Том 11. Неопубликованное. Публицистика - Аркадий Стругацкий

— А что такое «хороший человек»?

— Я считаю хорошим человека, который хорошо делает свое дело на своем месте. Сама жизнь не дает проявляться в нем дурным качествам, даже если они заложены в генах.

— И все-таки хочется прогноза. Допустим, настало время, когда один человек своим трудом кормит десять, пятьдесят, сотню. Чем займутся остальные? Что будет с культурой?

— В самом деле — чем заняться человеку? В «Улитке на склоне» один персонаж говорит: «Я буду выпиливать по дереву». А другой ему отвечает: «Не будешь ты выпиливать по дереву, а будешь ты шляться от алмазной распивочной до хрустальной закусочной». В этой действительно страшной ситуации, когда «на ответы нет вопросов», возможно окончательное превращение культуры в разновидность наркотика, отвлекающего от реальности. Но это не будет культурой в нашем понимании.

— Но возможен ли благоприятный вариант?

— Не знаю, как человечество решит эту проблему. Как-то решит. Справляется же оно пока с ядерной угрозой. Правда, ценой развала одной из конфликтующих сторон. Вся надежда на то, что процесс будет протекать медленно. Пройдет несколько поколений. Здесь я надеюсь на теорию воспитания. Не дрессировки, как сейчас, а создания «человека на своем месте».

Поймите, господа фантасты: будущее, в котором нам хотелось бы жить, невозможно. Оно противоречит устройству человека, его генотипу. Так же, как противоречат ему Десять заповедей. Должно быть, они написаны для какого-то другого мыслящего существа. Хотя какое-то приближение к идеалу возможно. Мир, в котором высшим наслаждением для людей является их деятельность, в принципе возможен.

— Вы полагаете, что потребность в труде изначальна?

— Нет, изначальна потребность в наслаждении. Это первая аксиома. А вторая — человек испытывает высочайшее наслаждение, реализуя себя в труде.

— А не в творчестве?

— Это разновидность труда, я знаю на собственном опыте. Например, закончил я аспирантуру и по ряду причин не смог защитить диссертацию. И был «брошен на низовку»: назначили инженером по счетно-аналитическим машинам. Вы и не знаете, что это такое: гигантские электрические арифмометры, которые могут только складывать и вычитать. Для меня, астронома-теоретика, специалиста по звездной динамике, это был страшный удар. Пришлось начинать с азов, листать какие-то промасленные инструкции. Как чистить контакты, что куда втыкать… Жуткое ощущение. Но прошел первый, очень трудный месяц. Я понял, как работают эти машины. И к своему величайшему изумлению понял, что работать с ними интересно! Можно заставить их умножать, делить, извлекать, черт побери, корни квадратные! И понял, что неинтересной работы не бывает. Если залезешь вглубь, обязательно найдешь поле для творчества.

— Да, но большинство-то никуда не лезет!

— А этого мы не знаем. Может, у них нет такой потребности.

— А в будущем, значит, она появится…

— Эта потребность будет культивироваться — школой, детским садом. Если последовательно проповедовать идею, что неинтересной работы не бывает, найти какие-то идеологические приемы…

— Почему же братья Стругацкие не написали «роман воспитания»?

— Это будет уже не воспитание, а дрессировка. Дрессировать же и без Стругацких хорошо умеют. Возьмем ВДВ. Там воспитывают великолепно. Эффективно. Но это дрессировка: не обращая внимания на личные таланты человека, отбрасывают все лишнее, и остается Бойцовый Кот. Стрельба, прыжки, полоса препятствий…

— Но ведь десантник счастлив?

— Да, пока он молод, быстро бегает, кости не болят, пока он трех книжек не прочитал, пока на дембель не вышел. Это недолгое счастье. У него появится жена, дети, встретится он с реальной жизнью — скучной и размеренной — и все это счастье — фью!

— Что-то сомневаюсь я в этой теории воспитания…

— Да я сам в ней сомневаюсь! Я просто надеюсь, что есть в каждом человеке главный талант. Но тут предвижу возражения социологов и психологов: да вы что, охренели? Вы людей не знаете? Сколько ходит дебилов с одним-единственным талантом: поглощать декалитрами пиво. Что с ними-то делать?

— Но ведь человек меняется по мере развития науки…

— Ага, если хомо сапиенс такое существо, что не может вместить Десяти заповедей, то, может быть, стоит вывести новое? Но мы с Аркадием Натановичем сразу отставили эту мысль. Во-первых, к человеку это существо будет иметь такое же отношение, как пекинес к дикому койоту, даже внешне. А нечеловеческими проблемами заниматься неохота. Во-вторых, евгенику легко обратить во зло. Не дай бог найдут евгенические способы изменения человека — тут начнется кромешный ад, описанный в десятках и сотнях романов.

