Групповые люди - Юрий Азаров

А на районных, городских, республиканских и союзных сессиях (Багамкж был депутатом республиканского масштаба), конференциях, совещаниях начальник знаменитой колонии 6515 дробь семнадцать долдонил написанный двумя-тремя кукушками текст: "Только глубочайшая индивидуальная работа с осужденными, чуткое отношение к личности, к ее суверенности, к индивидуальным способностям дает положительный воспитательный эффект. Так, в нашей колонии был такой случай…"

В докладах было написано и такое: "Мы не потерпим прожектерства и утопических бредней о новом воспитании. Наша перестройка — это реализм целей, где главное — труд, труд на самодеятельных началах, когда каждый по доброй воле выполняет по двести, а то и по шестьсот процентов плана, что у нас стало почти нормой… Мы за новаторский опыт, за опорные сигналы, за павловскую психологию, когда первая сигнальная система всегда живет как бы в обнимку со второй сигнальной системой. У нас членов актива понимают даже не с полуслова, а с полувзгляда. Приведу несколько примеров…"

Всегда, когда говорил Багамюк, раздавались бурные аплодисменты. А когда его просили дать интервью или выступить по телевидению, он отказывался:

— Я работать умею, а выступать — это пусть другие…

Как же ненавидел Заруба Багамюка и тех, кто его так ограбил, лишил всего! Было время, когда Заруба пытался разыскать Лапшина и Никольского. Но Никольского не было в Москве. Он навсегда уехал в Соединенные Штаты, был почетным членом трех академий, лауреатом шести премий и видным советологом новейшего периода. С женой он развелся: Роза проживала в Москве. Она предложила Зарубе написать Никольскому в Сан-Франциско, но от такой акции Заруба наотрез отказался: лучше умереть воспитателем детского дома для стебанутых, чем обращаться за помощью к буржуазной державе. Он встретился с Лапшиным, но тот решил не влезать в это дело, поскольку ему оставался год до пенсии, а чем кончится эта возня с уголовно-номенклатурным миром, он догадывался: ничем хорошим!

— И вам не советую лезть в эту кашу, — посоветовал он бывшему начальнику. — Хорошо, что живы остались.

— Но Багамюк, Квакин — подонки!

— Почему подонки! — закричал в гневе Лапшин, вспомнив, должно быть, каким издевательствам он подвергался в распроклятой колонии дробь семнадцать. — Вы всегда стояли за перевоспитание! Почему вы не хотите признать право Квакина и Багамюка на коренные перемены?!

— Да потому, что они разложенцы. И в личной, и в общественной жизни.

— А вот тут-то вы как раз ошибаетесь. Я встречался не так давно с Квакиным. Очень приятное впечатление произвел Демьян Иванович… Рассказал, как сложилась у него жизнь…

— А-а-а, — протяжно взвыл Заруба. — Не хочу я про это слушать. И вы за них! Живите как хотите… — И пулей вылетел из кабинета Лапшина, так как дело было в институте, где Лапшин заведовал лабораторией, поговаривали даже, что после смерти Колтуновского и ухода на пенсию Надоева Лапшина сделают заместителем директора НИИ. А Заруба, между прочим, зря не пожелал дослушать до конца Лапшина. Он мог бы узнать, как породнились Багамюк и Квакин — прелюбопытнейшая история: женились оба на сестрах, отгрохали два дома на берегу реки, поставили кирпичные заборы, железные ворота и по петуху металлическому на трубах; все по госцене было куплено: и лес, и цемент, и кирпич, и стекло, и олифа, на все имеются соответствующие документы — закон надо чтить!

Пройдет много лет, и я с радостью буду вспоминать, как однажды ночью в мое окошко постучали, сначала легонько, а потом сильнее, но все равно как-то приятно глуховато постучали, точно стучавшая рука в варежке была, — совершенно обнадеживающий стук! Я вскочил, накинул на плечи одежонку и распахнул двери! Я так и знал — на крыльце стояла Люба. В одной руке у нее был желтенький чемодан с блестящими замками, а в другой — крохотный букетик лесных фиалок. Горячая волна подкатилась к груди, я бросился к ней и уткнулся в ее холодные щеки. А она, разрыдавшись и обнимая меня, повторяла:

— Больше никогда, никогда, никогда не оставлю тебя одного.

И когда мы зашли в дом, в комнате стало так светло, будто сто тысяч солнц зажглось. Ослепленная, должно быть, этим светом крыса Шушера высунулась из норы и завопила что есть мочи:

— Не радуйтесь, сохатые! Эта иллюминация в честь нашей Новой Конституции, а не по поводу ваших дурацких бредней. Вы превратили землю в лепрозорий. Тайна спасения от радиации принадлежит нам. И только мы останемся жить на этой планете. Да здравствует крысизм — единственная форма плюрализма!

