Академия. Классическая трилогия - Айзек Азимов

Доктор Дарелл рассеянно взглянул на нее:

— Ты что-то сказала, Полли?

Глаза Полли широко раскрылись, но тут же сердито сузились.

— Ничего, доктор, ровным счетом ничего не сказала. Что я могла сказать? Разве мне можно хоть слово сказать в этом доме? Крутишься тут целый день — все подай да принеси, а чтоб слово сказать…

Продолжая сердито ворчать, она удалилась.

Ее уход произвел на доктора Дарелла впечатления не больше, чем ее причитания.

Калган? Блеф, ерунда. Элементарный физический противник. Таких во все времена побеждали.

У него были дела поважнее. Неделю назад мэр предложил ему возглавить пост Главного Куратора по Научным Исследованиям в Министерстве обороны. Сегодня он должен дать ответ.

Он нервничал. Почему он? Ведь можно отказаться… Нет, это покажется странным, а ему вовсе не хотелось казаться странным. В конце концов, до Калгана ему никакого дела нет. У него только один враг. Этот враг у него был всегда.

Пока была жива, его жена, у него была только одна цель — скрываться. Он с тоской вспоминал долгие, тихие дни на Тренторе, которые текли среди молчаливых руин прошлого. Тишина разрушенного мира, полное, отрешенное забытье…

Но она умерла — и пяти лет не прошло… А после этого в его жизни осталось одно — борьба с призрачным, невидимым врагом, лишившим его простого, человеческого счастья, предопределившим его судьбу, превратившим всю его жизнь в отчаянное отодвигание ненавистного финала, сделавшего всю Вселенную полем ненавистнической, смертельной шахматной игры.

Да, это была высокая, благородная роль — он и сам так думал, и борьба стала смыслом его жизни.

Вначале был Сантаннийский Университет, где он работал с доктором Кляйзе. Эти пять лет были относительно спокойными.

Но Кляйзе — всего-навсего сборщик и классификатор данных. Настоящая борьба была ему не по плечу. И когда Дарелл окончательно в этом убедился, он понял, что ему пора уходить.

Кляйзе мог бы, конечно, работать втайне, но один он работать не мог — ему нужны были помощники. Он обследовал конкретных людей. Он был официальным сотрудником Университета, то есть был на виду. Все это мешало делу.

Кляйзе не сумел бы этого понять, а он, Дарелл, не мог ему ничего объяснить. Они расстались врагами. Это нормально, так и должно было быть. Он и должен был уйти так, как будто сдался. На тот случай, если за ним следили.

Кляйзе открыто работал с энцефалограммами, а Дарелл только в уме математически обрабатывал полученные данные. У Кляйзе было много сотрудников, у Дарелла — никого. Кляйзе работал в крупном Университете, а Дарелл — в тишине и покое загородного дома.

Но он был близок к решению. Он понял многое.

Человек из Второй Академии — не человек, если говорить о головном мозге. Мудрейшие физиологи нейрохимики со своими тончайшими анализами могут ничего не заметить — но различие именно здесь. А если различие кроется на уровне сознания, то только там его нужно искать, и только там его можно выявить.

Взять, к примеру, такого человека, как Мул. Несомненно, люди из Второй Академии обладали силой, подобной силе Мула — врожденной или приобретенной, неважно, то есть способностью выявлять и контролировать человеческие эмоции. Попробуйте вычленить из этого сознания ту самую электрическую цепь, попробуйте найти те мельчайшие детали на энцефалограмме, которые позволили бы вам нечто безошибочно определить!

И вот теперь Кляйзе опять вернулся в его жизнь — в обличье этого гордеца и выскочки — его ученика, Антора.

Чушь! Чушь! Все эти энцефалограммы «обработанных» людей! Да он много лет назад все это видел и умел выявлять, а толку-то что? Ему нужен инструмент, нужно оружие. Однако он вынужден сотрудничать с Антором — так спокойнее.

Спокойнее и разумнее было и сейчас согласиться на предложенную мэром работу. Это был разумный и безопасный вариант. Итак, он оставался конспиратором внутри конспирации…

Страх за Аркадию пронзил его на мгновение, но он прогнал его прочь. Будь он сам себе хозяин, разве он допустил бы это? Будь он сам себе хозяин, только он и был бы в опасности и больше никто. Если бы он был сам себе хозяин… Внутри у него жарким клубком закручивались ярость, гнев, злость на мертвого Кляйзе, на живого Антора, на всех самоуверенных идиотов…

Нет, она сумеет о себе позаботиться. Она взрослая, умная девочка. Должна, должна суметь!