— Давайте-ка напоследок вернемся к литературе. Каково состояние отечественной фантастики?

— Как говорят врачи, прогноз благоприятный. Больной уже сидит в постельке и кушает манную кашу. Года через два начнет ходить. «Четвертое поколение» фантастов начинает давать серьезную отдачу. Уже в этом году пришлось нелегко, определяя лауреата приза «Бронзовая улитка», а дальше будет еще труднее.

— И, наконец, творческие планы?

— Мы их и раньше не разглашали. Пытаюсь писать — очень медленно, очень трудно. Если этот роман и выйдет, то под псевдонимом. Потому что он совершенно не «стругацкий».

— Что ж, Борис Натанович, остается пожелать вам в день 60-летия достаточно времени и здоровья, чтобы не раз испытать наслаждение от хорошо исполненной работы.

Интервью брали Андрей Лазарчук, Михаил Успенский

Борис Стругацкий

«ЗОЛОТАЯ ДЕСЯТКА» ФАНТАСТИКИ[57]

Любой квалифицированный читатель рано или поздно, но приходит к пониманию, что книга есть мир, обладающий всеми свойствами личности. Читая, ты вступаешь в отношения, словно общаешься с человеческим существом. Возникают чувства: радости, или, скажем, спокойного удовлетворения, или — вдруг — неприязни и раздражения. Обнаруживается, что возникла и функционирует устойчивая связь доброжелательства и даже благодарности. Или — радостное намерение встречаться вновь и опять. Или, наоборот, раздраженное сожаление о зря потерянном времени, брезгливое негодование и категорическое нежелание какого-либо общения в дальнейшем.

Поэтому ранжировать книги так же трудно и в каком-то смысле невозможно, как и самых своих хороших знакомых. И как среди друзей обязательно обнаружится добрейшей души человек, но горький пьяница и буйный во хмелю, так и среди книг всегда найдется любимый, до дыр с детства зачитанный том, невысоких, однако (теперь-то это ясно), художественных достоинств; или мощный роман, вызывающий самое что ни на есть почтительное к себе отношение, но совершенно не возбуждающий желания перечитать; или некое сочинение, всеми расхваленное, и вроде бы не зря, но странным образом оставляющее к себе совершенно равнодушным… И если ты попытаешься ранжировать все эти тексты по принципу «самые любимые», то неизбежно оставишь за бортом наиболее значительные. Те, что произвели наисильнейшее впечатление, лишь отчасти пересекутся с чаще всего перечитываемыми, а вечные вовсе окажутся отдельно от популярнейших… Я не говорю уж о том, что «золотая десятка», составленная (по какому угодно принципу) тридцатилетним читателем, будет обязательно и существенно отличаться от десятки, составленной по тому же принципу и тем же человеком, но двадцать лет спустя.

1. Н. Гоголь «Нос».

2. М. Твен «Янки при дворе короля Артура».

3. Г. Уэллс «Машина времени».

4. Г. Уэллс «Война миров».

5. К. Чапек «Война с саламандрами».

6. М. Булгаков «Мастер и Маргарита».

7. Д. Оруэлл «1984».

8. Р. Брэдбери «451 градус по Фаренгейту».

9. И. Ефремов «Туманность Андромеды».

10. С. Лем «Солярис».

Вот десять произведений, оказавших, на мой взгляд, сильнейшее — прямое либо косвенное — влияние на мировую фантастику XX века вообще и на отечественную фантастику в особенности. Полагаю, что каждый из фантастов-профессионалов нового времени, во всяком случае, русских, испытал на себе мощное воздействие всех (или почти всех) этих шедевров, и что-то в нем после прочтения (и вследствие прочтения) переменилось, какие-то ценности оказались пересмотрены или, наоборот, утвердились еще более основательно, нежели раньше. И то же самое, мне кажется, можно сказать и о любом из «профессиональных» читателей — никто из них не пропустил этих произведений мимо своего внимания, никто не остался к ним равнодушен, никто не забыл их и не забудет до самой глубокой старости. Эти произведения сформировали фантастику XX века в том виде, в каком существует она и поныне. Эти произведения либо послужили словно бы истоком новых тематических, эстетических или идейных направлений, либо являются высочайшими достижениями на этих направлениях. Так что не будет большой ошибкой утверждать, что эти произведения и есть САМА ФАНТАСТИКА XX века, и, если кто-нибудь (в очередной раз) спросит: «А что, собственно, такое — фантастика?», — можно просто продиктовать ему этот список и сказать: «Вот это она и есть».