Дневник 1984-96 годов - Сергей Есин

1 февраля, четверг. Начал статью для "Завтра". Поговорил с Авдеевым, который почти плакал. Я решил оставить его на гостинице. Волнуюсь за статью о Табакове. И надо бы начинать что-то новое.

2 февраля, пятница. Я не могу противостоять наглости и бесстыдству. Конфликты с Ольгой Васильевной. Внутри нее бродят страсти из-за денег. Подбираюсь к гостинице. Там, как и везде, тоже нечисто.

Вечером Юлия Борисовна вынесла тарелку с остатками из столовой для приблудившейся собаки. Не успела она оглянуться — тарелку украл бомж.

7 февраля, среда. В музее Герцена на Сивцевом Вражке, в доме напротив Кремлевской поликлиники состоялся вечер памяти Лакшина. Были званы Маканин, Е.Колобов, Глузский и Ваншенкин. Говорили и еще люди из зала. Несколько дней перед этим я читал много Лакшина и восхищался этим чтением — здесь интересны даже не факты, а сам автор и характер его построений. Мне кажется, без ложной скромности, я говорил не хуже всех. Говорил о памяти, приводя набоковскую дифиницию о смерти. Он увидел новую этику у людей, которые всю жизнь маскировались под традиционную интеллигентность. Сердце не выдержало.

Закончил и даю читать статью о смерти Левитанского. Статью о Набокове "Независимая" притормаживает.

9 февраля. Был в Сопове. Я опять влез в большое строительство. Это все боязнь деньги истратить на себя.

Вышло "Домашнее чтение" со сказкой Е. Нестериной и моим предисловием. Вечером по TВ Жириновский против В. Анпилова. Одно из свойств длительных показов по TV: Ампилов уже не выглядит таким идиотом, потому что здесь он разворачивает мысль, а Жириновский показан демагогом и одесситом — это они сами себя так показывают, — и какой испуганный Любимов! Как он, оказывается, боится "передела собственности". Этот, уже лысеющий, молодой отпрыск.

11 февраля, воскресенье. Весь день был дома. Читал, учил английский. Вчера.

1. В квартире у Рерихов. Поразили картины, которые видел в музеях. Портрет ("Пускаю руку, как собаку").

2. Панихида в 15 часов по Пушкину в Литинституте. Был народ в третий раз.

3. Чехов на Таганке. Театр становится театром.

13 февраля, вторник. Третья попытка напечатать дневник на компьютере. Обе предыдущих провалились, а жаль: при первой я довольно подробно описал свое посещение квартиры Рериха на Ленинском проспекте, а во время второй — Чудаковых.

Два события, заслуживающих внимания, сегодня имели место: презентация Вавилонского талмуда в мэрии и эпизод из моих отношений с журналом "Современник".

Самое главное, что я сумел дождаться, вытерпев всю презентацию — о ней речь особо, — когда выкатили целую тележку с книгами. Я выхватил лакомый том, который тут же полистал перед началом церемонии, и был таков.

В известной мере на этой презентации я был марсианином, засланным на обитаемую планету. Меня не удивили море еврейских лиц, джентльмены в широких фетровых шляпах и лапсердаках, разгуливающих по зданию, но сколько, оказывается, моих знакомых, считавшихся долгие годы и полагавших себя русскими, вдруг бойко заговорили с соотечественниками, прибывшими сюда из другой страны, — на идиш, а то и на иврите. Ситуация напомнила знаменитый магазин в романе Булгакова, когда дамы вдруг защебетали по-французски.

Самой любопытной фигурой на этой презентации (кстати, он ее и вел) оказался московский демон — Александр Яковлев. Занятно из его политпросветских уст было услышать о том, что ужасы большевизма не давали возможности появления талмуда на русском. Смотря на этого дряхлого героя, я вспоминал о своей трусости и о своем уже подзабытом желании на каком-нибудь подобном приеме подойти к дорогому Александру Николаевичу и харкнуть ему в рожу. Самое занятное — представить, что будет потом. Обо всем этом я думал не только во время фуршета, глядя на Александра Николаевича жующего. Были красная икра и традиционная фаршированная рыба. На нее налетели. Но, главное, на выходе — уже став счастливым обладателем книги — я один на один почти столкнулся с Александром Николаевичем в коридоре. Он был с высоким, вполне интеллигентного вида охранником. Тут я понял, что плюнуть, по трусости, не смогу. А если подойти и с самой лилейной улыбкой попросить у Александра Николаевича как сопредседателя попечительского совета проекта дать мне автограф на этой замечательной книге. Я не сомневаюсь, он, конечно, бы нашелся. Но все же?

Теперь о другом инциденте. Около двенадцати часов дня раздался звонок от Саши Сегеня. Это заведующий отделом прозы, мой редактор и младший приятель. Задыхаясь, как мне показалось, от собственной смелости или дерзости, он сказал, что читает мой роман, что роман не получился, что он написан без любви к людям и что лучше бы я его забрал, не говоря ничего главному редактору о звонке. Я, правда, сказал, что вкусы и видение литературы могут быть разными, что мне, например, крайне не нравится роман Лили Беляевой, который я сейчас читаю, но свой роман тем не менее я, естественно, забираю. У меня одно условие — чтобы роман привезли мне в институт. С таким настроением я и поехал на презентацию.

14 февраля. Утром у меня на столе — в этот день я перепутал дни недели и пришел в институт в половине девятого — оказалась моя, в папке, рукопись "Гувернера" с письмом С. Ю. Куняева. Собственно, в случившемся я виню только редакционную политику. Журнал, раздираемый стремлением, почти как в старое время, услужить союзникам, "своим", плохо пишущим секретарям, да еще здесь "молодняк", который на компьютерах строчит свои затеи. И уже обещано журнальное место, и уже выпито под это пиво. Я отчетливо представляю, как любимый мною Саня под горячую раздраженную руку сократил все "общие", как ему казалось, места, обнажил "сюжет", а когда все это перечел, то и сам понял, что получилась мура собачья. От отчаянья он кинулся звонить мне. Я все это себе представил довольно живо и сразу же написал письмо Куняеву. Вот оно, но сначала письмо, которое редактор "Современника" — совсем недавно называвший меня по телефону Чеховым и говоривший, о замечательном романе — прислал мне.

Сюда впечатать два письма.

Весь день я занимался хозяйством института. Говорил с Харловым, ездил в общежитие, пугал своих приворовывающих красавиц, потом ругался на летучке с Шишковой по поводу отпущенной в Париж без спросу и замены. Овчинниковой, пришлось кое-что решать по поводу моего вечера, который состоится 21 февраля в Некрасовской библиотеке. Я решил уйти от своей литературы и сосредоточиться на публицистике. Так сказать, второй, аккомпанирующий, ряд должны составить "независимый" Лямпорт, Скворцов, Вишневская и поэты из Литинститута.