Она фыркнула в нашу сторону и, напевая забавную песенку: "Весь мир насилья мы разрушим до основанья. А зачем?…" — скрылась в подполье.

Юрий Петрович Азаров

Эта агония началась не вчера. Я всегда ощущал ее приближение, и непонятный страх сковывал мою душу. Но я знал: какие-то тайные силы меня все равно спасут. Чувствовал. Потому и стал писать роман-откровение "Спасение", где подзаголовок был таким: "Исповедь в диалогах с вымышленными и реальными персонажами моих произведений в этом и потустороннем мире". Некоторые мои приятели мне говорили:

— Ты с ума сошел. Ничего подобного в мире не было. У литературы свои незыблемые законы, которые должен соблюдать каждый пишущий…

— А мне плевать, — отвечал я. — В моей башке барахтается, агонизируя, прорва тысячелетий. Спасение мира и собственных душ — вечная тема. В этом, если хотите, суть христианства и многих других верований.

— Ты что новый Мессия? Уже ничего в этом мире спасти невозможно. Возможно, то, что сегодня творится, — судороги последней агонии. Ты почитай, о чем пишут в книгах: полный распад! Мужчины и женщины убивают друг друга. Дети уничтожают родителей, а родители детей. Такого никогда не было. Ты видел передачу Дети в клетке ? А эпизод о том, как муж в присутствии жены изнасиловал свою трехлетнюю дочь? Чудовищно. Мир не знал такого зверства…

— Знал. Я как раз сегодня читал у Достоевского. Он пишет: Во всяком человеке таится зверь, зверь жестокой жажды насилия, зверь сладострастной распаляемости от криков истязаемо истязаемой жертвы, зверь безудержу спущенного с цепи, зверь нажитых в разврате болезней… А эти болезни страшные — получать наслаждение от мучений беззащитных . Ты говоришь о любви, которая должна спасти мир, а Достоевский доказывает на фактах, что на первом месте у человека звериная любовь к истязанию и прежде всего детей. Причем этим истязанием занимаются весьма почтенные и образованные люди. И пример: пятилетнюю свою дочь в мороз заперли в отхожее место, обмазали ее лицо калом, заставили есть этот кал, а затем улеглись родители спать под вопли своей несчастной дочурки…

— И ты предлагаешь спасать этот агонизирующий мир, мир, потерявший рассудок? Какими средствами?

— Только любовью будет спасен мир. Других средств нет, потому что Любовь — Бог.

— Любовь без свободы, любовь к зверствам и к похоти — все это лишь ускорит гибель мира. Вся культура, все СМИ, все искусства талдычат об этом… Ты что, умнее всех?

— Я не умнее всех. Но во мне что-то всегда открывалось, когда сердце чуяло беду. Я верю своему сердцу, потому что сердце каждого и есть Бог. Люди перестали доверять своей душе. Мы обязаны дать им эту веру…

— И что же у тебя сейчас открылось? — спросил не без ехидства мой приятель.

— Вот уже пятый месяц я живу под впечатлением трех гнуснейших книжек. Наверное, я не прав. В чем-то это гениальные произведения трех известных авторов. По их романам поставлены фильмы, в театрах идут спектакли, но главное — этим писателям удалось склонить на свою сторону молодежь. Один из них, Чак Паланик, написал роман "Бойцовский клуб", где фактически призывает молодежь создавать тайные общества для уничтожения всех неугодных им лиц. Их программа — убийства, поджоги, грабежи, разного вида террор. Первое и главное правило каждого созданного молодыми людьми бойцовского клуба — никому ни слова не говорить о клубе. И представьте себе — Паланик достиг цели. Во всех крупных центрах Соединенных Штатов уже активно действуют такого рода клубы. Меня вдохновила одна идея этого Паланика — ВДОХНУТЬ НОВЫЕ СИЛЫ В МОЛОДЫЕ ДУШИ МУЖСКОЙ ПОЛОВИНЫ СТРАНЫ. И что ты думаешь, так называемый слабый пол, который во всем мире стал вдруг в последнее десятилетие лидировать и подмял под себя мужскую половину населения, возглавил новое движение и увлек за собой юных дам.

— И что из этого следует?

— А следует очень многое. В США да и в других странах появился новый термин — ИДЕОСФЕРА, т. е. система идей, способная всколыхнуть людей, поднять их, так сказать, на ратный подвиг.

— И ты хочешь создать такую идеосферу?

— Да, я уже кое-что сделал в этом направлении, написан "Манифест", разработаны "Заповеди духовного согласия", намечена "Программа преодоления демографического спада в стране"…