Дом Цепей (litres) - Стивен Эриксон

Многовато таких странных… совпадений. Они зудели, шевелились под кожей Смычка, точно личинки овода. Его и вправду весь день лихорадило. В голове то и дело возникали обрывки какой-то едва слышной песни. Жутковатой песни, от которой у него по коже шли мурашки. Да к тому же — совершенно незнакомой.

Отражения. Может, дело не только в Тавор и Ша’ик. Тавор и Колтейн? Вот мы шагаем по пропитанной кровью дороге — в обратную сторону. В этом путешествии Колтейн показал себя всем, кого вёл. Будет ли то же с нами? Какой покажется нам Тавор в день, когда мы встанем против Вихря? А как же моё собственное возвращение? В Рараку, пустыню, где я был уничтожен, только чтобы восстать вновь, обновлённым — старик, но я не выгляжу и не чувствую себя старым[5]. Для всех нас, «Мостожогов», так. Будто Рараку похитила нашу смертность, заменила её… чем-то иным.

Смычок оглянулся на свой взвод. Никто не отставал — хороший знак. Сержант сомневался, что хоть кто-то из них находится в подходящей форме для такого марша. Первые дни будут самыми трудными, а потом привычка идти в полном вооружении станет второй натурой — впрочем, эта натура, конечно, никогда не станет удобной. Эта земля убийственно жаркая и засушливая, так что горстка низших целителей в каждой роте будет потом вспоминать марш как бесконечный кошмар, в котором им приходилось всё время бороться с тепловыми ударами и обезвоживанием.

Пока что никак нельзя было оценить его взвод. Корик, разумеется, по виду и своей природе должен был стать железным кулаком, который нужен всякому взводу. А упрямые складки на глуповатом лице Битума подсказывали, что у парня — стальная воля, с которой придётся считаться. В девице, Улыбке, было что-то, слишком напоминавшее Смычку Жаль, — беспощадный холод её глаз принадлежал убийце, и сержант гадал, какие тайны скрывает её прошлое. Флакон — типичный молодой маг — скрывал неуверенность в себе под похвальбой, а на деле, скорее всего, едва владел пригоршней заклятий какого-нибудь малого Пути. В последнем солдате своего взвода, впрочем, Смычок не сомневался. Он всю жизнь знал людей вроде Спрута. Тот был почти точной копией Вала, только покрепче и ещё более унылый. То, что рядом был Спрут, вызывало такое чувство… будто вернулся домой.

Придёт время испытания в деле, и эта проверка, скорее всего, будет жестокой, но она закалит тех, кто выживет.

Они уже покидали Арэнский тракт, когда Геслер указал на последнее дерево слева.

— Здесь мы его и нашли, — тихо сказал он.

— Кого?

— Дукера. Не сказали никому, потому что паренёк наш, Истин, так надеялся… Только когда мы в следующий раз выбрались сюда, тело историка пропало. Кто-то его украл. Ты сам видел рынки в Арэне — высушенные куски плоти, которые, по словам торговцев, принадлежали Колтейну, или Бальту, или Дукеру. Сломанные длинные ножи, обрывки плаща из перьев…

Некоторое время Смычок раздумывал, затем вздохнул:

— Я Дукера видел всего один раз, да и то издалека. Просто солдат, которого, как решил Император, стоит обучить грамоте.

— Настоящий солдат. Стоял в первом ряду, вместе со всеми. Жёсткий старый ублюдок с коротким мечом и щитом.

— Явно что-то в нём бросилось в глаза Колтейну. В конце концов, Колтейн выбрал именно Дукера, чтобы возглавить колонну беженцев.

— Думаю, не солдатская выучка Дукера помогла Колтейну решиться, Смычок. А то, что он был Императорским историком. Колтейн хотел, чтобы историю рассказали — и рассказали правильно.

— Что ж, вышло так, что Колтейн сам поведал свою историю — и ему не понадобился историк, а?

Геслер пожал плечами:

— Как скажешь. Мы с ними недолго пробыли: ровно столько, сколько потребовалось, чтобы раненых погрузить на борт. Я малость поговорил с Дукером и капитаном Сном. А потом Колтейн руку сломал, когда двинул мне в нос…

— Что?! — расхохотался Смычок. — Уж не сомневаюсь, ты это заслужил…

Ураган заговорил у них за спинами:

— Руку-то он сломал, Геслер. Только и нос тебе тоже.

— Нос у меня столько раз ломался, что сам уже это делает — инстинктивно! — парировал сержант. — Так себе был ударчик.

Ураган фыркнул:

— Ага! То-то ты повалился на землю, как мешок с брюквой! Такой удар мог бы отвесить сам Урко, когда он…

— И близко нет, — процедил Геслер. — Я раз видел, как Урко молотил кулаками кирпичную стену дома. Удара три понадобилось, ну, не больше четырёх точно, чтобы вся треклятая халабуда развалилась. Этот напанский стервец уж что умел — так это врезать.

— И это тебе важно? — удивился Смычок.

Геслер кивнул совершенно серьёзно:

— Только так командир может заслужить моё уважение, Скрип.

— Собираешься проверить удар адъюнкта?

— Может быть. Сделаю скидку, конечно, что она благородных кровей и всё такое.

За воротами Арэнского тракта и безлюдной деревенькой солдаты наконец увидели разъезды сэтийцев и виканцев на флангах. Это слегка успокоило Смычка. Налёты и быстрые вылазки врага могли начаться в любой момент, с тех самых пор, как армия вышла из ворот Арэна. Если слухи были верны, большинство данных племён напрочь позабыло условия мирных договоров, которые заключало с Малазанской империей. Старый обычай недолго дремал в таких людях.

Со всех сторон раскинулась голая, выжженная солнцем равнина. Тут даже дикие козы отощали бы. На горизонте виднелись покатые холмы с плоскими вершинами — останки давно погибших городов. Склоны холмов и оврагов прорезали остатки древних насыпных дорог.

Смычок утёр пот со лба.

— Поскольку армия у нас зелёная, самое время бы ей объявить…

По всей массивной колонне завыли горны. Движение остановилось, и крики водовозов прорезали пыльный воздух: работники полезли в телеги за бочками. Смычок обернулся и внимательно осмотрел свой взвод — солдаты уже все были на земле, сидели и лежали, распластавшись. Нижние рубахи с длинными рукавами потемнели от пота.

Во взводах Геслера и Бордука реакция на привал была такой же. Маг Бордука, Бальгрид — полный и явно не привыкший к своему доспеху, — был бледен и дрожал. Взводный целитель, тихий, низенький человечек по имени Мазок, уже направился к нему.

— Сэтийское лето, — пробормотал Корик и плотоядно ухмыльнулся Смычку. — Когда стада втаптывают все травы в пыль, когда земля под ногой хрустит, как сломанный металл.

— Худ бы тебя побрал! — взорвалась Улыбка. — Не зря здесь полно мертвечины.

— Да-а, — протянул сэтиец-полукровка, — выживают лишь сильнейшие. Тут полно племён — они по себе оставили много следов.

— А ты их увидел? — поинтересовался Смычок. — Хорошо. Отныне ты — взводный следопыт.