Сыновья - Вилли Бредель

— Хорошо ли, отец, что мы так сразу взяли да уехали? — спросил Вальтер. — У меня было такое чувство, что всем им хотелось еще побыть с нами.

— Так редко видимся, — сетовала Фрида. — Быть может, мы никогда и не встретимся больше!.. Да, Карл, нам и в самом деле не следовало сразу уезжать.

Но Карл Брентен слушать ничего не хотел.

— Не желаю я больше со всей этой родней знаться, — почти крикнул он. — Смотреть на них тошно. А говорить с ними — сверх моих сил.

— О боже, какой же ты ненавистник! — пробормотала Фрида.

— Уметь ненавидеть — это хорошо, — сказал Вальтер. — Но ненависть не должна быть слепа. А главное, ненавидеть нужно тех, кого следует!

— Кого следует? Кого следует? — бушевал Карл Брентен. — Я и ненавижу, кого следует. Ненавижу таких социалистов, которые строят тяжелые крейсеры, таких политических сосунков, как Людвиг, и таких жалких филистеров, мелких буржуа, как Отто и Эмиль.

Вальтер усмехнулся. Кому-кому, но только не отцу ругать других филистерами и мелкими буржуа. Но об этом сейчас не хотелось говорить, чтобы еще больше не взвинчивать его. Однако отец политически не прав, — этого уж Вальтер никак не мог оставить без ответа.

— Нет, отец, ты ненавидишь не тех, кого следует! Разве это правильно ненавидеть обманутых рабочих? Правда, тупость иных социал-демократов хоть кого может довести до отчаяния, но если мы будем всех их без разбора ненавидеть, мы никогда не завоюем их!

— Да, этих безмозглых тупиц мы действительно никогда не завоюем, — ответил Карл Брентен. — И незачем нам завоевывать их!

— Ого! — воскликнул Вальтер. — Ты, наверно, думаешь, что говоришь сейчас от имени партии? Но в данном случае ты не имеешь права на это, ибо партия стремится по возможности всех рабочих социал-демократов завоевать. Вспомни, что всегда говорил и говорит Тельман.

— Хватит! — крикнул Карл Брентен. — Тебе мое мнение известно, и я его менять не собираюсь.

— Такими методами ты мало кого убедишь, папа. И меньше всего меня.

— Успокойтесь же, наконец, и перестаньте спорить, — чуть не плача взмолилась Фрида. — Постыдитесь! Что подумает о нас шофер! Только что мы похоронили бабушку!

IV

Часы можно остановить, время не остановишь, говорит пословица. Время шло, и для бедняков оно хорошим не было, наоборот, с каждым днем им становилось хуже. Заработная плата сокращалась, а требования хозяев взвинчивались. Два миллиона безработных голодали. И все же то там, то здесь вспыхивали забастовки, рабочие стремились сохранить хотя бы остатки своих прав и остановить постоянное снижение прожиточного минимума. Предприниматели отвечали увольнением рабочих. Противоречия до такой степени обострились, что, казалось, вот-вот разразится открытая и тяжелая политическая схватка.

Доктор Ганс Баллаб, унаследовавший в прошлом году от своего умершего отца его посредническую контору, а к тому еще и немалое состояние, принадлежал к узкому кругу руководителей национал-социалистической партии в Гамбурге. Дела фирмы «Баллаб и сын» вел по-прежнему, вот уже два десятка лет, доверенный фирмы Вильгельм Зольтау. Таким образом, дела не отнимали у Ганса Баллаба особенно много времени. Из унаследованного капитала он пожертвовал в боевой фонд своей партии двадцать тысяч марок. Это было засчитано ему в серьезную заслугу и повысило его авторитет. Отныне в руководящих партийных сферах к его слову прислушивались, а он не скупился на высказывания по любым поводам, говорил и о политической слабости некоторых руководящих лиц, называя ее ужасающей, и забрасывал Мюнхен письмами. В них он чрезвычайно прозрачно намекал, что единственный человек, достойный поста гаулейтера в Гамбурге, это он, доктор Баллаб.

