеркальце бы… Но – это я тоже вспомнил – покойники и зеркала несовместимы. Не зря же их принято занавешивать.

Но как же Елена? Она же согласилась пойти за меня замуж! А татары? До Селижарова тридцать верст, вот-вот они могут появиться и здесь!..»

Я глубоко вздохнул и все вспомнил. И понял. Из каких глубин памяти они сумели вытащить это? Мне было девятнадцать лет. В турлагере – вон там, за плесом, по ту сторону монастыря, я познакомился с девочкой Леной.

Влюбился в нее мгновенно и страшно. Кстати – впервые в жизни вот так, по-настоящему. Однажды на танцах даже ухитрился поцеловать ее в щечку. Но ничего у меня не вышло. Чем-то я ей не показался.

С полгода еще мы переписывались. Чернилами по бумаге для пущей романтики. А на лекциях в университете я сочинял исторический роман про нас с нею. Вот этот самый, экранизацию которого я сейчас посмотрел.

Мне стало так горько, так тоскливо и обидно. Ведь примерно до этого места я и тогда дошел. В целомудрии своем не решился на более откровенную сцену, хотя в мыслях, конечно…

Где-то, наверное, и сейчас валяется та тетрадь. Я отправил распечатку нескольких глав Лене в Петроград, получил в ответ довольно насмешливое послание, и от злости и оскорбленной гордости забыл и девушку, и роман, который мог бы… А что, вполне мог бы быть дописан и даже стать популярным. Народ такие сюжеты любит.

И еще стихотворение сочинил для нее, уже совсем на прощание:

Тебе опять совсем не надо,Ни слов, ни дружбы, ты одна.Шесть сотен верст до ПетроградаЗаснежены, как тишина.А я пишу стихи, которымУвидеть свет не суждено,И бьют косым крылом просторыВ мое обычное окно…

Ну и так далее, много еще чего сентиментального и жалобного.

…Не владея собой, поскольку все же находился в вымышленной реальности, я метнулся в комнаты. И остановился.

Никаких следов только что здесь происходившего. Обычный деревенский дом, обставленный примерно как моя сгоревшая дача. Сердце у меня заныло так, словно я, настоящий князь Мещерский, вернулся из разведки (в которую я вправду утром собирался съездить) и увидел, что княжна исчезла, а вокруг – следы татарского налета.

Так даже в том случае у меня оставались бы шансы – догнать, снова спасти…

– Ну, сволочи! – заскрипел зубами. Однако вида показывать нельзя. – Какая неожиданная встреча! – извлек я из памяти абсолютно нелепую в данном случае фразу. – Ты что – здесь вот обитаешь? А где твоя Вера?

Артур слегка скривил губы, вдруг похлопал себя по карманам.

– У тебя закурить не найдется?

«А что, разве здесь и покойники курят?» – чуть не спросил я. Перед началом медитации сигареты у меня с собой были. Были они и у князя. Но сейчас-то на мне снова московский костюм. Я опустил руку в боковой карман и, хоть и был к этому готов, дополна набитый портсигар извлек с некоторым удивлением. Артур с плохо скрываемой жадностью почти выхватил сигарету у меня из пальцев. Мы присели на поросший мягким изумрудным мхом штабель когда-то и кем-то заготовленных для постройки или ремонта дома ошкуренных бревен. С трудом попадая кончиком сигареты в коптящее пламя бензиновой зажигалки, он прикурил и несколько раз глубоко затянулся.

Глядя, как Артур торопливо, по-солдатски «дергает», пряча сигарету в кулак, ощущая совершенно натуральный запах табачного дыма, я спросил:

– Разве ты на Земле курил? Не помню что-то.

Он щелчком сбил выросший на кончике сигареты столбик пепла.

– Когда живой был – курил. В качестве… зомби – действительно нет. А здесь я снова идентичен себе – исходному. В твоем обществе…

Я не понял, о чем это он.

– Именно в моем? Почему?

– Так никого же больше здесь нет. Соответственно – нет ни времени, ни пространства. То есть ничего. Поскольку нет для меня точки отсчета. Сейчас эта точка – ты. И отсчета, и кристаллизации. Древние греки были правы – нет более печального места, чем Аид – царство мертвых. Где души в виде полупрозрачных теней бродят в сумерках, оглашая окрестности тоскливыми стонами…

Надо же, и память у него в порядке, и даже нечто вроде иронии присутствует.

– Разумеется, – ответил я в тон. – Мусульманский рай не в пример приятнее. Фонтаны, гурии, шербет…

Артур посмотрел на меня, склонив к плечу голову с давно не мытыми всклокоченными волосами. То ли удивленно, то ли с уважением.

– Разве только мусульманский? Разве наш, российский, тебе понравился меньше? И девушка, княжна, хороша, правда? Это же ее ты беззаветно любил полжизни? Вот она, возьми… Ты сам – настоящий воин. Каким и мечтал быть. Впереди, конечно, много сражений и бед, но ведь и награда… Красавица жена, еще и амазонка вдобавок. Тесть – Великий князь, а там и на объединенный Великий стол, Тверской, Московский и Владимирский шансы у князя Игоря неслабые… Спаситель земли Русской – вполне возможно.