Белые пешки - Екатерина Звонцова

прокусил. Нет, он не будет звонить, он сейчас просто встанет, поедет домой и ляжет спать. Утром будет легче. И…

– Дэн?

Вот черт. Это как называется, «вспомнишь солнце»? Он торопливо выпрямился, обернулся, часто моргая. Лева в простом черном пальто, похожем на наряд бродяги и стоившем дороже всех вещей Дэна, стоял у Синего Дуба, тяжело опираясь на него рукой. Бросил машину? Пришел пешком? Или Дэн просто не заметил мощного рева знакомого «хаммера»? Все ведь как в тумане.

– Привет. – Дэн прокашлялся и повторил это громче.

Лева все так же молча, внимательно смотрел на него, явно не обманутый, а потом просительно пробормотал:

– May I?..

Дэн, как всегда, понял по интонации и после промедления кивнул. Пусть.

Лева вытащил тетрадь из дупла, пересек площадку и опустился на соседние качели. Перелистнул страницы, стал читать. Дэн снова опустил голову, глядя под ноги. Он пытался собраться, ведь вскоре Лева что-нибудь спросит. Например…

– Как его звали?

– Что?.. – Дэн вздрогнул.

Снова зашелестели листы. Лева закрыл тетрадь.

– Ты не упоминаешь его имя. Только «Учитель», всегда «Учитель».

– Да?

Сдавило в груди, начало щипать в глазах. Дэн крепче сжал цепи. Боль не отрезвила, как не отрезвило воспоминание: летом возле этих качелей они все бросили Асю, тоже оставили с горем. Мрази. И он был мразью, когда правда перестал приходить не то что в художественный класс, а вообще к центру. Когда начал обходить его по другим улицам. Когда заворачивал за угол, видя учителя и почему-то боясь любого разговора с ним.

– Эй. – Лева подался ближе. Теплая рука легла поверх его заледеневшей ладони. – Ну что ты? Не хочешь говорить? Мне уйти?

А теперь учителя больше не было. И оттого, что Дэн произнесет имя, он не станет ни живее, ни мертвее.

– Я… – Горло перехватило.

– Знаешь, я наконец лучше понял, почему ты такой необычный. – Лева убрал руку, встал, слабо улыбнулся. – Тебя учил правильный человек. Правильным вещам. А меня вот всю жизнь кормили только правилами Золотого Тельца.

Лева дошел до Синего Дуба, убрал тетрадь и вернулся, остановился напротив Дэна.

– Сергей Викторович, – выдавил тот. – Флорентийский. Странная фамилия, да?

Лева кивнул. Он молчал, задумавшись. Дэн уставился вниз. Носы его драных белых кроссовок почти упирались в носы Левиных начищенных черных ботинок. Нелепое, абсурдное зрелище. Нелепым и абсурдным было все вокруг, все в этом дне.

– Кар-р-р, – заявила птица.

– Это несправедливо, – прошептал Дэн, сам того не осознав. – Он был таким добрым. Таким сильным. И умер. Так мучительно. И кто после этого будет говорить, будто ты не умрешь, пока нужен этому миру?

– Почти расизм, – Лева нервно улыбнулся. – Точнее, утилитаризм. Думаешь, правда нужно оставить жить только тех, кто этого заслуживает? Вроде мы все заслуживаем – права на «долго и счастливо» или хотя бы просто «счастливо». И все в любой момент можем это право потерять.

Филосовски. Довольно жестоко. Дэн закусил губу снова, сам на себя удивляясь. Это же вроде он за тотальный гуманизм. Люк Скайуокер. Добро и свет. А тут…

– Не знаю, – прошептал он, и чтобы только больше себя этим не мучить, перевел разговор: – Давно видел Нику? Она такая… другая.

– Злая, но в хорошем смысле, – откликнулся Лева. – Думаю, из-за этого ее мужика.

– Все-таки ее, она не по пьяни это кричала в баре? – Дэн вяло удивился.

Никины записи ему давались тяжеловато, там всегда так звенело железо, что его кидало в дрожь. Железо и розы с острыми шипами – вот с чем у него всегда ассоциировалась Ника. Он даже один раз как-то так ее нарисовал, без лица, с кустом роз вместо него… куда, кстати, потом работа делась? Дэн тряхнул головой, но не вспомнил.

– Да нет пока, но в перспективе она его завалит, это же Ника, – тем временем отозвался Лева почти мечтательно. – Что-то все сейчас влюбляются, заметил? Ася в этого своего ректора, Сашка в какой-то там планетарий, Крыс в своего приятеля-врача, Макс в море, я в работу и… – Он осекся. Вздохнул. Ладони снова накрыли руки Дэна. – Какие у тебя руки холодные.

– И? – тихо спросил Дэн. Не хотелось, чтобы Лева юлил. – Ты на Марти запал, да?

– О боже, – Лева натянуто рассмеялся. – Боже, Дэн, like… damn! Ну и слово, откуда-то из девяностых. Но знаешь, наверное, оно и подходит тому, что я чувствую, лучше всего. Она как хорошие духи. Которые невозможно не вдыхать. Даже если ты духи не любишь. – Он помедлил, помрачнел. – Неважно. Забудь, это правда уже ерунда, мне кажется, многие друзья рано или поздно хоть ненадолго влюбляются друг в друга. – Он переступил с ноги на ногу. Дэн знал, что его сейчас спросят, но готов все равно не был. – И в обожаемых преподавателей. Да? Спорим на что хочешь, ты и остальные твои – все были в него влюблены в каком-то смысле.

Дэн зажмурился. Из груди вырвался какой-то болезненный вой. Влюблен? Не в том смысле, наверное, с «тем смыслом» у него уже в школе были проблемы, но господи, каково это – все время находиться рядом с неземной скульптурой, любоваться ею, бежать от нее, а потом увидеть, как ее разбили в обломки? Почти как с духами. Больнее, потому что флакон-то цел. Или хотя бы кажется целым, если вспомнить, как Марти себя ведет.

– Дань… – Лева наклонился и притянул его к себе. – Дань, ты что, плачешь? Ебать-копать. – Ладонь потрепала волосы на затылке. – Ну все. Едем ко мне. Тебя надо напоить. А я тебе расскажу, как был влюблен в МГУ-шную химичку, и…

Дэн впился в него под оглушительное карканье птицы на ветке и все-таки встал. Не спорил, не соглашался – просто брел на негнущихся ногах. Сейчас ему хотелось бежать. Хотя бы отсюда. Как можно дальше.

Сфера рандома

Когда площадка опустела, с детской горки спрыгнул взъерошенный брюнет, в котором из интересного были только черная рубашка в белую подкову и начес Элвиса.

– Проваливай отсюда, – произнес он. – Подобру-поздорову.

Слова предназначались сидящему на ветке Синего Дуба ворону. Тот только раззявил клюв, хохотнул и нагло перелетел на гравий у детской «паутинки». Жирный. Похожий на пятно копоти. Просто крылатое чудовище. Но хотя бы более не способное обращаться в человекоподобную тварь.

– Не хочешь… – Парень сузил глаза. Темные провалы с красными точками в глубине. – Как хочешь.

Нога, обутая в высокий «камелот», легонько топнула. Площадка содрогнулась, «паутинка», как башенка из спичек, развалилась и грохнулась набок. Это произошло так нечеловечески быстро, что даже птичка улететь не успела. Какая незадача. Досада.

Парень приблизился к