Блокада. Знаменитый роман-эпопея в одном томе - Александр Чаковский

Звягинцев стал смотреть вверх, в быстро темнеющее небо, где загорались далекие, еще неяркие звезды.

Постепенно его мысли снова унеслись далеко от этого леса, от ноющей ноги, от войны…

Он вспомнил свою мать, отца, начальника цеха большого уральского завода, увидел себя в форме выпускника инженерного училища, с гордостью рассматривающего в зеркале новенькие красные кубики в петлицах своей гимнастерки… Потом исчезло и это видение и появилось другое — снежные сугробы Карельского перешейка, оголенные ветки деревьев, качающиеся на ледяном ветру…

И вдруг он отчетливо, точно наяву, увидел Веру. Да, да, она стояла рядом, близко, совсем близко и одета была, как тогда, когда они встретились, чтобы ехать на Острова, — узкая из серой фланели юбка, тонкая вязаная кофточка, пестрая косынка, повязанная на шее крест-накрест…

Потом все исчезло. Звягинцев снова отчетливо услышал шорох приближающихся шагов. Он вздрогнул, торопливо нащупал пистолет, сжал рукоятку.

«Пастухов? Немцы?!» — стучало у него в висках.

Звягинцев напряженно всматривался в темные деревья, но никого пока не видел.

И вдруг кто-то буквально в нескольких метрах от него негромко сказал:

— Давай левее забирай, к поляне!..

«Свои, свои, русские!»

Звягинцев сделал резкое движение, чтобы подняться, и крикнул:

— Товарищи!

Шаги мгновенно затихли. Раздался лязг винтовочных затворов. Потом кто-то резким голосом спросил:

— Кто здесь? Всем оставаться на местах!

Это не был голос Пастухова.

— Всем оставаться, одному подойти сюда! — повторил невидимый за деревьями человек.

— Я ранен и подойти не могу, — ответил Звягинцев, все еще не выпуская из рук пистолета.

Раздался хруст валежника, шум раздвигаемых веток, и показался человек в брезентовой куртке, перепоясанной ремнем, в кепке, с карабином в руках. Он внимательно осматривался вокруг, все еще не видя лежащего в ложбинке Звягинцева.

— Я здесь, — снова подал голос Звягинцев.

Наконец человек в куртке увидел его. Он сделал несколько торопливых шагов к Звягинцеву, затем обернулся и крикнул:

— Давайте сюда, ребята! Здесь какой-то командир лежит!

Из темноты леса вышли еще два человека. Они тоже была в гражданской одежде, с карабинами в руках.

— Что с вами, товарищ? — спросил первый, опускаясь на корточки рядом со Звягинцевым.

— Я майор Звягинцев, — ответил он, — мое удостоверение здесь, в кармане гимнастерки. Ранен в ногу.

— Инструктор Лужского райкома партии Востряков, — скороговоркой ответил человек, переводя взгляд на ноги Звягинцева. — Как же вас угораздило, товарищ майор? И как вы здесь очутились?

Только теперь поняв, что спасен, Звягинцев почувствовал вдруг такую слабость, что почти потерял способность говорить.

С трудом произнося слова, он объяснил Вострякову, что случилось и как он оказался здесь.

— Все ясно, — сказал Востряков. — Идти совсем не можете? Наша группа находится метрах в трехстах отсюда. Возвращаемся в Лугу. А пока вышли посмотреть, нет ли здесь немцев.

— Я… видел немцев… — с трудом ворочая языком, сказал Звягинцев. — Они прошли здесь не так давно… не могу точно сказать, когда… у меня часы остановились.

— Так, ясно, — проговорил Востряков, встал и, обращаясь к своим спутникам, спросил:

— Ну, что будем с майором делать, товарищи? На руках понесем или как?

— Он, видать, совсем ослаб, — ответил один из них, рыжебородый, невысокого роста, приземистый, похожий на гриб. Отвинтил фляжку, склонился над Звягинцевым:

— Хлебните-ка, майор.

С трудом приподняв голову, Звягинцев сделал большой глоток.

— Ну вот, первая помощь оказана, — удовлетворенно сказал бородатый, вставая и завинчивая фляжку. — Как, полегчало?

Звягинцев и впрямь почувствовал себя лучше.

— На ваше счастье, там у нас в группе врач оказался, — сказал Востряков. — И медикаменты кое-какие имеются. Решение примем такое. Ты, Голиков, — обратился он к рыжебородому, — и ты, Павлов, давайте обратно. Приведите сюда доктора. Пусть захватит с собой что полагается. А я останусь здесь с майором. Ясно?

— Куда яснее! — сказал бородач. — Пошли, Павлов.

