Княжий пир - Юрий Никитин

Перед витязем поставили золотой кубок, украшенный изумрудами. Сам Владимир, выказывая особое расположение, наполнил доверху красным как пожар вином, терпким даже по запаху. Добрыня внимательно рассматривал пирующих. Знакомых лиц мало. Самые именитые герои, судя по всему, на дальних заставах богатырских…

Но и здесь хватает тех, о силе которых с восторгом и завистью рассказывают по вечерам. Он увидел и страшного в рукопашном бою Зарея Красного; и великана Кышатича, который берет на плечи коня с дружинником в полном вооружении и так бежит наравне с быстроногим княжеским скороходом; коварного хана Улана, который сегодня с князем, а завтра с такими же честными глазами бьется супротив его дружины, и всегда прав: князь-де нарушил такой-то договор; славного витязя Слегу Загорного, знатного великими победами над темным народом гелонов; старейшего из богатырей Корневича, который изгонял за море первых варягов, потом изгонял Рюрика, затем сам же и приглашал его после долгой смуты; воеводу над всей легкой конницей — Сухмата; могучего Микулу; и совсем редкого гостя на княжеском пиру — Велигоя Волчий Дух…

Напротив Добрыни хлестал дорогое вино, как простой кумыс, огромный детина с раскосыми глазами и высокими скулами. Черные как смоль и прямые, будто конская грива, волосы, толстые, как кабанья щетина, падают на широченные плечи. Тяжелые веки поднимаются изредка, и тогда глаза блистают остро и злобно. Дюсен, единственный сын заклятого врага Киевской Руси хана Жужубуна, был взят в заложники с малых лет, вырос и возмужал при киевском дворе, но часто говорит во хмелю, что мечтает вырваться из города и вернуться в родные степи, откуда страшно отомстит Киеву.

Но не видать побратимов — Михайла Потыка и Ильи Муромца, только Алеша Попович вон по ту сторону стола, нет Залешанина, о котором ходят слухи, что только у него на поясе нож из небесного железа, что, как лист лопуха, прорежет княжескую кольчугу, не видать огромного вятичского витязя Валуна, который в полном вооружении и с тяжелым топором в руках перепрыгивает через трех оседланных коней. Пусто место грохочущего смехом Шерстобита, который в западных землях на турнире выбил из седла двенадцать рыцарей, не сменив коня и не поломав копья, которое ему подарил однажды сам великий князь. Зато на месте погибшего старого гиганта Корнедуба скромно сидит и почтительно слушает старших молодой и отважный Ратьгой, уже успевший показать и силу, и сноровку, и воинскую выучку.

Сквозь стук кубков и веселые крики он услышал вблизи звонкий, задорный голос:

— …А за ними живут рароги из рода радегастов, что значит — сыны моря. Нет рарогам равных в набегах на берега, силы они небывалой! Один такой удалец бросается на целое войско, ревет и крушит все подряд, а когда нет врага, от ярости грызет края щита. Если проткнуть насквозь хоть десятью копьями, все одно — бросается на врага, бьет и крушит, убивает людей как кур, ведь каждый рарог силы немереной… а когда падает и умирает, то не от ран, а от изнеможения…

Добрыня увидел, что многие, слушающие Алешу Поповича, поглядывают в его сторону. Кивнул, добавил ровным мерным голосом:

— Да, крепкие воины. Жаль, коней боятся, никто ни в жисть верхом не сядет. Да и никогда еще рароги, как и всякие там мурманы, не бились корабль на корабль в открытом море. Всегда, повстречавшись, плывут оба к мелководью, а там уже выпрыгивают и, по колено в воде, кидаются друг на друга. Так что наши ушкуйники всегда берут верх, если встречают вдали от берега…

Алеша нахмурился: только что слушали с раскрытыми ртами, а теперь все внимание Добрыне, повысил голос:

— А еще мы прошли через земли бодричей — вот уж скажу, вояки знатные! Все, как один, будто капли воды: знать, от одного отца, а еще говорят — от брата с сестрой, огромные и плечистые, к лесу привычные. Когда бодрич идет по лесу, трава под ним не гнется, но медведя убивает кулаком, лешего рвет пополам. Ни один враг не смеет зайти к ним в лес, сразу смерть находит…

— Крепкие воины, — добавил Добрыня. — Непобедимые, неуязвимые. Силу от своих вековых дубов получают! Но как только выйдут из леса, их даже петух бьет. А что такое подсечное земледелие, знаете? То-то и оно. Жгут леса, наступают пашнями. Эти герои уходят в леса все глубже… Точнее, отступают.

Алеша нахмурился, улыбка стала уязвленной, повысил голос и заговорил в сторону слушающих его с открытыми ртами:

— А еще я трижды встречал удивительный народ — урюпинцев…

Кто-то переспросил недоверчиво:

— Трижды за этот раз?

— То-то и оно, — поклялся Алеша. — Конь у меня знаете какой? Скачем выше леса стоячего, ниже облака ходячего! Сегодня я в снегах бьюсь с удивительными снежными людьми, а завтра уже сражаю чудо-юдо лева в жарких песках под деревьями, где листья веником! Но всякий раз встречал урюпинцев. Ахал, а они так невинно: так мы ж кочующее племя… Едем себе потихоньку, землю для проживания выбираем. Ничего себе «потихоньку», говорю, а как же тогда, если понесетесь вскачь? А мы не спешим, отвечают…

Добрыня улыбнулся:

— Богами сказано, что та земля, где они остановятся, будет счастливой. Вот и выбирают уже несколько тысяч лет.

— Тыщи лет? — ахнул кто-то. — Это ж сколько?

— Спроси у Белояна, — отмахнулся Добрыня.

— А еще я встретил по дороге к Жар-птице, — повысил голос Алеша, — дивные народы песиголовцев, меклегов, аримаспов, лютичей… Вообще скажу, что никто из живущих на белом свете не сравнится с лютичами в стрельбе из лука. Разве что аримаспы? Но те вообще не люди, а из людей никто не может бить птицу за двести шагов…

Богатыри загалдели, как гуси на базаре. Один сказал глубокомысленно:

— Коневич может. Да и ты тоже с луком в руках родился.

Добрыня подтвердил:

— Попович сможет. Он бьет за двести шагов перепелку без промаха. Правда, у аримаспов всяк бьет на двести шагов птицу в полете, а Лешак один из всей дружины! А лучшие из аримаспов так и вовсе… Может, они и на тыщу шагов стрелой достанут? Никто не ведает.

— Коневич ведает, — снова сказал тот же богатырь. — Он с аримаспами год прожил!

Его сосед недовольно возразил:

— Ну, про Коневича говорить не след. Он сам, может быть, не человек.

— Не человек?

— Ну, не совсем человек. А у нас про людев речь, морда ты неумытая!

— Ах, это у меня неумытая?!

Добрыня поставил кубок, князь не смотрит в его сторону, все галдят, и каждый старается перекричать другого, как можно незаметнее поднялся и вышел из палаты. За дверью ощутил толчок, на пол с дребезгом посыпалась посуда. Жареные гуси раскатились по выскобленным добела половицам. Ополоумевший от спешки слуга быстро подобрал жаркое, уложил в прежнем порядке и метнулся в палату.