Знающий не говорит. Тетралогия - Людмила Астахова

Он посмотрел на своего личного телохранителя – воина с далеких Эрмидэйских островов, который тяжело молчал, взглядом приказывая тому высказаться.

– Она ни в чем не виновата, повелитель. Слову хатами можно верить.

– Но я не стану ссориться с Ваджиром из-за его идиотки-дочери. Ан-Риджа – наш исконный союзник, и не стоит портить отношения по столь ничтожному поводу. Политика дело тонкое, добросердечный мой варвар.

– Но девушка…

– Она умрет. Кто-то же должен быть наказан, – улыбнулся одними губами Сигирин. – И не печалься так. Хочешь, я подарю тебе рабыню-девственницу?

– Нет, владыка, – спокойно ответил телохранитель.

Тюремщик сорвал с Джасс последние остатки одежды и одобрительно хмыкнул, прежде чем открыть напольный люк и толкнуть девушку в его черный зловонный зев. Она летела вниз, словно падая в Нижние миры, потому что обитатели ямы мало чем отличались от демонов, а возможно, были еще ужаснее и свирепее жителей преисподней. Джасс уже успела догадаться: яма – только начало ее пути на плаху. Вернее, не совсем на плаху. В арсенале хисарского палача имелось кое-что и похуже. Например, Огненный Круг – плоский лист из чистой меди, на котором жертва оставлялась на палящем солнце и под которым разводили огонь, чтобы медленно поджаривать казнимого, как на сковороде. И это не считая тупых кольев, разрывания лошадьми и запекания живьем в печи.

В яме томились самые отпетые, самые ужасные лиходеи со всей Великой степи, какие попались в руки владыки Хисара. Все они сидели на цепях, как волки в зверинце. Правда, цепи эти были довольно длинные, но позволяющие лишь дотянуться до середины ямы-зиндана. Джасс свалилась им на головы неожиданно, не успев приземлиться на руки и ноги. Больно ударилась спиной и откатилась в сторону. При виде нагой женщины негодяи радостно взвыли и, как стая голодных волков, бросились к ней. Однако хатамитке тоже нечего было терять, и сопротивлялась она с отчаянием и невероятной силой. Кое-кто из обитателей ямы в этой неравной схватке лишился глаз, а кое-кто стал евнухом, но развязка была неизбежна. Три десятка пар рук – это уже само по себе достаточно сильное оружие. Джасс уже не могла пошевелиться, когда державшие ее намертво руки внезапно исчезли. Она сразу же вскочила на ноги и увидела, как высокий длинноволосый оборванец угрожающе размахивает тяжелой цепью от ручных кандалов, и эти удары приходятся по спинам других заключенных. Джасс на четвереньках бросилась прямо под ноги к своему нежданному защитнику, сжавшись у него за спиной.

– Назад, твари! – прошипел он. – Убью всякого, кто приблизится к женщине!

Подонки отпрянули, зная, что он всегда держит обещание. Они расползлись по своим углам, как пауки, не смея снова напасть на девушку.

– Никуда от меня не отходи, – сказал спаситель, усаживаясь на грязный тюфяк, служивший ему ложем.

Он откинул грязные волосы с лица, и Джасс с изумлением увидела его яркие эльфийские глаза. Они были удивительного цвета – синие-пресиние, как драгоценные сапфиры.

– Ты эльф! – ахнула она.

– Самый настоящий, Сестра Хатами, – ухмыльнулся тот, довольный произведенным впечатлением. – Зови меня Ярим.

– Я в долгу перед тобой, Ярим. Почему ты спас меня?

Улыбка у эльфа получилась похожей на оскал.

– Если я скажу, что чту Великую Пеструю Мать так же, как и ты, станешь мне верить? – с иронией спросил он.

– Нет, – честно ответила Джасс.

– Правильно, но я все-таки ее достаточно чту для того, чтобы не дать своре выродков надругаться над хатамиткой.

– Меня зовут Джасс, и больше я не хатамитка. Сестры предали меня, – озлобленно пробормотала девушка.

– Странно, обычно хатами всегда горой стоят друг за друга, – удивился эльф.

– Сигирину нужна жертва, и все сошлись на том, что моя кандидатура самая подходящая. А разве Фэйр не станет платить за тебя выкуп?

– Вряд ли в Фэйре есть кому-нибудь дело до меня. Но у меня найдется несколько мыслей о том, как выбраться отсюда без посторонней помощи. Кроме твоей, разумеется.

На непроницаемом лице чистокровного эльфа появилась слабая, но доброжелательная улыбка. Довольно неожиданная, но показавшаяся хатамитке удивительно приятной.

Менее всего она надеялась на чью-то помощь в самой страшной темнице Великой степи. С тех пор, как не стало Хэйбора, она никому не доверяла. Даже хатамитки, клявшиеся на крови, оказавшись перед выбором, пожертвовали ее жизнью. Только эльф-узник, прикованный к стене на дне ямы, протянул девушке руку помощи. Он был веселый и свирепый, как дикий зверь, отчаянный, как тысяча аймолайских пиратов, и, совершенно не по-эльфийски, не скованный жестким кодексом чести. Джасс еще не знала, из какого рода он происходит. Обо всем ей стало известно несколько позже. Гораздо позднее того, как сама поведала эльфу историю всей своей жизни, начиная от самых ранних воспоминаний и заканчивая разговором с владыкой Сигирином.

– Я должен выбраться отсюда. Любой ценой. И ты мне поможешь, а я помогу тебе, – сказал Ярим однажды ночью, когда она лежала на его тюфяке, едва сдерживая слезы, и сказал это так, словно их спасение было лишь делом времени. – Ты не должна впадать в отчаяние, пока ты рядом со мной, а не на Огненном Круге. И даже там остается немного надежды.

– Я уже не верю, Ярим, – вздохнула девушка.

Он осторожно погладил ее по грязным всклокоченным волосам, стараясь утешить, как мог.

– Ты должна верить, маленькая женщина, потому что у твоих сородичей верить получается лучше всего. Просто верь мне и себе. Договорились?

– Договорились.

– А теперь спи спокойно, когда придет твоя очередь сторожить, я тебя разбужу, – приказал Ярим тоном, исключающим возражения.

Но он нарушил свое слово и разбудил ее много раньше. На то был повод.

– Припомни, может быть, в этом городе у тебя есть хоть кто-то знакомый? – попросил Ярим.

Джасс не на шутку задумалась. В Хисаре она бывала от силы два-три раза, и никогда – в одиночестве. Рядом находились старшие Сестры, бдительно следившие за тем, куда, на кого и почему смотрит их подопечная. Ей никогда в Хатами особенно не доверяли, помня о том, что девушку воспитали чужаки и, сколь бы умело ни владела она мечом, какие бы клятвы ни приносила пред ликом Великой Пестрой Матери, она только по имени хатамитка. Чего же удивляться, что ее жизнью распорядились, словно разменной монетой? Кроме старухи-адептки, представляющей в Хисаре Священное сестринство, она никого и знать не могла. Разве только…