Критические замечания и предложения доктора Баллаба были приняты благосклонно. И в Мюнхене не могли не видеть, что нынешний гаулейтер Хинрих Лозе — субъект на редкость ограниченный; он может, как все люди такого типа, взбрыкнуть и задницей опрокинуть все то, что с трудом построил собственными руками.

Но Адольф Гитлер назначил гаулейтером в Гамбурге не доктора Баллаба, а некоего молодого человека по фамилии Кауфман. Услышав об этом, Ганс Баллаб иронически заметил, что фамилия Кауфман[12] — это единственное качество молодого человека, за которое он, видимо, и получил пост гаулейтера в Гамбурге. Однако Баллаб был достаточно умен, чтобы установить с новым гаулейтером дружеские отношения. Прошло немного времени, и он полностью подчинил своему влиянию нового гаулейтера; ровесник по годам, тот интеллектуально был несравненно слабее его. Именно Баллаб добился проведения такой политической тактики, которая и в Гамбурге все больше отравляла политическую атмосферу. Он предложил организовать агитационный марш штурмовых отрядов по улицам Сан-Паули. На возражение, что такой марш неизбежно приведет к кровопролитию, он насмешливо спросил: неужели кто-нибудь думает, что марксистов можно одолеть без пролития крови? Он потребовал вооружить штурмовиков револьверами.

— Самооборона не запрещена законом, — пояснил он, — а судьи с каждым днем все отчетливее понимают, куда ветер дует.

Доктор Баллаб обладал железной волей и несокрушимой энергией. Многие друзья по партии и руководители штурмовых отрядов под впечатлением от его, до одержимости, агрессивных речей, называли Баллаба бесстрашным революционером.

Агитационный марш штурмовиков по улицам Сан-Паули был проведен, и кровь была пролита. Любое политическое собрание кончалось потасовкой. Сидящие в засаде револьверные герои из штурмовых отрядов не различали, кто ротфронтовец, а кто рейхсбаннеровец. Стоило рабочим перейти к самообороне, как тотчас же вмешивалась полиция. Террористические методы вооруженных сторонников Гитлера вызывали возмущение в самых широких буржуазных кругах. В газете «Гамбургер анцайгер» можно было прочесть:

«Национал-социалистами владеет лишь страсть к разрушению, равнодушие к пролитой крови, внутренняя готовность к войне. Только тот, для кого поле битвы гражданской войны — дом родной, может с таким сытым самодовольством, с такой фанфаронской чванливостью увеличивать статистику подобных стычек».

Доктор Баллаб сунул в карман газету и поехал на Аусенальстер, к гаулейтеру. Адъютант Карла Кауфмана Эллерхузен был на месте, и втроем они обсудили меры, необходимые для того, чтобы раз навсегда заткнуть рот «буржуазным писакам», как назвал редакторов газеты «Гамбургер анцайгер» доктор Баллаб.

На следующий день главного редактора «Гамбургер анцайгер» доктора Манфреда Каульберга нашли с простреленным легким у подъезда его дома, а виновников преступления и след простыл.

После этого случая ни в одной буржуазной газете Гамбурга не появлялось ни единой критической строчки в адрес сторонников Гитлера.

Доктор Баллаб настаивал на том, чтобы Первого мая по улицам Гамбурга прошли маршем штурмовые отряды. Но тут уж ему не удалось сломить отпор ни руководителей партии, ни руководителей штурмовиков, Эллерхузен, тем временем назначенный Кауфманом бригадным командиром штурмовиков, первым запротестовал против предложения Баллаба.

— В этот день, — заявил он напрямик, — моих людей, даже если у каждого в кармане был бы револьвер, сметут с улиц, как цыплят. Нет,