Ореховый посох - Роберт Скотт

Когда она закончила свой рассказ, солнце как раз показалось над краем неба.

— А тебе разве не приходило в голову, что они непременно убьют тебя, если поймают? — с некоторым недоверием спросил Версен. — Им не понять, зачем ты покинула свой полк, став дезертиром, да еще в чужой стране, где такой, как ты, странствовать в одиночку — самый верный путь к тому, чтобы тебя убили повстанцы, которые, разумеется, всех малакасийцев ненавидят.

— Ты знаешь, пожалуй, я действительно в тот момент не задумывалась о последствиях своего поступка, — призналась Брексан, вытаскивая из седельной сумки пару яблок и протягивая одно Версену. — Я страшно разозлилась. Я стала солдатом не для того, чтобы убивать невинных людей. — Она откусила от яблока большой кусок, старательно его прожевала и только после этого, пожав плечами, прибавила: — Не знаю. Но, наверное, я вообще ничего как следует не обдумала.

— И теперь ты, похоже, вынуждена скрываться?

— Ничего подобного! — сердито возразила она. — Я намерена разыскать этого Джакриса и выяснить, что у него на уме. Он зверски убил малакасийского офицера. И таким образом стал предателем!

Ее прямота поразила Версена.

— А что, у тебя все на свете либо черное, либо белое?

— В основном да. Слишком многие, черт возьми, ведут себя совершенно непонятно. Конечно, было бы, наверное, интересно порой разобраться в том, что побудило их совершить тот или иной поступок. Возможно, Бронфио тоже был шпионом. Или этот Джакрис действовал по чьему-то приказу. А может, наш лейтенант спал с его женой. Кто их разберет? Но в конце концов многое — и довольно скоро — обычно обретает именно тот смысл, какого ты и ожидал с самого начала. Так что с самого начала и начнем. Джакрис — это очень плохо. — Брексан принялась за уборку и, моментально превратив свою постель в тугую скатку, спросила у Версена: — Кстати, как твоя голова?

— По-моему, пробита насквозь. — Версен, поддевая ногой землю, забрасывал тлеющий костер. — Теперь ни одна из моих шляп не налезет. — Пламя тут же угасло, испустив предсмертный дымок. — Надо где-нибудь новую подыскать.

— Шляпу? Ты что, шутишь?

— Да нет, голову. Шучу, конечно. — Он подошел к груде сумок и мешков и принялся разбирать их содержимое, запихивая вещи в две большие седельные сумки. — А ты женщина наблюдательная, Брексан.

— Я — солдат, — поправила она его.

— Ну, на солдата-то ты не больно похожа. — Версен улыбнулся и снова сунул за пояс кинжал и боевой топор.

— Просто обстоятельства так сложились, что мне пришлось отказаться от военной формы. Я, может, и перестала быть воином малакасийской армии, но я по-прежнему солдат, и очень неплохой. — Она выпрямилась в полный рост и смело посмотрела Версену прямо в глаза. Но, обнаружив, что едва достает ему макушкой до груди, тут же потупилась и сказала чуть дрогнувшим голосом: — В общем, я была бы очень тебе благодарна, если бы ты постарался это запомнить.

Версену страшно хотелось какой-нибудь остроумной шуткой рассмешить ее и разрушить ту броню, которую она, рассердившись на его замечание, моментально на себя нацепила, но голова у него все еще довольно сильно болела, и ничего остроумного на ум ему не приходило. Пришлось сменить тему.

— А куда ты сегодня направляешься? — спросил он. Брексан указала в сторону ущелья:

— Вон туда. — Она вдруг повернулась к нему лицом и снова горячо заговорила: — Понимаешь, я потеряла его след два дня назад, зато, правда, твой нашла... В общем, если старик повел остальных твоих спутников на ту гору...

Она умолкла, глядя на вершину горы Пророка. А Версен смотрел, как ветер играет длинными прядями ее волос, успевшими выбиться из-под кожаного ремешка, которым она стянула на затылке свою роскошную гриву. Брексан, поморщившись, отбросила волосы с лица и закончила свою мысль:

— Значит, и Джакрис туда же направился.

Она уже понимала, что Версен непременно последует за своими друзьями, надеясь отыскать их живыми.

— Но ты должен помнить, что алмор способен передвигаться только в жидкой среде, а также по корням растений, по подземным источникам и так далее, — предупредила она его.

— Я знаю.

— Так что, если твоя лошадь его учует или ты заметишь его признаки где-нибудь поблизости, сразу выбирайся на любое сухое место — там ему тебя не достать. На клочок сухой земли, где нет растительности, на любую голую скалу, на сухое дерево...

Брексан вдруг почувствовала, что краснеет; лицо ее так и пылало, несмотря на холодное утро.

«Это уж совсем ни к чему!» — сердилась она на себя. Еще огромный ронец решит, что ей не безразлично его благополучие.

Она обернулась и заметила, что он любуется ее волосами. Еще больше покраснев, она собрала непослушные пряди в горсть и почти машинально сунула за воротник, досадуя, что волосы у нее неприлично грязные. Жаль, думала она, что у меня нет никакой шляпы или шапки. Сгодилась бы даже шапка этого Версена — она все равно больше не налезает на его дурацкую разбитую башку! Брексан тяжко вздохнула и снова принялась укладывать вещи. Занятая своими мыслями, она не заметила, что Версен как-то странно застыл посреди лагеря. Сердито заталкивая короткий нож и котелок для варки текана поглубже в мешок, Брексан ни о чем больше не думала, кроме сборов. Ей и не хотелось ни о чем думать. Она должна была сердиться не на себя, а на этого типа. Он ведь был врагом, повстанцем, преступником, предателем малакасийского трона! Ей следовало сразу же убить его и оставить его тело там, в кустах!

И как только он посмел так пренебрежительно отозваться о том, что она сделала?! Вы только на него посмотрите — гордый какой! Стоит себе, словно в родной деревне на площади, хотя отсюда до любого селения несколько дней пути верхом! Неужели он и впрямь думает, что можно начать восстание прямо здесь, у подножия Блэкстоунских гор? Брексан чуть не рассмеялась вслух — и тут услышала, как та строптивая кобыла тоненько заржала.

Обернувшись, она увидела, что кобыла нервно натягивает поводья, которыми крепко привязана к сосне на краю поляны. У Брексан похолодело внутри; она замерла на месте и почти перестала дышать. Теперь-то она наконец заметила, что и Версен стоит совершенно неподвижно, глядя куда-то в чащу и сжимая в руках свой боевой топор и кинжал. Выражение лица у него совершенно переменилось: перед ней был уже не красивый, обаятельный, но простоватый деревенский парень, а самый настоящий мятежник. Партизан. Повстанец. И у Брексан даже мелькнула мысль, что хорошо бы никогда не встречаться с этим партизаном лицом к лицу в рукопашном бою.

«О боги! — догадалась она. — Это же алмор!»