Брат Посвященный - Шон Рассел

— Откуда ты знаешь, что он вернется? — Комавара в первый раз открыл рот с тех пор, как вчера они оставили военный лагерь дикарей.

— Он — наш тха-телор, — спокойно ответил Суйюн, — и он боится хана.

— Боится того, кто выжимает из камней золото и кто сильнее двадцати воинов?

— Калам благоговеет перед ханом, в этом нет сомнений. Хан жесток — Калам наслушался историй.

— Жесток? Он — предводитель дикарей. Едва ли он может до смерти устрашить себе подобного.

— Вполне вероятно, однако простой степной охотник — другое дело.

— Простой охотник, который пытался тебя убить, позволь напомнить.

— Я вытолкнул человека из пещеры в воды ущелья Дендзи только потому, что он был солдатом армии, воюющей против моего сюзерена. Не думаю, что вы назовете меня дикарем. Я молюсь, чтобы этот человек достиг совершенства в следующей жизни, но у него своя карма, как и у меня. — Суйюн сделал паузу и обвел взглядом горизонт. — Наш проводник повел себя точно так же, князь. В конце концов, мы никогда не были его союзниками. Возможно, Калам боится хана лишь из-за того, что своим появлением тот нарушил привычный образ жизни его племени.

Комавара недоверчиво хмыкнул, и оба вайянца снова замолчали. Они ехали быстро, стараясь только не загнать лошадей. Силуэт всадника на горизонте заставил их резко остановиться, но вскоре они различили фигуру Калама. Позади него туча пыли, взметаемая войском хана туча пыли поднималась к небу, и северный ветер уносил ее прочь.

— Мы увидим их со следующей дюны, — перевел Суйюн слова Калама. Возбужденная речь охотника лилась сплошным потоком, словно у него не было времени даже отдышаться. — Впереди едут несколько верховых; судя по всему, они не боятся, что их обнаружат. Калам говорит, что это не вся армия и что они только что повернули на восток.

Это известие снова повергло Комавару в шок, подобный тому, который он испытал в покинутом лагере.

— Мы должны убедиться воочию, — решительно сказал он.

Путники неторопливо поднимались по склону песчаного холма, пожалуй, даже немного медлили. Спешить не было необходимости. В доказательствах нуждались только их глаза; в душе и Суйюн, и Комавара знали, что именно увидят. Тем не менее зрелище ошеломило их, и какое-то время от изумления они не могли вымолвить ни слова. В центре огромного облака пыли по песку текла безбрежная людская масса.

— Пятьдесят тысяч? — наконец спросил князь.

— Не совсем так, — отозвался Суйюн тем странным голосом, который Комавара уже подмечал раньше. — Около сорока тысяч.

— Сорок тысяч воинов, — медленно проговорил Комавара, — и посмотрите, сколько среди них всадников! Никогда еще у варваров не было такой армии, ни во времена моего деда, ни в эпоху Мори, никогда… Пыльное облако, наверное, протянулось до самых границ Сэй, и люди там подумают, что это просто песчаная буря.

Суйюн что-то сказал Каламу и внимательно выслушал его ответ.

— Похоже, вы были правы, князь. Это воины степей, чьи земли расположены восточнее, у моря. Калам считает, что они возвращаются на зиму домой. Если так, война не начнется раньше весны.

Северянин будто и не слышал его.

— В Сэй сорок тысяч наберется только вместе со стариками и подростками. Чума унесла наших людей, наших воинов.

Суйюн негромко заговорил с варваром, задумчиво кивая его словам.

— Калам сказал, что по всей степи и пустыне разрозненные племена отправляли своих солдат в армию хана. Никто не знал, что их так много и сколько вообще кланов живет на этих землях. Это половина того войска, что он видел в лагере, и, глядя отсюда, я допускаю, что он не ошибся.

— Что они едят? На песке не вырастишь урожая. Суйюн снова обратился к Каламу, и ответ охотника потряс его.

— Он говорит, что они забрали все запасы, оставив племенам ровно столько, чтобы женщины и дети не умерли с голоду. Кроме того, большое количество провианта и оружия поступает от пиратов. Хан платит им золотом.

— Золотом, которое он выжимает из камней…

— Здесь кроется какая-то тайна. Нам пора возвращаться в Сэй, князь Комавара. Мы увидели все, что нужно.

— Ты прав, брат. Ты был прав и в другом. — Князь кивнул в сторону дикаря. — Мы должны его отпустить, он верно послужил нам.

— Боюсь, все не так просто, мой князь.

37

День был студеным, солнечный свет с трудом пробивался через высокие облака, закрывавшие небо пеленой плотного шелка. Несмотря на холод, князь Сёнто сидел на маленьком крыльце под навесом, Крыльцо выходило в один из садов, прилегающих к дворцу наместника. Князь не спеша разбирал последние письма — в основном официальные донесения и обычные ежедневные рапорты, не имеющие особого значения. Письмо от князя Тайки, однако, требовало второго прочтения.

В первых строчках письма Тайки рассказывал, как его сын привыкает жить без одной руки, и лестно отзывался об управляющем Сёнто, Каму, который несколько раз навещал мальчика. Вслед за этим в письме упоминалось нечто более интересное:

Мое внимание привлекла одна странная вещь, касающаяся предмета нашей недавней беседы. Монеты, подобные тем, что были найдены у дикарей во время последнего набега, появились и в Сэй. Всего два дня назад один из моих племянников выгодно продал своего лучшего жеребца. На монетах, которые он получил, не было ни символа императорского монетного двора, ни фамильного герба какого-либо рода. По виду они точно такие, как вы описывали: квадратные, простой формы, с круглым отверстием посредине. Покупателем оказался младший сын князя Кинтари, Кинтари Дзабо. Сын князя Кинтари не прославился другими талантами, кроме пристрастия к вину, поэтому довольно неожиданно, что он отдал столько золота за приобретение одного из лучших животных в Сэй, если не во всей Ва, — жеребец действительно обошелся ему очень дорого.

Этот случай примечателен сам по себе, однако за ним последовало еще кое-что. Старшие братья князя Кинтари Дзабо пришли к моему племяннику, сказали, что произошло недоразумение, и любезно попросили его забрать коня обратно и вернуть им деньги. Мой племянник, человек строгих принципов, посчитал, что сделка была во всех отношениях честной, и вежливо отказал им. Братья очень огорчились и объяснили, что эти монеты — фамильная ценность, принадлежащая их отцу, и что Дзабо воспользовался ими по ошибке. Братья Кинтари предложили моему племяннику обменять это золото на монеты имперской чеканки. Они также сочли необходимым дополнительно заплатить ему крупную сумму, чтобы возместить доставленные неудобства и отблагодарить за участие. Так они и порешили: племянник вернул им почти все монеты за исключением нескольких, которых у него уже не было.