Вокруг света за 80 дней. Михаил Строгов (сборник) - Николай Ломакин

– Что ж, завтра она заговорит! – воскликнул Огаров.

Затем он протянул цыганке руку, и та ее поцеловала, однако в этом почтительном жесте, который в обычае у северных племен, не было ни тени пресмыкательства.

Сангарра вернулась в лагерь. Устроилась снова поблизости от Нади и Марфы Строговой и всю ночь не спускала с них глаз. Старуха и девушка не спали, хотя обе были страшно утомлены. Но тревоги, мешавшие им заснуть, были сильнее усталости. Михаил Строгов жив, но он в плену, как и они! Ивану Огарову это известно, а если и нет, разве не может он об этом узнать? Надя была всецело поглощена одной мыслью: ее спутник, которого она считала мертвым, жив! Но Марфа Строгова, более прозорливая, вглядываясь в будущее, догадывалась, что хоть она не дорожит собой, у нее есть все основания бояться за сына.

Затаившись в потемках совсем рядом с ними, Сангарра несколько часов подряд оставалась на этом посту, навострив уши… Но подслушать ничего не смогла. Из неосознанной, инстинктивной осторожности Марфа Строгова и Надя не обменялись ни единым словом.

На следующий день, 16 августа, около десяти утра, у границы лагеря раздались оглушительные звуки труб. Они звали солдат шахской армии под ружье, и те немедленно принялись строиться.

Иван Огаров, покинув Зеледеево, присоединился к многочисленным шахским офицерам, составляющим штаб армии. Его лицо было мрачнее обычного, в напряженных, застывших чертах угадывалось глухое бешенство, ищущее любого повода, чтобы вырваться наружу.

Михаил Строгов, скрываясь в толпе пленников, видел, как этот человек проходил мимо. У него возникло предчувствие, что надвигается какая-то катастрофа, ведь теперь Иван Огаров знал, что Марфа Строгова – мать капитана корпуса царских курьеров.

Подъехав к центру лагеря, Огаров соскочил с лошади, и всадники из его эскорта, оттеснив толпу, образовали вокруг него широкое пустое пространство.

В этот момент Сангарра, подойдя к нему, сказала:

– Я ничего нового не узнала, Иван!

Ни слова не отвечая, Огаров отдал одному из своих офицеров какой-то короткий приказ.

Тотчас солдаты принялись прочесывать ряды пленников, грубо расчищая себе путь. Несчастных людей колотили древками пики нагайками, им приходилось торопливо вскакивать, выстраиваясь кольцом вдоль границы лагеря. За их спинами расположился в четыре ряда кордон из пехотинцев и всадников, абсолютно исключив возможность бегства.

Немедленно воцарилось молчание, и тут Сангарра по знаку Ивана Огарова направилась туда, где среди других пленниц стояла Марфа Строгова.

Старая сибирячка видела, как она приближалась. И поняла, что сейчас произойдет. Презрительная усмешка промелькнула на ее губах. Потом, наклонившись к Наде, она тихо сказала:

– Мы с тобой больше не знакомы, дочка! Что бы ни произошло, каким бы жестоким ни было это испытание, смотри же: ни слова! Пальцем не шевельни! Все дело в нем – не во мне!

Тут подошла Сангарра. Несколько мгновений она молча смотрела в лицо старой сибирячке, потом положила ей руку на плечо.

– Чего тебе? – обронила Марфа Строгова.

– Пойдем! – отвечала цыганка.

И, подтолкнув пленницу, вывела ее на середину площадки, где их ждал Огаров.

Михаил Строгов полуприкрыл глаза, боясь, как бы горящий взгляд не выдал его.

Оказавшись лицом к лицу с Огаровым, старуха выпрямилась, скрестила на груди руки и молча ждала.

– Ты Марфа Строгова? – спросил он.

– Да, – отвечала старая сибирячка спокойно.

– Ты готова отказаться от того, что говорила три дня назад, когда я допрашивал тебя в Омске?

– Нет.

– Итак, тебе не известно, что твой сын, царский фельдъегерь, проезжал через Омск?

– Я ничего об этом не знаю.

– И человек, которого ты приняла за своего сына на почтовой станции, был кто-то другой? Не твой сын?

– Это был не он.

– А с тех пор ты его не встречала? Здесь, среди этих пленных?

– Нет.

– А если тебе его покажут, ты его узнаешь?

– Нет.

При этом ответе, говорящем о непреклонной решимости ни в чем не признаваться, в толпе послышался шепоток.

Иван Огаров с угрозой стиснул кулаки – не смог сдержаться.

– Слушай! – сказал он Марфе Строговой. – Твой сын здесь, и ты немедленно укажешь нам его!

– Нет.

– Все эти люди, взятые в Омске и Колывани, сейчас пройдут у тебя перед глазами, и если ты не укажешь мне Михаила Строгова, получишь столько ударов кнута, сколько человек перед тобой пройдет!

На самом деле Огаров уже понял, что сколько бы он ни грозился, каким бы пыткам ее ни подвергал, неукротимая сибирячка не заговорит. Чтобы разоблачить царского посланца, он теперь рассчитывал не на нее, а на самого Строгова. Ему казалось невозможным, чтобы мать и сын, увидев друг друга вблизи, не выдали себя каким-нибудь непроизвольным движением. Разумеется, если бы он хотел лишь перехватить письмо императора, приказал бы обыскать всех пленников, и дело с концом. Но Михаил Строгов мог, осознав, к чему все идет, уничтожить письмо, а если он не будет узнан и сможет добраться до Иркутска, замыслы Ивана Огарова сорвутся. Итак, предателю требовалось наложить руку не только на послание, но и на его носителя.

Надя поняла все. Теперь она знала, кто такой Михаил Строгов, почему он хотел неузнанным пересечь захваченные ханами области Сибири!

По приказу Ивана Огарова пленники один за другим проходили перед Марфой Строговой, а она оставалась неподвижной как статуя, и во взгляде ее нельзя было прочесть ничего, кроме полнейшего равнодушия.

Ее сын шел в числе последних. Когда пришел его черед пройти перед своей матерью, Надя закрыла глаза, она не могла на это смотреть!

Михаил Строгов выглядел абсолютно невозмутимым, только на его ладонях выступила кровь, так глубоко он впился в них ногтями.

Иван Огаров был побежден, сын и мать взяли верх!

Сангарра, стоявшая с ним рядом, произнесла всего одно короткое слово:

– Кнут!

– Да, – закричал Огаров, больше не владея собой. – Кнут для этой старой мерзавки! Бейте, пока не сдохнет!

Солдат, державший в руках это ужасное пыточное орудие, приблизился к Марфе Строговой.

Кнут состоит из нескольких кожаных ремешков, к концам которых прикреплены кусочки крученой металлической проволоки. Считается, что приговор к ста двадцати ударам кнута равносилен смертному. Марфа Строгова это знала, но она знала также, что никакая пытка не вынудит ее заговорить, и была готова пожертвовать жизнью.

Два солдата схватили старую женщину и поставили на колени. Ее платье разорвали, обнажив спину. К груди ей приставили саблю так, чтобы острый конец всего на три-четыре пальца не доставал до кожи: стоит ей пошатнуться от боли, и он будет вонзаться в грудь.