Но мысленно он шепотом спросил у самого себя:

— А сумеет ли?

Как раз в этот самый момент, когда доктор Дарелл пытался уговорить самого себя, что его дочь сумеет о себе позаботиться, Аркадия сидела в холодной, неуютной приемной официальной Резиденции Первого Гражданина Галактики. Уже полчаса она сидела там, уныло поглядывая на стены. Когда они входили в приемную вместе с Хомиром Мунном, у двери стояли два вооруженных гвардейца. Прежде она их там что-то не замечала.

Сейчас она была одна, но ей казалось, что даже мебель смотрит на нее как-то недружелюбно. Такое было впервые.

С чего бы это?

Хомир был на приеме у Лорда Стеттина. Господи, ну что же случилось?

Она начинала злиться. В подобных ситуациях герои библиофильмов и видеотриллеров всегда предвидели развязку, были подготовлены к ней, когда она наступала, а она — она просто сидела… Случиться могло все, что угодно. Все, что угодно! А она просто сидела и ничего не делала. А главное, ничего не понимала.

Ну-ка, еще раз все с начала. Еще раз. Может быть, удастся что-нибудь понять.

Две недели Мунн, можно сказать, жил во Дворце Мула. Один раз, с разрешения Лорда Стеттина, он взял ее туда с собой. Дворец представлял собой массивное, угрюмое здание — казалось, все там как-то нервно вздрагивало от прикосновения живого ко всему, что спало мертвенным сном, погруженное в воспоминания, и отвечало на звук шагов враждебным эхом или сердитым скрипом. Ей там совсем не понравилось.

Насколько приятней было смотреть на широкие, оживленные улицы столицы, ходить в театры и смотреть спектакли в мире, который, хотя и был гораздо беднее Академии, но не жалел денег на роскошь!

По вечерам Хомир возвращался из Дворца, сияющий от благоговейного трепета.

— Это мир моей мечты, — говорил он. — О, если бы я мог разобрать весь дворец по кусочку и перевезти на Терминус — какой можно было бы создать музей!

Казалось, он полностью избавился от сомнений и растерянности. Он весь светился, был заметно возбужден. И еще один признак появился в его состоянии. Он совсем перестал заикаться…

Однажды Мунн обмолвился:

— Я нашел кое-какие обрывки записей генерала Притчера.

— Я знаю о нем, — ответила Аркадия. — Он был изменником из Академии и прочесывал Галактику в поисках Второй Академии.

— Ну, не совсем «изменником», Аркадия. Так нельзя. Его же «обработал» Мул.

— А это одно и то же.

— Ну нет. Ты пойми: прочесывание Галактики, о котором ты говоришь, было абсолютно бесполезным занятием. В материалах Конвенции Селдона о создании двух Академий пятьсот лет назад содержится только одно-единственное упоминание о Второй Академии. Там говорится, что она находится «на другом краю Галактики», «в конце звезд». Это — все, чем располагали Мул и Притчер. У них не было в распоряжении метода, с помощью которого они могли бы точно распознать Вторую Академию, даже если бы нашли ее. Это было чистое безумие!

Я нашел их записи, — продолжал он, будто разговаривая сам с собой, — и оттуда явствует, что они, как ты сказала, «прочесали» почти тысячу миров, по могли бы с таким же успехом посетить хоть миллион. Но наше положение ничуть не лучше…

Аркадия прижала палец к губам.

— Ш-ш-ш… — прервала она его.

Хомир вздрогнул, задумался. Придя в себя, кивнул.

— Да, ты права, лучше об этом не говорить, — пробормотал он.

А теперь Хомир был у Лорда Стеттина, а Аркадия сидела в приемной одна-одинешенька и чувствовала, как громко и быстро бьется у нее сердце, но ничего не могла поделать. Это было самое страшное. Никакой причины происходящего она не видела и ничего не могла понять.

А по другую сторону двери примерно так же чувствовал себя Хомир Мунн. Ему казалось, что он тонет в море липкого желе. Он отчаянно боролся с заиканием, но в результате, естественно, не мог двух слов связать.

Лорд Стеттин был в полном парадном облачении и во всем величии своего шестифутового роста. Чеканя слова, он отстукивал ритм железным кулачищем.

— Итак, у вас было две недели. И вы осмеливаетесь заявиться ко мне со сказочками про белого бычка! Ну, давайте скажите мне самое худшее. Значит, я должен свой флот на пуговицы переплавить? Или я должен сражаться с призраками из Второй Академии так, как с ними сражались ваши люди?

— Я-я п-повторяю, мой господин, ч-что я не п-пророк. Я… с-совершенно ра-астерян, п-поверьте!