Горький - Павел Басинский

Впервые Сталин проявил себя в Гражданскую войну, а до этого был неприметной фигурой в партии, хотя входил в Политбюро и принадлежал к старой большевистской гвардии. Будучи назначенным после Октября комиссаром по делам национальностей, Сталин имел стол в общей комнате с табличкой на нем, написанной от руки. От Сталина того времени до всесильного тирана, которого писатель Анри Барбюс назвал «лицом» стомиллионного советского народа, расстояние почти космическое.

Но ни тот ни другой Сталин не могли быть близки Горькому, который всегда любил больших «человеков», но не терпел тиранов. Негативные стороны вождизма Горького проявились лишь в самом конце его жизни и только в статьях, написанных как будто другим человеком. Почитайте его письма к членам писательского товарищества «Серапионовы братья» Лунцу, Зощенко, Каверину, Вс. Иванову, Федину и другим. Сколько в них неподдельной любви к «молодым»! Но главное — сколько в них потрясающего такта! И это понятно. У Горького была «школа» переписки с Чеховым, Толстым, Короленко. Горький органически не умел нагрубить начинающему таланту, для него это было все равно что наступить сапогом на пробившийся из земли росток.

Зато грубость Сталина отмечали многие. Он был жесток и с писателями, хотя ценил творчество многих из них. Только с Горьким он не мог себе позволить грубого тона. Лишь после охлаждения отношений с Горьким, с 1934 года, Сталин в письмах к нему позволял себе тон если не снисходительный, то достаточно едкий и иронический.

Однако наша задача совсем не в том, чтобы развенчать Сталина и на его фоне приукрасить Горького. В конце концов, из предыдущей главы ясно, что в 1928–1931 годах между Горьким и Сталиным была заключена сделка, даже если она не была оформлена устно. Из дальнейшего повествования будет понятно, что ни Сталин, ни Горький своих условий до конца не выполнили. Именно это стало причиной расхождения между ними. Так что Горький вовсе не был «жертвой» Сталина. Скорее он был жертвой логики своей судьбы, своего богоборческого разума.

Важней выяснить другое. Почему от «дружища» Ленина Горький в 1921 году бежал, а к «тирану» Сталину вернулся, да еще и со словами хвалы на устах? Каким «золотым ключиком» к душам человеческим обладал этот «замечательный грузин», что сумел «заманить» к себе Горького и использовать его мировой авторитет?

Возвращение «условно»

В конце 1921 года Горький уезжал из России, обозленный на коммунистов. Даже трудно сказать, на кого именно он был в наибольшей ярости (видимо, все-таки на Зиновьева). Но не понимать, что в центре всех событий стоит его «друг» Ленин, он не мог.

Из переписки Горького с Короленко 1920–1921 годов (последний жил в Полтаве) можно судить об отношении Горького к политике большевиков, то есть Ленина и Троцкого. «Вчера Ревтрибунал судил старого большевика Станислава Вольского, сидевшего десять месяцев в Бутырской тюрьме за то, что издал во Франции книжку, в которой писал неласково о своих старых товарищах по партии. Я за эти три года много видел, ко многому „притерпелся“, но на процессе, выступая свидетелем со стороны защиты, прокусил себе губу насквозь».

В этом же письме Горький с уважением отзывается о патриархе Тихоне (которого Ленин ненавидел): «…очень умный и честно мыслящий человек». Это Горький-то, который не терпел церковников, так как еще с юности был обижен ими! Насколько же должно было измениться его сознание!

Письмо было написано в связи со смертью зятя Короленко К. И. Ляховича. Его арестовали, в тюрьме он заразился сыпным тифом, и тогда его отпустили умирать. «Удар, Вам нанесенный, мне понятен, — пишет Горький, — горечь Вашего письма я очень чувствую, но — дорогой мой В. Г. — если б Вы знали, сколько таких трагических писем читаю я, сколько я знаю тяжелых драм! У Ивана Шмелева расстреляли сына, у Бориса Зайцева — пасынка. К. Тренев живет в судорожном страхе, А. А. Блок, поэт, умирает от цинги, его одолела ипохондрия, опасаются за его рассудок, — а я не могу убедить людей в необходимости для Блока выехать в Финляндию, в одну из санаторий».

Смерть Блока, расстрел Гумилева (ускоренный потому, что Горький бросился «хлопотать» за него в Москву), наглость Зиновьева и непробиваемое мнение Ленина, что всё, чем занимается Горький, это «пустяки» и «зряшняя суетня», привели к тому, что Горький из России уехал.

Но, поостыв в эмиграции, он вновь стал посматривать в сторону советской России. Неверно и неблагородно думать, что причиной тому был исключительно финансовый кризис. Недостаток денег действительно начинает сильно омрачать быт соррентинского отшельника, причем главным образом даже не его, а его большой «семьи». «Семья» Горького привыкла жить «на широкую ногу». Сноха Тимоша любила одеваться по последней европейской моде (во всяком случае, так пишет Нина Берберова, к слову, без тени осуждения). Сын Максим Пешков был страстным автогонщиком. Спортивные машины стоили дорого. Только в СССР он мог позволить себе иметь спортивную модель итальянской «Лянчи». Наконец, глава «семьи» привык жить в почти ежевечернем окружении гостей, за щедро накрытым столом. И не любил считать деньги, настолько, что их от него прятали, по воспоминаниям В. Ф. Ходасевича.

Все это — неограниченный кредит, отсутствие забот о доме и даче, щедрые гонорары и т. д. — Сталин Горькому обещал через «курсировавших» между Москвой и Горьким. Впрочем, это было и так ясно: всемирно известного писателя, вернувшегося в СССР, не могли поселить в коммунальной квартире, как Цветаеву, и заставить ходить в магазин за продуктами по карточкам. Эта часть соглашения с Кремлем была очевидна, хотя едва ли сам Горький ожидал, что ему «подарят» особняк Рябушинского, дачу в Горках, да еще и дачу в Крыму. В этой части их соглашения Сталин «переиграл», как классический восточный деспот, закармливающий своего фаворита халвой до смерти. Да и символика тут была не без фарса. Хозяин роскошного особняка, построенного архитектором Ф. О. Шехтелем (это было его первое творение в стиле модерн), С. П. Рябушинский жил в эмиграции, как и все братья Рябушинские, члены огромной купеческой семьи, изгнанной из России революцией. Оставшиеся на родине сестры, Надежда и Александра, погибли на Соловках в 1938 году.

В материальном отношении Горький и «семья» получили всё и даже сверх разумной меры. Между тем не будем забывать, что в 1917–1921 годах в квартире Горького на Кронверкском в шкафу висел один костюм, а на фотографии празднования годовщины издательства «Всемирная литература» (главное и любимое детище Горького периода революции) на столе стоят только чашки для чая и больше ничего.