Через минуту они исчезли.

— Товарищ Востряков, — сказал Звягинцев, — как могли тут появиться немцы? С тех пор как мы выехали из дивизии народного ополчения, прошли уже сутки…

— Мы были в тылу немцев, переходили обратно линию фронта прошлой ночью, — ответил, присаживаясь рядом, Востряков. — На том участке, где мы шли, было относительно спокойно. А потом, уже на своей территории, напоролись на фрицев, отошли тихо сюда, в лес. Очевидно, они выбросили десант. Группа небольшая, но с минометами.

— Ну, а как на Лужской линии? — нетерпеливо спросил Звягинцев, которому казалось, что с тех пор как он оказался здесь, в лесу, прошла вечность.

— Об этом узнаем, когда к себе вернемся, — пожал плечами Востряков. Помолчал немного и добавил: — Партизаны говорят, что немцы подтягивают войска и технику.

Звягинцев не спрашивал Вострякова, зачем он и его люди ходили в тыл к немцам. Он понимал, что этот человек входит в одну из диверсионных или разведывательных групп, — Звягинцев уже несколько раз получал задание пропускать через минные проходы на юг такие группы одетых в гражданское людей. Поэтому он только сказал:

— Повезло мне, товарищ Востряков! Совсем было собрался концы отдать.

— Концы отдавать, товарищ майор, рановато. Нам еще с немцами разделаться надо.

— Ну, а как там, на той стороне?

— Плохо, — мрачно ответил Востряков. — Пытают, стреляют, вешают…

Он посмотрел на часы, спросил:

— Нога-то сильно беспокоит?

— Болит…

— Ну ничего, скоро наши врача приведут. Есть у нас врач, на той стороне подобрали. Перевязку сделает, укол, ну, словом, что по медицине полагается. А потом будем решать, как дальше двигаться.

— Но… но я должен оставаться здесь! — с отчаянием сознавая, что неизбежно станет обузой для отряда Вострякова, сказал Звягинцев. — Мой замполит с бойцами именно сюда должен прийти!

— Ладно, майор, после решим, — успокаивающе ответил Востряков.

Некоторое время оба молчали.

Наконец из чащи леса снова донеслись шорохи, шум раздвигаемых веток.

— Ну вот и наши возвращаются, — сказал Востряков и встал.

Звягинцев хотел было возразить, что это может быть Пастухов с бойцами или снова немцы, но в этот момент увидел рыжебородого Голикова.

— Порядок, командир, доктора привел. Там наши сейчас носилки для майора сооружают, как сделают, подойдут. — Он обернулся и сказал в темноту: — Давайте сюда, доктор!

Звягинцев приподнялся, опираясь руками о землю, и увидел, что в трех шагах от него стоит Вера… В первое мгновение он решил, что это галлюцинация. Уверенный, что просто бредит, и в то же время не в силах сдержаться, он крикнул:

— Вера!

Девушка в порванном платье, в тяжелых сапогах, в косынке, по-крестьянски завязанной под подбородком, сделала несколько быстрых шагов к Звягинцеву, какое-то мгновение стояла растерянная, ошеломленная и наконец едва слышно проговорила:

— Алеша! Алеша…

Ему захотелось до конца убедиться, что все это не мираж, что рядом стоит Вера, живая, невредимая. Он рывком попытался встать, но тут же беспомощно упал.

— Алеша, Алешенька, ты ранен, — торопливо сказала она, опускаясь на землю рядом со Звягинцевым, — сейчас я все посмотрю, все сделаю…

Как в полусне, Звягинцев слышал обрывки слов переговаривавшихся между собой людей, видел внезапно вспыхнувший тонкий лучик фонарика… С его ноги стали стаскивать сапог, и он потерял сознание. Когда Звягинцев пришел в себя, нога была уже забинтована. Вера сидела рядом с ним на чьем-то подстеленном ватнике. Она смотрела куда-то вдаль и не заметила, что он открыл глаза.

Взошла луна, и в ее свете было хорошо видно лицо Веры.

Звягинцев молчал, наслаждаясь тем, что может смотреть на Веру. Но чем больше он вглядывался в ее лицо, тем яснее видел, как изменилась Вера. Казалось, то страшное, что пережила она, навечно осталось запечатленным на ее лице, в ее глазах.

— Вера! — тихо позвал Звягинцев.

Она вздрогнула, повернула к нему голову:

— Ну как, Алеша? Лучше?

— Так хорошо, как еще никогда не было! — с горькой усмешкой и в то же время с нежностью в голосе ответил Звягинцев.

— Ранение, Алеша, не очень серьезное, но, наверное, болезненное. И крови потеряно немало. Сильное было кровотечение?